Дмитрий Агалаков - Волжский рубеж

• Название: Волжский рубеж
• Автор: Дмитрий Агалаков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-8421-0

Петр Владимирович Алабин (1824–1896) – русский государственный и общественный деятель, военный писатель и журналист, действительный статский советник, почетный гражданин Вятки, Самары и Софии. Он был участником и летописцем четырех войн своего времени: Венгерской кампании 1849 года; Дунайской кампании 1853 года, прошел всю Крымскую войну, участвовал в знаменитом и трагическом Инкерманском побоище, обернувшемся для России чудовищной катастрофой. В 1877–1878 годах Алабин оказался в Болгарии, во время освободительной войны с Турцией, где князем Черкасским был поставлен губернатором Софии (первым в ее истории после 500-летнего турецкого ига). Именно он при великих князьях Романовых вручал болгарской народной армии Самарское знамя, сшитое монахинями Иверского монастыря.

Но главным делом его жизни стала Самара. Именно при нем она расцвела и стала крупным волжским городом – настоящим рубежом Отечества. Алабин строил город буквально своими руками и был самым знаменитым городским головой Самары.

---

Осенью 1853 года русская армия под предводительством князя Горчакова вошла в Молдавию и Валахию и расположилась вдоль Дуная. Турецкую армию, растянувшуюся вдоль той же реки, возглавлял Омер-паша. Этот хитрый полководец был выходцем из сербской христианской семьи, но поняв, что карьерного роста ему не видать, принял ислам и добился больших успехов в Порте. 27 сентября Омер-паша поставил в известность Горчакова, что если в течение пятнадцати дней русские не оставят княжества, он приступает к военным действиям. 11 октября у крепости Исакчи произошел бой, а еще через десять дней Омер-паша с четырнадцатью тысячами солдат переправился через Дунай. Уже скоро у местечка Ольтеница русским и туркам суждено было сойтись в первом серьезном бою…

23 октября в первом часу пополудни русские пехотные полки генерала Данненберга числом в шесть тысяч человек, хорошо оснащенные артиллерией, двинулись на турецкие позиции. Продвигались вперед по сто метров и открывали огонь. Но артиллерийский огонь турецкого форта был куда основательнее – наступающие шли по открытому пространству. Особенно героически скоро ложились под турецким огнем знаменные роты, отважно шагавшие впереди. Места убитых, разорванных картечью и сметенных ядрами, смело занимали другие. И все-таки русские, погибая большим числом – и офицерским составом, и рядовыми – быстро катили орудия вперед и смело отвечали огнем. Штурм оказался и стремительным, и кровопролитным одновременно. Турок было больше, но отвага русских частей так поразила их, испугала до глубины души, что они стали отползать, забирая пушки. Многие устремились к Дунаю. Вот тогда с той стороны реки забили по наступающим на форт другие турецкие части – и этот огонь оказался действенным. Но русские, потерявшие столько товарищей, были уже у стен форта и ликовали. И тогда от генерала Данненберга пришел приказ: «Отходить». «Как – отходить?!» – ничего не понимали командиры. Солдаты роптали: «Как же такое быть может? Ведь победа! Победа!»

Горнисты трубили отбой, но кто их услышит за канонадой?! Да и солдаты не думали идти назад. Велик был гнев и жажда победить! Младшие офицеры, как Алабин и Гриднев, рассыпались по наступающим полкам и батальонам, идущим через дым и гарь, с приказом: «Уходим!» Но во многих подразделениях не осталось офицеров – все легли в землю! Их противник выбивал в первую очередь! И тащить надо было солдат! У одного из таких ополовиненных батальонов и остановил коня поручик Петр Алабин.

– Уходим на позиции! – что есть силы крикнул он шагавшим вперед, под изорванным пулями стягом, рядовым. – Приказ главнокомандующего!

А впереди, за дымом, уже совсем близко читались бастионы Ольтеницкого форта.

– Да ты не ошибся, офицерчик?! – с гневом обернулся на поручика седоусый солдат, который прошел не одну войну. – Турки ж у нас вот здесь! – оторвав руку от винтовки, он сжал мозолистый красный кулак, похожий на камень. – А?!

Как и другие офицеры, Петр Алабин сам не мог понять и принять случившегося. Но куда было деваться?!

– Отходим, братцы! – повторил он. – Приказ генерала Данненберга!

Ему надо было лететь дальше!

– Тьфу! – только и услышал Алабин вслед. – Эх, офицерчик, офицерчик!

Приказ есть приказ, и русские, разом упав духом, потянулись назад. А среди них было много раненых, искалеченных. Турки, еще частично оставшиеся в форте, сами не поняли своей удачи. Но глазам верить стоило – и они быстро решились на ответ. И вот уже среди с неохотой отступавших русских, которые то и дело оглядывались на форт, послышались крики: «Сволочи, они же нашим головы рубят!» Это была правда! Конники-османы устремились из-за стен и окопов на отступающего противника, кто был ранен, и на скаку взмахом ятагана обезглавливали русских солдат.

Битва, могущая стать первой и славной победой, вдохнуть еще большую силу и надежду в сердце русского солдата, официально была в этот день проиграна.

А два генерала, Горчаков и Данненберг, понимали, что совершили огромную и вряд ли простительную для полководцев ошибку. Данненберг оправдывался, что увел войска с захваченных позиций по той причине, что не хотел подвергать свои части огню турецких пушек с правого берега Дуная. Но Горчаков, как понимали генералы его штаба, совершил куда более значительный промах! Он послал на хорошо укрепленные позиции турок всего шесть тысяч русских солдат. Их не хватило! А ведь и другие части были под рукою – и все можно было устроить иначе! Неудача, которую повесили жестокой ношей на Данненберга, была еще печальней оттого, что турки ночью сами оставили форт, предварительно подпалив его, и ушли за Дунай.

А ведь русские могли помешать их бегству!

Под Ольтиницей погибла почти тысяча русских солдат и офицеров. Еще было обидно и то, что русские дрались так, точно шли под знаменами Суворова. Штабс-капитана Скородумова, командира второй мушкетерской роты, пуля поразила в шею, но он сам вытащил ее и вел свою роту дальше, и снова был ранен, но уже в руку. Другой командир роты, штабс-капитан Лютер, был ранен в руку картечью, но шел со своими солдатами и ободрял их словами, пока одно ядро не разорвало ему грудь, а другое тотчас же не сорвало голову. Прапорщику Попандопуло перебило пулей кость ноги, но он продолжал идти в цепи, опираясь на ружье. Потом упал без чувств и позже умер от полученной раны. И таких были сотни! С ними можно было побеждать любого противника. Увы, увы! Не те полководцы командовали в этот день!

Но только начинать столь грандиозную кампанию по освобождению великих земель стоило с победы. Французская и английская пресса взахлеб прославляли бесстрашных турок, а в Омере-паше разглядели великого восточного полководца! Более других было обидно русским офицерам и солдатам. Их старания оказались напрасны. Воинский дух, который обязан питаться победами, упал.

В день после битвы поручик Петр Алабин попросил генерала Павлова выслушать его.

– Ваше превосходительство, – сказал он, – разрешите офицерам и солдатам наших полков поставить памятник погибшим товарищам. Сегодня же и начать. Мы уже и договорились…

– Чья инициатива?

– Моя, ваше превосходительство. Я уже придумал, каким он будет.

– Есть рисунок?

– Так точно, всю ночь просидел с карандашом.

– Любопытно, Алабин. Покажите.

Офицер вытащил из нагрудного кармана кителя лист бумаги, разложил его перед генералом.

Павлов кивнул:

– Разрешаю, поручик Алабин. Дело хорошее. И проект хороший. Молодец.

В ближайшие дни по инициативе и проекту поручика Петра Владимировича Алабина на одном из курганов близ Ольтеницы, ставшем братской могилой, был возведен монумент – плита с пирамидой. Работали и офицеры, и солдаты. Никто не захотел остаться в стороне. Пирамиду венчал православный крест – и он же попирал магометанскую луну. Вокруг памятника бойцы разных полков посадили платаны, кусты белой акации и розы.

3

Дунайская кампания велась русскими полководцами чересчур осторожно, а часто и вяло. Отчего так было? Каждый боялся совершить непростительную ошибку. Главнокомандующий, князь Паскевич, перед которым благоговел император Николай, когда-то пользовался в русской армии непререкаемым авторитетом. Соратник Багратиона, герой Бородина! Но он был уже стар, ему исполнилось семьдесят, и опасался промаха. А Николай Первый, в письмах уважительно и ласково называя фельдмаршала «мой любезный отец-командир», все надеялся и надеялся на старика, а тот все тянул и тянул с большой битвой, потому что, увы, не верил в Дунайскую кампанию и, что еще хуже, не верил в свои силы. Особенно он опасался штурмовать сложную турецкую крепость в низовьях Дуная – Силистрию, куда подошли русские войска общей численностью в 100 тысяч бойцов всех родов войск. А крепость была стратегически важной: одним необходимо было удержать ее, другим – взять. Николай Первый настаивал на скором штурме, досконально изучив в Петербурге, за три тысячи верст, и диспозицию своих войск, и войск противника, и фортификацию Силистрии.

Сама крепость была старой и далеко не самой мощной, но ее окружала целая сеть хитроумных укреплений. Туркам помогли европейские инженеры. Мощными оплотами Силистрии были окружавшие ее форты. Наиболее сильными из них считались Абдул-Меджид, Араб-Табия, Песчаный. Эти небольшие крепости с отличными гарнизонами и мощной артиллерией были связаны сетью коммуникаций. Паскевич если и собирался штурмовать Силистрию, то лишь из-под палки императора, а так он считал штурм гибельным для всей Дунайской армии. И все потому, что маниакально боялся удара Омера-паши из Шумлы, союзников англо-французов с черноморского побережья и враждебных России и притихших до срока австрийцев с тыла. Но союзники находились далеко, разрозненные, и совсем не были готовы к битве, австрийцы упрямо молчали, а Омер-паша и не думал бросаться в бой в одиночку. Паскевич отказался от полного блокирования крепости, боясь растянуть на 15 верст свою армию вокруг Силистрии, тем самым предоставив крепости общаться с Шумлой и другими турецкими пунктами, получая продовольствие и живую боевую силу. С каждым днем Силистрия продолжала укрепляться на глазах у русских, и тогда русские тоже стали возводить свои фортификации напротив турецкой крепости. Они точно соревновались друг с другом! Причем Паскевич укреплял свои позиции так, словно бы это он должен был отбивать штурм, а не Муза-паши, комендант турецкой крепости. А также Паскевич к недоумению своих наиболее сметливых генералов приказал водить большие пешие и конные соединения вокруг Силистрии, на глазах у турков. Так он проводил рекогносцировку и одновременно демонстрировал свою силу. Первый раз это напугало османов, второй раз поставило в недоумение, а потом турки просто-напросто решили, что русские боятся идти на штурм. Что соответствовало настроению фельдмаршала Паскевича и было противно его полевым генералам и тем более офицерам и солдатам, которые отчаянно хотели драться, сердцем испытывая унижение за русское оружие. Турки даже постреливали в сторону марширующих русских полков и даже кого-то убили, что давало повод Музе-паши отчитываться в том Омеру-паши, сидевшему в Шумле с войском, а тому, ловкому комбинатору по части информации, писать англичанам и французам, что очередное нападение на Силистрию было отбито, русские в очередной раз ушли, и хотелось бы поскорее увидеть союзников, чтобы вместе напасть на лагерь русских.