Людмила Мартова - Ключ от незапертой двери

• Название: Ключ от незапертой двери
• Автор: Людмила Мартова
• Жанр: Детектив
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-90297-2

Когда у Василисы Истоминой завязались бурные отношения с режиссером Вахтангом, она просто летала от счастья. Но через несколько лет от этого, казалось бы, идеального романа не осталось и следа из-за вздорного, непостоянного и собственнического характера Вахтанга. Василиса тяжело пережила расставание и постепенно пришла в себя, но известие о гибели бывшего возлюбленного все равно стало для нее страшным ударом. Вахтанга убили в глухом лесу близ селения Авдеево, и так случилось, что его тело обнаружила сама Василиса. Подозрения в совершении убийства в первую очередь пали на нее, однако вскоре следствие оставило девушку в покое. Но она уже поняла, что не успокоится, если сама не отправится в Авдеево и не узнает, что же на самом деле произошло с Вахтангом…

---

– А с чего тебе в голову вдруг пришло, что я могу быть геем? – спросил он, оглядывая себя сверху вниз. – Мне кажется, во мне нет ничего такого, что позволяло бы это заподозрить.

– Ну, мы с тобой проводим вместе столько времени, – замямлила готовая провалиться сквозь землю Василиса. – А ты вообще не обращаешь на меня никакого внимания. Ну, как на женщину, я имею в виду… – от стыда у нее загорелись щеки, на глаза навернулись слезы, и она, закрыв лицо руками, расплакалась.

– Дурочка, – Вахтанг обнял ее, и она вся уместилась в уютном и надежном кольце его рук. – Ну конечно, я не голубой. Я очень даже горячий любитель женщин. Просто ты такая беззащитная, как воробушек, я боялся тебя обидеть своим кавказским темпераментом. А вижу, что обидел невниманием, прости.

Он требовательно поднял к себе ее залитое слезами лицо и поцеловал в губы. Поцелуй из нежного очень быстро стал настойчивым и жарким, ошеломленная Василиса почувствовала его язык у себя во рту. Он нескромно обследовал пещеру, в которую попал, проводил по маленьким острым зубкам, переплетался с ее языком, робко принимающим неожиданную ласку, исследовал пересохшие то ли от жары, то ли от желания губы. Василиса стонала под этим мощным натиском, испытывая неизведанные доселе ощущения.

«Так вот это как, оказывается», – смятенно думала она и вдруг почувствовала, что падает. Судорожно вцепившись в крепкие плечи Вахтанга, она поняла, что лежит на нем сверху, прямо рядом с бетонным ограждением фонтана. Журчала вода, сверху падали мелкие и колкие прохладные брызги, не остужая, а еще больше горяча кровь. В ушах грохотал набат.

Краем ускользающего сознания Василиса отметила, что Вахтанг задирает на ней сарафан, отбрасывает в сторону порванные трусики.

– Ты что делаешь? – застонала она, пытаясь выдраться из его крепких пальцев, держащих ее за бока. – Тут же люди ходят. Увидят.

– Я доказываю тебе, что я не голубой, – прошептал он ей прямо в ухо, после чего с силой вылизал его, прикусив нежную розовую мочку зубами. – Тут нет никого. Только ты и я. И мне совершенно все равно остальное. Только ты и я, поняла?

Он сделал неуловимое движение, приподнял ее все за те же бока и с размаху насадил на себя, заставив вскрикнуть сначала от боли, а потом от столь же острого наслаждения.

– Поняла, – простонала она, отдаваясь на волю заданного им ритма и забывая о том, что кто-то может их увидеть в старом пустынном полуночном парке, кроме заходящего солнца, бросающего прощальные взгляды в мерную рябь фонтана.

1951 год

Василий лежал на верхней полке и бездумно смотрел в окно. Пейзаж за ним был уныл и однообразен. Казахстанские степи – выгоревшие под палящим августовским солнцем, сменялись песочными дюнами, похожими на солончаки, на которых глаз вообще не выхватывал ничего живого.

Поезда Ленинград – Москва и Москва – Алма-Ата. Более семи суток в дороге. И если сначала Василий с интересом следил, как скромная, немного стесняющаяся северная природа за окном сменяется средней полосой с ее яркими ярмарочными красками, то потом выжженные степи и бесконечный песок не вселяли ничего, кроме уныния, от которого стиралось даже природное Васино любопытство. Всю жизнь он был жаден до новых впечатлений, но неделя, проведенная в прокуренном жестком вагоне, не располагала ни к каким новым впечатлениям.

Василий без всякого интереса к окружающей его архитектуре и новым людям выходил на полустанках, чтобы купить горячей картошки у снующих перед вагонами старух. Безучастно покупал первое попавшееся, расплачивался и уходил обратно в вагон, забирался на свою верхнюю полку и снова бездумно смотрел в безразличную, чужую даль, терпеливо ожидая конечного пункта своего путешествия. Из Алма-Аты еще нужно было добраться до Джамбула, где, как с огромным трудом удалось узнать, жил Генрих Битнер.

Первые попытки выяснить, куда выслали семью его друга, он предпринял сразу по возвращении с фронта – осенью сорок пятого. Но все его усилия разбивались о глухую стену, пока однажды ему очень настойчиво не порекомендовали прекратить поиски и не порочить свое имя связями с врагами народа и пособниками немецко-фашистских захватчиков. Услышав такое про Генриха, Вася чуть в морду не дал толстому, оплывшему энкавэдэшнику, с которым разговаривал. Но сдержался. В конце концов ему нужно было найти Генриха, а не самому загреметь в лагерь.

Надежда повернулась к нему лицом только сейчас, спустя шесть лет. Василий удачно прооперировал язву человеку, оказавшемуся крупным милицейским чином.

– Проси что хочешь, – сказал чин, выписываясь из больницы. Василий только уж было собирался махнуть рукой, что ничего ему не надо и мзды он за врачевание не берет, как вдруг его осенило.

– Мне бы узнать, куда друга моего выслали, – скрывая неуверенность в голосе, попросил он. – Он немец. Весной сорок второго года всей семьей их из Ленинграда отправили. Знаю, что сначала в Череповец, а потом в Казахстан. Мне бы точный адрес узнать.

Высокопоставленный пациент крякнул с досады, но обещание «проси что хочешь» выполнил. Меньше чем через неделю Вася держал в руках бумажку с адресом Генриха и Магды Битнер, а спустя еще пять дней, оформив отпуск и купив билет на поезд, взгромоздился на верхнюю полку жесткого вагона, который, грохоча колесными парами, повез его к другу, с которым он расстался десять лет назад.

Генрих выглядел плохо, очень плохо. Все такой же высокий, он казался сгорбленным из-за того, что сильно сутулился. Впалая чахлая грудь неровно вздымалась под тонкой, ослепительно белой рубашкой. Он стал совсем худым, таким худым, что было совершенно непонятно, как держится душа в этом измученном, словно умноженном на ноль теле. Не нужно было быть врачом, чтобы понимать, что Генрих болеет сильно и давно и что болезнь эта подтачивает его силы, каждый день унося их частицу и приближая естественный конец. С горечью Василий понял, что чуть не опоздал, поскольку жить его другу осталось совсем недолго.

Генрих встретил Василия не то чтобы безрадостно, а скорее безучастно.

– А, это ты, проходи, – сказал он, открыв дверь, и отступил в дверной проем, будто они виделись только вчера и нет в этом визите ничего необычного.

– Генка! – У Василия сжалось горло, и он, сделав шаг, вошел в маленький домик, построенный из самодельных кирпичей. – Генка, ты что, мне не рад, что ли, совсем?

– Рад, – голос Битнера прозвучал тускло и невыразительно. – Я, конечно же, рад тебе, Васька. Я просто как-то разучился выражать свою радость. Последние десять лет ничего этому не способствовало, ни капельки.

Из маленькой, на два шага, кухни выглянула Магда. То есть Василий догадался, что это Магда, потому что узнать в этой худой изможденной женщине, почти старухе, веселую, пухленькую хохотушку Магду Шеффер было практически невозможно.

Василий напрягся, прикидывая, сколько ей сейчас может быть лет, по всему выходило, что не больше сорока, а выглядела она на шестьдесят, не меньше. Рот ее был сурово сжат, она слегка, как будто нехотя, кивнула Василию, давая понять, что узнала его, но не сказала ни слова и тут же скрылась за стенкой, ожесточенно гремя кастрюлями.

– Генка, если бы ты знал, с каким трудом я тебя нашел! – быстро и жарко заговорил Вася, которому дик и непривычен был такой прием ранее теплых и радушных Битнеров. Перед ним были чужие, незнакомые люди, и он с тоской подумал, что начавшаяся десять лет назад война забрала у него не только Анну, но и Генриха.

– Не удивляюсь, – слегка пожевав тонкими бескровными губами, сказал Битнер. – Там, в Ленинграде, наверное, нас вообще считают мертвыми, предпочитая не вспоминать, что мы есть. Я скорее удивляюсь тому, что ты вообще меня нашел. Что тебе дали это сделать. Ты же, поди, герой войны, а я кто? – В его голосе просквозила горечь. – Я немецкий шпион, пособник фашистов, так это, кажется, называется.

– Перестань, – Василий поморщился. – Ты мне-то зачем это говоришь, Генка? Я никогда не считал тебя хуже себя. И сейчас ничего не изменилось.

– Изменилось, Васька, изменилось. Мы изменились, ты, я, это главное. Да что об этом говорить? Я действительно рад тебя видеть. Расскажи, как ты живешь? Врач? Жена, дети?

– Врач, – по лицу Василия пробежала легкая тень, которую Генрих тем не менее заметил и удивленно приподнял брови. – Работаю в Александровской больнице, помнишь такую?

– Помню, – Генрих криво усмехнулся, – мне Ленинград все эти годы каждую ночь снится. Глаза закрываю и вижу Неву, Литейный, коней на Аничковом мосту. Александровская больница, на Фонтанке которая, да? Только она же не Александровская, а имени 25-го октября? – он снова усмехнулся.

– Да, но ее весь город Александровской называет, – Василий пожал плечами. – В общем, я там в институте практику проходил, у Лемешева, удивительный доктор, хирург отличный, старая школа. После войны меня к нему работать и направили. Так что повезло мне, он меня оперировать научил.