Андрей Правов - Интифада

• Название: Интифада
• Автор: Андрей Правов
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-904885-22-9

В переводе с арабского языка слово «Интифада» означает «Избавление». Но в арабском мире оно чаще сегодня употребляется как обозначение борьбы палестинцев против Израиля и определяется как «Народное восстание». Израильтяне же однозначно ассоциируют это слово с «террором исламистов», против которого они ведут непримиримую борьбу. А поэтому и участники Интифады для одной стороны являются террористами, а для другой – героями, борцами против оккупации и за справедливость.

Кто прав? Кто виноват? Как разорвать «замкнутый круг насилия»? Автор книги, безусловно, не берет на себя наглость заявлять, что знает ответы на эти непростые вопросы. Все годы командировки на Ближнем Востоке (1999 – 2003) он пытался, насколько это удавалось, писать свои информации, репортажи и комментарии как бы «над схваткой», приводя для читателя максимально подробно и израильские и палестинские аргументы. Именно такую задачу он ставил перед собой и трудясь над этой книгой.

---

Алексей и Марк снова начали встречаться и одно время даже намеревались создать музыкальную группу. Но не вышло. Время совместных походов в «Пльзень», равно как и в другие московские кафе и рестораны, для друзей оказалось недолгим. Года два, не больше. Оба они тогда встретили на своем пути подруг жизни и довольно быстро женились. Правда Панов также быстро и развелся, не прожив со своей Светкой и года. Лурье же оставался верен Дале всю жизнь, до ее смерти в Израиле.

Это, скорее всего, и предопределило их новое длительное расставание. Жена Марка Алексея сильно невзлюбила. Прежде всего, она была уверена в том, что развод Панова – дурной пример для ее мужа. К тому же новая «пассия» Алексея по имени Татьяна производила на Далю, а точнее Далию Натановну Коган, самое отрицательное впечатление, поскольку та никогда не отказывалась от рюмки водки. Для жены Марка это было совершенно не понятно. Ее дед был раввином, она была воспитана в религиозной еврейской семье, и в принципе крайне подозрительно относилась ко всем, кто не исповедовал иудаизм, то есть, как она говорила, к «гоям». А тут еще и сильное пристрастие, как ей казалось, подруги Алексея к алкоголю. Нет! Такие друзья точно не для ее Марика!

Вскоре Панов стал замечать, что друг его детства становился все более странным. Он перестал модно одеваться, спрятал куда-то в «дальний ящик» долгое время вызывавшие зависть сверстников многочисленные английские свитера и американские джинсы, и каждый день, включая выходные, ходил в одном и том же потертом черном костюме.

Потом общие знакомые донесли, что видели Лурье, направлявшегося вместе с женой в синагогу. А позже Марк вдруг попросил Алексея не звонить ему по телефону вечером в пятницу и по субботам. Опять же общие знакомые объяснили совершенно не разбиравшемуся в тонкостях иудаизма Панову, что Лурье, по указанию жены, блюдет Шабат, а значит с вечера в пятницу по вечер в субботу, ни на что не отвлекаясь, посвящает себя исключительно молитве.

Естественно, что Панов, как и большинство выходцев из московских интеллигентных семей, никогда не был антисемитом. Он всегда руководствовался принципом, что не существует плохих или хороших национальностей или религий. Есть просто плохие и хорошие люди. В одном классе в школе с ним вместе учились русские, татары, евреи и даже один мальчик с немецкой фамилией Гросс. Но никогда никому из одноклассников и в голову не приходило делить друзей по национальностям. Все вели себя одинаково. Вместе шалили, а потом и шпанили, вместе прогуливали уроки. А в старших классах вместе курили в школьных туалетах и даже пили по вечерам на лавочках сладкое крепленое вино.

«Эпоха» анекдотов про евреев началась позже, уже когда Алексей учился в институте. С середины шестидесятых годов они в основном были посвящены все более усиливавшейся эмиграции евреев из СССР в Израиль. Но в то время Марк Лурье, как казалось, был нормальным парнем, никогда на такие анекдоты не обижался и даже сам любил их рассказывать.

– Ты знаешь, что в Тель-Авиве недавно поставили памятник Юрию Гагарину? – как-то с подвохом спросил он Алексея.

– Не слышал. А почему?

– Потому что он первый сказал: «Поехали…»

Или другой анекдот на эту же тему. В Одессе, к группе стоящих на Дерибасовской улице и о чем-то оживленно беседующих евреев подходит еще один и, не вникая в смысл разговора, сразу же выпаливает: «Я не знаю, о чем вы здесь говорите, но ехать надо…»

Все это, конечно же, казалось смешным. Тем более для молодого Панова, который смотрел на данную проблему совершенно отвлеченно, со стороны. Ему и в голову не могло прийти, что она как-то затронет его друга, то есть Марка. Алексей никогда не ощущал его человеком, чем-то отличавшимся от него самого. Воспринимал Лурье такие же парнем, как и все остальные его друзья – товарищи, с такими же радостями и печалями.

– У тебя что, крыша поехала? – спросил тогда Марка Алексей.

– Ты ничего не понимаешь в наших делах, – резко ответил тот. – Ты рожден в русской семье, я – в еврейской. А это – разные миры.

– Перестань. Не сходи с ума, Марк, – не унимался Панов. – Пойдем лучше в «Варшаву», выпьем по паре коктейлей «Таран». Может быть, они твою голову прочистят от дури?

– Я на верном пути, – уверенно возразил Лурье.

– Ну-ну, посмотрим, как оценит твои новые взгляды руководство НИИ? Ты что, на карьере решил крест поставить?

– А для меня это уже не важно.

– Может быть, ты еще и в Израиль решил уехать?

– Нет, пока не решил. Но все может быть…

– Та-а-к, я думаю, в партийной организации твоего института не придут в восторг от новости, что молодой советский ученый, прошедший в университете курс марксизма-ленинизма и научного атеизма, неожиданно превратился в религиозного иудея и вынашивает планы уехать жить поближе к Голде Меир и Моше Даяну…

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. Что плохого в том, что евреи хотят вернуться на родную землю? Туда, где когда-то жили их предки?

– А я почему-то думал, что родная земля для тебя – это Москва, где ты родился? Или подмосковная станция Мамонтовская, где мы когда-то вместе проводили лето? Куда уезжать? Почему? Ведь все корни здесь.

– Это у тебя, поскольку ты – русский. А у меня – нет.

– А ты знаешь, я никогда не различал своих друзей по принадлежности к той или иной национальности. Но вот теперь, видишь, выясняется, что у тебя свой, «только еврейский», путь.

– Времена меняются…

– Да. Жаль только, что ты добровольно себе жизнь ломаешь. Кому ты, на хрен, нужен в этом Израиле? Какой ты религиозный еврей? Ты что Тору изучил?

– Изучаю.

– Для чего же тогда ты пять лет в МГУ учился? Математику с физикой познавал? Пройдет совсем немного времени, и ты сам увидишь, что путь в науку тебе в СССР будет закрыт. Мы живем в такой стране. С этим необходимо считаться. Для чего тебе это надо? Рассчитываешь, что тебя в Израиле возьмут на хорошую научную работу? Не уверен. Лучше бы тебе все-таки в твоем НИИ попробовать карьеру сделать.

Алексей Панов знал, о чем говорил. За окнами уже стояла первая половина семидесятых годов. Это было время разгара борьбы власти в СССР со все более разраставшимся движением диссидентов, к которому в том числе примыкали некоторые советские евреи – «отказники».

Несколько позже, в связи с вводом советских войск в Афганистан, «холодная война» резко усилилась, противостояния между Москвой и Вашингтоном еще более обострялись. И любое инакомыслие, в том числе и религиозное, не только не приветствовалось, но жестко преследовалось, поскольку считалось властью проявлением враждебности к дорогим для советских людей ценностям.

Конечно же, во времена Леонида Брежнева эти преследования даже отдаленно не напоминали сталинские репрессии конца тридцатых годов. Но работавший в Агентстве, то есть в одном из главных институтов советской пропаганды, Алексей Панов прекрасно понимал, что путь, на который ступил Марк, был очень «скользким». Если он, может быть, и не вел в «психушку», в которую на тот момент уже препроводили нескольких наиболее активных диссидентов, то уж, во всяком случае, четко не способствовал карьерному росту молодого советского ученого по основной специальности.

Но, вскоре поняв, что переубедить Марка ему все равно не удастся и немного поразмыслив, Панов решил, от греха подальше, общение с Лурье прекратить. Тем более, что ему также сильно надоели укоризненные взгляды, которые бросала в его сторону при встречах друзей Даля.

«Если нравится, пусть ходит в синагогу, – подумал Алексей. – Или едет на постоянное место жительства в Израиль. Но все это уже будет происходить без него. В конце концов, каждый сам выбирает свой путь».

Панов тогда, как ему казалось, старался брать от жизни все. Он с увлечением работал на московской Олимпиаде, интервьюировал заезжих в Москву американских активистов «движения сторонников мира», критиковавших политику Рональда Рейгана и ратовавших за прекращение «холодной войны». Ходил из Ленинграда в Минск «маршем мира» вместе с активистами антивоенного движения Скандинавии. Увлекся Востоком. Сначала много писал о событиях в далекой Кампучии, об обострении отношений между Китаем и Вьетнамом. Затем активно взялся за ближневосточную тему. Встречался с палестинцами, оказавшими вооруженное сопротивление израильским войскам в Ливане летом 1982 года. Летал в пионерский лагерь «Артек», куда из захваченного израильской армией Бейрута вывезли сотни арабских детей.

Маячила перспектива поездки во Вьетнам, в Афганистан, а может быть и на Ближний Восток. И рисковать такой интересной будущей работой ради, как он был уверен, очень сомнительных устремлений своего «свихнувшегося» друга детства, Панов был четко не намерен.

Так что никаких с ним встреч! Тем более, что, как все более становилось очевидным, и сам Марк Лурье к каким-то контактам с ним склонен не был. У него дома, как рассказывали, собиралась уже совершенно иная компания. Его друзья учили иврит и готовились к выезду в Израиль. А некоторые из них даже принимали участие в шумных акциях на улицах Москвы с требованием «не препятствовать отъезду советских евреев на их историческую родину».