Гумер Каримов - Пробуждение Тейде

• Название: Пробуждение Тейде
• Автор: Гумер Каримов
• Жанр: Научная Фантастика

В фантастическом романе «Пробуждение Тейде» автор показывает темы повествования: от бытовых до созерцательных, фантастических, библейских, философских и космических. Так созвучно с писателем читатель проживает эмоции участников облёта, проснувшегося и извергающегося вулкана Тейде, любовные сцены на Канарском пляже и, конечно же, яркий эмоциональный разговор героя романа со звёздным небом. В романе по существу два главных героя-мужчины и две главные героини–женщины. До поры, одна пара обитает в раю, другая – на Земле. Те, что в раю, пребывают в вечности, но однажды их призовет Всевышний для важной миссии на Земле. Там они встретят вторую пару обыкновенных смертных землян. Собственно для их спасения они и будут отправлены на нашу планету, но всем четверым придется спасать уже не себя, а всю нашу планету.

---

Доверившись небесным тропам, летим с тобой над всей Европой в объятья счастья и тепла. Судьба нам подфартила малость: остались позади – усталость, интриги, дрязги, гроздья зла, и жизнь иная – неземная, – по нашим меркам, нас ждала.

Он написал эти строчки перед самым отпуском, скорее воображая предстоящий отдых, чем реально предвидя его. Остров в океане, к которому они сейчас летели мог быть чем угодно, но разочаровать их не мог.

Лишь несколько часов полета, испанский экипаж пилотов повел наш лайнер на сниженье… О, это чудное сближенье с лазурной синью Океана, держащего в своих ладонях, грозящий небесам вулканом, жемчужный остров треугольный!

Пока он слушал стихи, вспомнил почему-то Василия Кирилловича Тредиаковского, несчастного пиита времён Анны Иоанновны и бироновщины. Но доставалось-то ему не от них, а от крутого русского бунтаря Волынского, не раз бившего поэта палкою. А ведь сам-то Артемий Волынский, в бытность его генерал-губернатором Астрахани, отстоял от посягательств православного духовенства бурсу, основанную католиками-капуцинами, где учился Васька Тредиаковский. А вытащил его из астраханской тьму-таракани на свет божий, сам Петр: в 1722 году, направляясь в свой персидский поход, в Астрахань приехал государь. Этот визит внес коренной перелом в дальнейшую судьбу бурсака. Сохранился даже анекдот, что царь, увидев Тредиаковского среди его сверстников, указал на него пальцем и предрек: «Это будет вечный труженик».

4 В самолёте

У него был слегка скрипучий голос. Повернув голову, он чуть удивился его внезапному появлению в салоне самолета, но несмотря на свой камзол осьмнадцатого века, охлаждённый стакан пепси в его руке заметно его успокоил.

– В свите Петра приехали бывший молдавский господарь Дмитрий Кантемир, отец поэта Антиоха Кантемира. – Тредиаковский сделал большой глоток из стакана. – Энциклопедически образованный человек, прекрасный знаток Востока и его секретарь, переводчик и поэт Иван Ильинский. Через тридцать лет я скажу о нем: «праводушный, честный и добронравный муж, да и друг другам нелицемерный». Не хочу хвастаться, но, заметив мои незаурядные способности и прилежание к словесным наукам, мне молодому бурсаку, Иван Ильинский посоветовал ехать в Москву для дальнейшего обучения.

Он понял, что спит и Тредиаковский ему снится.

– Вот и славно, – подумал он, устраиваясь поудобнее в кресле. – Побеседуем с пионером русской поэзии. – «Езда во остров Любви» – так назвали вы свою первую романтическую книжку, Василий Кириллович, вернувшись из заграничного путешествия и учёбы, но почему Тальман и его аллегорический роман, столь невысокого пошиба?

– Да, заграничное путешествие! Это было восхитительно! – Василий Кириллович прикрыл глаза, улыбаясь, – Последним пунктом значился, ну, конечно же, Париж, времён Людовика. В Сорбонне я слушал лекции по богословию, в Парижском университете – по истории и философии. С жадностью читал выдающихся французских авторов – Корнеля, Малерба, Расина, Буало, Мольера, Фенелона, Декарта и Роллена… А на ваш вопрос отвечу просто: я был молод, ветренен, как все молодые люди во все времена.

Да, он читал об этом у Лотмана. Недавний бурсак с благоговением воспринимает парижскую жизнь – такую легкомысленную, разгульную, стремящуюся к наслаждениям. Поэты, обслуживавшие такой образ жизни, явно второстепенные и незначительные, производят на молодого россиянина огромное впечатление. Большая литература, упомянутая выше, почти не затрагивает его художественного воображения, хотя он добросовестно их прочитывает. Но с увлечением переводит мадригалы, любовные песни, куплеты и, в частности, аллегорический роман Тальмана «Езда во остров Любви», с восторгом встреченный молодежью в России. Это весьма показательно для той эпохи постпетровского времени, когда «новоманирный» быт русской публики был готов к восприятию подобной любовно-галантной литературы. Еще при жизни Петра издавались и переиздавались книги сформировавшие кодекс поведения русской знати: «Юности честное зерцало», «Приклады, како пишутся комплименты разные», «Symbola et emblemata», где было более 840 иллюстраций на мифологические сюжеты с кратким описанием содержания.

Обо всём этом он подумал во сне, сравнивая их полет на Тенерифе с переводом Тредиаковского «Езды во остров любви». Герой романа Тирсис, пылающий любовью к прекрасной Аминте, проходит полный курс воспитания чувств и «галантных» наук. Добиваясь взаимности от своей возлюбленной, он испытывает то надежду, то тревогу, то отчаяние, то ревность. Сначала Аминте встречает его ухаживания холодно, потом уступает и даже доставляет ему «последнюю милость», но, будучи ветреной, в конце концов изменяет ему с другим. Путешествуя по вымышленному острову Любви, Тирис посещает различные его уголки: пещеру Жестокости, Пустыню Воспомяновения, город Надежды, Местечко Беспокойности, Замок Прямой Роскоши, Ворота Отказа и т. п. Вывод, к которому приходит автор – в духе тогдашней философии «наслаждения»: если хочешь счастья и любви, люби сразу многих женщин и никогда не привязывайся только к одной.

– Эй, просыпайся, – услышал он сквозь сон Надин голос, – сейчас есть будем.

Он открыл глаза. Жена раскладывала передо ним столик, встроенный в спинку переднего кресла. Стюардессы разносили пластиковые коробки с едой. Он снова закрыл глаза, желая досмотреть свой сон, но Тредиаковский исчез. Пришлось возвращаться из середины тридцатых годов восемнадцатого столетия, оставляя поэта наедине с его духовной трагедией – тяжелой драмой одинокого человека, выдающегося ученого, филолога, европейски образованного мыслителя и философа, не понятого русским обществом и не понявшего русское общество:

Начну на флейте стихи печальны,
Зря на Россию чрез страны дальны…

Эти написанные в Гааге строчки, продолжали жить в нем и по возвращении на родину, на которую он продолжал «зреть чрез страны дальны».

– Господи, я кажется задремал, раз мне могло всё это привидеться про Тредиаковского. – встрепенулся он. – Но что-то есть общее в ситуации: «Зря на Россию чрез страны дальны», я ведь тоже сбегаю из страны не в самый лучший период её истории.

Тары-бары, растабары! Не залить «Смирновской» грусть! Мы с женою – на Канары поменяли нашу Русь. И поникла, осрамилась кляча старая – страна.

Чем горда? – скажи на милость? Кроме форсу – ни хрена! А косишь – под сверхдержаву… Тпру, родная, не спеши! Ты там близко не лежала, брось, планету не смеши. Ты на карте у планеты как большой кусок дерьма…

И до сей поры для света не страна ты, а тюрьма, Всех твоих великолепий яркий лубочный фасад по-потемкински налеплен, чтоб прикрыть твой голый зад. Говоришь: народ мне жалко? Да не жалко ни шиша! Хоть его и били палкой: (в чем и держится душа?!), только, видно, не добили, не пошла наука впрок. А иначе – на погибель как народ страну обрек?! Потому как что Россия – Богом данная Земля. Только мы ее – насильем довели до ручки, бля!

Тары-бары, растабары! Совесть! Я еще вернусь! А пока я на Канары – променяю нашу Русь…

– А эти стихи ты когда написал? – спросила Наденька.

– Только что, – ответил он.

Шарабан жизни! Ты куда? Мне пятьдесят! Я не знаю куда еду.

Не знаю!

А ЧТО ТАКОЕ РОМАН?

– А что вы делаете? – Крик-Крак подошла к компьютеру, за которым я сидел.

– Я пишу роман.

– Роман? А что такое роман?

– Как тебе объяснить, Крик-Крак? Видишь, за окном растёт огромная старая ива?

– Вижу.

– Роман очень похож на это дерево, Крик-Крак. Есть толстый ствол. А потом ива ветвится, как отдельные сюжетные линии в романе. Смотри, ветви держат крону. Под огромной кроной живут герои, а большие и малые ветви – многочисленные истории, в которые они попадают. Так примерно.

– А почему «У Чугунных ворот»?

– Потому что мне они очень нравятся. Еще их называют Николаевскими. Ты не знаешь. Император Николай Первый подарил их своей матери Марии Фёдоровне на день рождения и посвятил свой дар брату Александру в честь его громких побед над Наполеоном?

– Теперь буду знать.

– А мы тоже можем стать героями твоего романа, а, Паучок Толерашка? – спросил Заводной Ключ Города.

– Может быть.

WWW.PARADISE_01_96

5 Вознесенье

За всё время пребывания на Вознесении Диндар лишь второй раз посещал Зура. Но встретил его Большой весьма радушно, почти сердечно.

Всё Вознесение готовилось ко второму тысячелетию Христианства, поэтому в Приёмной Зура шло обновление интерьеров.

– Не пойти ли нам во внутренний дворик, дорогой Диндар, это очень уютный садик, где действует закон земного тяготения, благодаря стараниям Большелобого, как мы называем здесь Ньютона. Там мы могли бы погулять по тропинкам, как на Земле и спокойно поговорить?

– Как угодно, Ваше Святейшество!