Михаил Шлаен - Годы, как птицы… Записки спортивного репортера

• Название: Годы, как птицы… Записки спортивного репортера
• Автор: Михаил Шлаен
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906131-94-2

Эта книга – своего рода мемуары известного спортивного журналиста Михаила Шлаена. Естественно, большая ее часть посвящена спорту, с которым автор тесно связан более полувека. Накопленные годами воспоминания о различных резонансных событиях, в том числе возвращающих нас к истории отечественного спорта, его истокам, чередуются с рассказами о людях, ярких личностях, которые своими победами прославили страну, и с которыми автору довелось сталкиваться на протяжении всех этих лет. К сожалению, многих уже нет, но память о них светла.

Вместе с тем книга не только о спорте. В частности ее страницы посвящены и военной теме, Великой Отечественной войне, что неудивительно: автор и сам ребенком пережил ее начало, и является сыном боевого офицера.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

– Вы из самой Москвы, у вас там тоже жратва по бумажкам?

Я не знал, что ответить, не поверят, если скажу, что Москва тоже не жирует, вспомнил, как попозже вечером мы с соседями по дому подъезжали к гастроному на Большой Бронной и накидывались на все подряд (надо или не надо), что выбросят к закрытию магазина, эти синюшные куры, за которые шла откровенная драка, по одной в руки – и не больше.

За окном продолжали мелькать те же забайкальские пейзажи, постепенно они сменились сибирскими, границу, конечно, я не уловил, все одно – дивно. Теперь я с удовольствием набирался новых впечатлений от Бурятии, реки Селенги, рассекающей тайгу, чтобы влиться своими водами в Байкал, железной дорогой, которая ближе к Иркутску впивалась спиралью в небо.

Как же приятно путешествие на сытый желудок!

Стриптиз в храме культуры

Моя самая первая поездка за рубеж. На чемпионат мира по тяжелой атлетике в Варшаве. Бельведер, парк Лазенки с памятником Шопену, сочиняющему музыку под кроной раскидистой ивы, восстанавливаемый Королевский дворец, разрушенный в войну, Дворец культуры и науки (родная сестра шести московских высоток) – подарок вождя всех народов друзьям полякам.

– Вечерком попозже заглянем туда, – предложил мой польский товарищ Эдвард Вожняк. Он заехал за мной в отель на Раковецкой, бросил на стоянке машину, и дальше мы отправились пешком. Обогнув кафе «Кавказ», оказались на Маршалковской, центральной улице города. Отсюда до Дворца рукой подать.

Смысл предупреждения относительно «попозже» я познал, когда, спустившись по лестнице глубоко вниз, словно в подвал, мы оказались в небольшом тускло освещенном помещении со столиками, которые почти все были уже заняты. Стюард, завидев Эдварда, провел нас к столику на двоих у самой сцены – предусмотрительный Эдвард, как я понял, частый клиент этого заведения, заказал его заранее, но от меня держал в секрете, уже потом я понял, он хотел преподнести мне сюрприз. Но главная неожиданность поджидала дальше. Едва расселись, как на сцене под бравурную музыку появились сразу три темноволосые красавицы с длиннющими ногами, обнаженной грудью с малюсенькими наклейками-лепестками на сосках и в том, что с большим натягом можно было назвать трусиками. Поверх плеч, правда, была наброшена вуалевая накидка, которая, однако, из-за прозрачности ничего не скрывала.

Женщины в тот период, когда я за ними активно ухаживал, всегда были для меня сложным кроссвордом, который я пытался разгадать. Проявляя повышенный интерес к особо понравившимся, я мысленно раздевал их, старался представить, что за таинство скрывается за блузкой, кофточкой, платьем или костюмом. Это таинство влекло меня, раззадоривало, возбуждало. А здесь это, так притягивающее, таинство, откровенно вылезало наружу. Говоря сегодняшним молодежным сленгом, я раскатал губу и, ничего себе не фантазируя, каюсь, впился глазами в самые желанные места для мужчин. Природный инстинкт нанес жестокое поражение моим правилам.

– Елки-палки, куда Эдвард меня привел, это же стриптиз. Удружил приятель, спасибо. Не дай бог, кто-то прознает – все, хана, кислород перекроют, плакала заграница. Еще и строгача закатят по партийной, мол, неустойчив, поддался буржуазному растлению, тлетворному влиянию Запада. И не надо смеяться.

Вместе с раздираемым любопытством меня вдруг одолевало и некое чувство страха. Проникшая к нам из-за латинского бугра ламбада и та не сразу стала доступной, казалась чересчур сексуальной, за гранью приличия и вне всякой морали, особенно, когда партнер и партнерша в откровенных позах терлись друг о друга. Но она выглядела детским садом в сравнении с этим. Как это можно: стриптиз – в храме культуры, подарке самого товарища Сталина…

Покрутившись сначала меж столиками, а затем на шесте, пани, не смущаясь, сбросили с себя за ненадобностью и этот одежный минимум, остались в чем мать родила, и преспокойно, под восторженное улюлюканье отправилась за занавеску за сценой.

– Ну как? Понравились девочки? Хочешь познакомлю, они недорого берут, если что – я добавлю, – черт его знает, то ли Эдвард явно шутил, то ли подначивал меня. Но мне было не до шуток.

– Да успокойся, Михаил, – Вожняк догадался о моих терзаниях. – Скоро и до вас стриптиз доберется, нельзя же все время жить за захлопнутыми воротами.

Не то, чтобы я чувствовал себя таким запуганным, но железный занавес еще не до конца открылся. Тогда и на огромный рынок, что через мост по ту сторону Вислы, рядом со стадионом, хода не было. Чрево Варшавы, рай для спекулянтов, злачное место, нужно избегать такие. Долгий и нудный инструктаж перед выездом, как себя вести, не ходить по одному и т. д., не вылетал из головы. А на рынок тянуло, на те деньги, что нам меняли на злотые, всего 30 рублей, можно было по дешевке сторговать джинсы, пусть и самопалы, однако хорошо сшитые, поляки в этом деле мастера.

«В театр не попали, билетов не достали», – поется в оперетте «Белая акация». Так и я: на рынок не попал, джинсы не достал, а в Старе мясте (старом городе, историческом центре польской столицы) набрел на магазин посуды и приобрел столовый сервиз на 12 персон; до сих пор хорошо сохранившийся, он напоминает о том первом визите за кордон.

…Я собирал вещи, когда позвонил Эдвард: «Завтра уезжаешь, может, куда-нибудь сходим на прощание? Есть тут одно шикарное кафе в Лазенках».

– Кафе в следующий раз, если выпустят, а сегодня, может, была не была, двум смертям не бывать, еще раз окультуримся?

– О, пан прозрел. Звоню – заказываю столик.

Так случилось, что в следующий раз я попал на стриптиз спустя много-много лет в канадском Ванкувере. Все было красиво, доступно, девушки-чешки были столь же хороши, как польские, и все-таки он не произвел на меня такого впечатления, как тогда впервые в Варшаве во Дворце культуры и науки.

* * *

Мои мысли, мои скакуны. Все, стоп, скачки закончены. Пора менять тему.

Прикосновение к прошлому или эхо минувшей войны

Раннее июньское утро. Кто-то усиленно тормошит меня за плечо. Еле продираю слипшиеся от крепкого ночного сна глаза. Сквозь щелочки вижу склонившееся надо мной слегка румяное лицо деда, по которому расплылась добрая улыбка:

– Вставай, арпеус, пора.

Это он мне такую кличку придумал, а еще – арпенариус. Что это такое до сих пор не знаю, но на всю жизнь запомнил. К нему самому в домашнем кругу приклеилось – яичко – с ударением на «я», коллективное творчество гостей, не переводившихся в доме.

– Что, еще дрыхнет? – на помощь деду приходит бабушка. – Ваня, идем завтракать. Без него пойдем, пусть спит.

Бабушка – женщина боевая, с жестким характером, слово свое сдержит, одни уйдут. Они с дедом одногодки, оба в Гражданскую партизанили в Забайкалье, там и познакомились. После собрания, где деда в партию принимали, бабушка уже в ней состояла, на четыре года раньше вступила, до революции, еще в киевском своем подполье. Это когда дед служил рядовым в Преображенском полку.

Как без меня? Накануне только и разговоров было, что меня берут с собой, и я представлял, как гордо – на зависть дворовой ребятне – шагаю между ними. Брючки, белая рубашка, галстук наглажены; как раз перед Первомаем приняли в пионеры, я научился так завязывать его, чтобы узел был побольше, так, мне казалось, красивее.

Я сбрасываю с себя на пол одеяло – к неудовольствию бабушки, она не любит это, аккуратистка, все у нее разложено по местам, как положено.

– Мишка, собери постель, – слышу ее голос-приказ, – быстро умываться и за стол.

Успеваю глянуть в окно, небо заволокло, по стеклу стекают тонкие струйки, дождь мелкий-мелкий.

Дед уже при параде – генеральский мундир в орденах: три Ленина, Кутузова I и II степени, это я точно помню, а еще куча медалей. Бабушка в коричневом вязаном костюме, тоже при наградах, седые волосы красиво уложены. Вот так в свой Сокольнический райком партии она ходит на работу.

24 июня 1945 года. Мы идем на Красную площадь на Парад Победы. Сколько лет хранил я эти пропуска, в которые каллиграфическим почерком были вписаны имена деда – Барсуков Иван Антонович и бабушки – Шлаен Роза Ильинична, как самую драгоценную реликвию, и так и не уберег, куда-то пропали. На меня пропуск не требовался, только каждый раз, пока мимо Боровицких ворот, а затем по Кремлевской набережной мы добирались к своим местам на гранитных трибунах между Спасской башней и Мавзолеем Ленина, на каждом милицейском кордоне, когда проверяли документы, спрашивали: «Ваш внук? Проходите». И отдавали честь – деду.

Идти-то всего-ничего, может, километр с хвостиком, но для деда это целое расстояние, потому и вышли заранее. Часто останавливаемся. Нет, даже не одышка – ноги. Заболели сильно, после того, как перед самой войной в санаторий укатил. До него все было нормально, сколько он со мной возился на Патриарших прудах, где они раньше жили. Как там его в этой здравнице лечили?.. Одно лечат, другое калечат.