Валерий Роньшин - Оригинал Хохолкин

• Название: Оригинал Хохолкин
• Автор: Валерий Роньшин
• Жанр: Русское современное

Об этой книге не стоит долго распространяться. Читать и перечитывать её – вот единственное средство, чтобы понять, какой великолепный подарок преподнесла вам судьба. Любая произнесённая вслух похвала слабее любой страницы этой чудесной книги. Читайте её и радуйтесь, что вы её читаете.

---

Но не дождалась, ох, не дождалась капитана Капитонова отрада души его капитанской… А всё потому, что шли по дороге строем пионеры былых годов.

Туру-ру-ру-ру!.. – трубил в трубу трубач.

Бам-барабам-бамбам!.. – барабанил в барабан барабанщик.

Идут пионеры былых годов. Подтянутые. Молодцеватые. Девяностолетние…

– Кто шагает дружно в ряд?! – спрашивали они сами себя.

И сами же себе отвечали:

– Пионерский наш отряд!

А навстречу пионерскому отряду несётся по рельсам трамвай. И рулит им водитель Николай.

– Сторонииииииись! – зычно кричит он пионерам-пенсионерам, потому как совсем без тормозов.

И все сторонились… Все, да не все… Последний пионер что-то замешкался. А Настенька в последний же миг выхватила его из-под колёс своими сильными девичьими руками. А саму себя выхватить не успела… Лежит на рельсах перееханная.

Пионеры пионерский салют отдают геройской Настеньке.

Отец Варений отходную читает над отходящей Настенькой.

Бегут по небу облака… По земле течёт река… А Настенька никуда уже не побежит и тем более не потечёт. Так и будет лежать-полёживать до второго пришествия, а может даж и до третьего.

А капитан Капитонов в океане морском знать не знает и ведать не ведает обо всех этих сухопутно-шекспировских страстя́х-мордостя́х. Но что-то чует душа его морская и что-то щемит сердце его капитанское… И как в воду глядел Капитонов. Принесла ему через моря и океаны чайка белокрылая в клюве своём ве́стушку печальную. Нет, капитан Капитонов, больше у тебя любимой Настеньки.

Нет-таки нет… Нет-таки нет… Нет-таки нет…

Стонет и плачет капитан Капитонов и бьётся о борт корабля. А вместе с капитаном стонут и плачут и бьются о борт волны морские. И белоснежные чайки заходятся в криках-воплях: аа-аа-аа! И безмолвные рыбы раздирают свои жабры в безмолвных же рыданиях. И чёрное от горя солнце нависло над чёрным от горя Капитоновым.

Нет-таки нет больше любимой Настеньки!..

Грызёт капитан Капитонов от ярого отчаяния дощатую палубу, прогрызая её аж до самого до трюма, где контейнеры с лимонами. Но хоть ты и все лимоны изгрызи, капитан, вместе со всеми контейнерами, а жизнь слаще не станет; не вернётся уж к тебе боле твоя любимая Настенька ни вживе, ни въяве; и тело её, трамваем перееханное, не сошьёшь, не склеишь.

Как морской воды в рот набравши, возвращается капитан Капитонов из дальнего похода в порт приписки. Оркестр на пристани «По морям, по волнам» играет. Морячкóв их любимые моря́чки встречают-привечают… А Капитонов один-одинёшенек с пристани шагает, мрачнее самой мрачной тучи.

– Капитан, капитан, улыбнитесь! – кричат ему грузчики в порту.

Не улыбается капитан Капитонов.

Подходит он к дому своему родимому, где гнёздышко семейное с любимой свито было. Нет больше гнёздышка семейного. Нет больше дома родимого.

Куда ж теперь идти капитану Капитонову? Куда ж ему теперь нести печаль свою печальную?.. И пошёл капитан Капитонов в глубоком горе в бар «Залей кручину» – заливать свою кручину. Вначале, конечно же, за тех, кто в море, выпил. А затем, конечно же, за свою любимую Настеньку – один стакан, второй, третий… И вот уж барменша отвратная кажется ему его любимой Настенькой. Капитонов хвать её и – в церкву. Под венец.

Отец Варений обряд венчальный совершает.

Святые на иконах головами с нимбами качают: «Где же твои глаза, капитан Капитонов, где же твои глаза?..»

И словно бы пелена спала с глаз капитановско-капитоновских, и увидел он не милую свою Настеньку, а барменшу в истинном её обличии: с челом бесстыдно размалёванным, с одёжкой, сраму не прикрывающей… И встрепенулась душа капитанская, словно конёк морской, и опять в моря̀ и океаны запросилася.

И ушёл капитан Капитонов в моря́-океаны.

И идёт он там по воде, аки по суху. А следом за ним трамвай по воде, аки по рельсам, поспешает; а в трамвае том водитель Николай белы рученьки заламывает, грех свой великий замаливает; кручинится да сокрушается, да прощения просит у капитана Капитонова.

– Езжай, – говорит ему Капитонов, – и больше не греши.

И прощённый Николай мчит на трамвае своём навстречу утренней заре. А в трамвае сидят пионеры былых годов. Сидят чинно и ладно да складно пионерскую песню поют:

– Здра-а-вствуй, милая картошка-тошка-тошка-тошка…

– Здравствуйте, пионеры, – отвечает им картошка, безжалостно пожирая старую плоть пионерскую.

Потому что «картошка» – это время, и оно всех сожрёт: и тех, кто постарше, и тех, кто помоложе, и тех, кто только-только появился-народился на этот свет, и даже тех, кто ещё лишь в зачатии.

И всё же, и всё же, и всё же…

И всё же над горизонтом медленно, но верно встают три солнца.

Солнце Вера, солнце Надежда и солнце Любовь.

Отщепенец Епифанов

Епифанову и смолоду-то женщины не очень нравились, а уж под старость и вовсе нравиться перестали. Вечно беспокойные, вечно переживающие по пустякам, ну прямо как собаки (не в обиду собакам будет сказано). Не хотелось больше Епифанову ни разговаривать с женщинами, то есть бросать слова на ветер; ни тем более слушать их, заранее зная всё, что они скажут. И уж тем более не хотелось Епифанову тратить на женщин деньги. Все деньги, отпущенные ему за жизнь на женщин, Епифанов уже давно потратил.

А хотелось Епифанову существа, похожего на женщину. Чтобы оно приходило из ниоткуда и уходило в никуда. Нет, пожалуй что и этого ему не хотелось. Потому как если, положим, существо, похожее на женщину, вечером придёт из ниоткуда, то весь вечер, считай, насмарку, а следом и вся ночь коту под хвост. А потом ещё и утро будет потеряно: пока оно – существо – соберётся да пока уйдёт в своё никуда.

Идеально Епифанову подходил бы сказочный вариант: «Встань передо мной, как лист перед травой». А потом, когда Епифанов удовлетворил бы свою телесную нужду, женщина, ну то есть существо, похожее на женщину – чпок! – и лопалось бы, как мыльный пузырь.

Женщин, конечно же, такой епифановский, чисто утилитарный подход к любви не устраивал. Женщинам хотелось выматывать своею любовью и выматываться самим, поглощать и поглощаться, растворять и растворяться… Ну и, разумеется, оплодотворяться и размножаться. Женщине ведь мало себя одной, ей непременно хочется раздвои́ться, растрои́ться, а то и расчетвери́ться… При этом женщины напрочь игнорируют общеизвестный факт, что они – женщины – не воспроизводят себя самих, как таковых, а производят совсем других людей. Отсюда и все женские заморочки. Женщине с самой-то собой нелегко разобраться, а тут приходится махать на себя рукой и разбираться с совершенно посторонними людьми; лишь только потому, что они – эти посторонние – появились не через дверь, а через совсем другое место. И ничего уже не поделаешь. Обратно ведь не родишь. Капкан захлопнулся, а чувство долга и чувство ответственности, в свою очередь, гипертрофировались до невероятных, можно даже сказать – неприличных размеров.

Короче говоря, женской способности к размножению Епифанов больше всего терпеть не мог. На епифановской шкале жизненных ценностей дети стояли в одном ряду с тараканами, слизняками и пиявками, а потому и вызывали у Епифанова стойкое чувство отвращения.

Объективности ради следует отметить, что и мужчин Епифанов тоже не очень-то жаловал. Мужчины ведь по сути своей – те же самые женщины, только если женщины вечно нервные и вечно озабоченные, то мужчины с точностью до наоборот – вечно озабоченные и вечно нервные, да ещё частенько и пьяные к тому же. Но мужчины хотя бы не совали Епифанову под нос своих детей и не вешали Епифанову на плечи своих обезьян. Поэтому к мужчинам Епифанов относился более-менее терпимо – зла от них особого нет; но, впрочем, и добра от них не жди.

В свете вышеизложенного не кажется удивительным тот факт, что Природе Епифанов был глубоко ненавистен. Природа ведь озабочена сохранением всего вида в целом, а не отдельного индивидуума в частности. Но постольку-поскольку размножение зависит именно от индивидуума, то Природа поневоле всё же его хранит. До поры до времени. В молодости или, говоря научным языком, в репродуктивный период двадцать часов не поспишь – и как огурчик, двадцать километров пробежишь – и как помидорчик. Обжирайся, пока из ушей не полезет, обпивайся, пока из носа не польётся, кури пачками, веселись до упаду… – всё тебе с рук сходит. Главное, размножайся – бери се́мени больше и кидай его дальше.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.