Ферестан Д'Лекруа - Голоса Расальха. Книга первая: На полпути к себе

• Название: Голоса Расальха. Книга первая: На полпути к себе
• Автор: Ферестан Д'Лекруа
• Жанр: Научная Фантастика

«Голоса Расальхата / Книга 1. На полпути к себе» – это книга о людях, осознавших, что находятся посреди чудесных событий или что они сами – часть чудес. Среди таких людей – библейский Каин и молодой колдун, живая стихия Морская и обычная девушка Полина из города с заглавной буквой «Р» в названии, и ещё десятки людей, котов, нужных вещей и самих читателей. Да, читателей… или минуту назад вы не собирались создать новую вселенную?

---

Да только что-то отвлекло сон-ветер на долю секунды, повернул он лицо, обратился к неведомому собеседнику за пределами мира-квартиры. И да, снова стал господином ветром – возраста непонятного, но для Мартина таким мог быть отец.

– Хорошо. Я буду с ним, сколько не понадоблюсь в других местах, – и снова ветер повернулся к Мартину, сверкнув карим огоньком в единственном глазе. Второго глаза – левого – не видно за чёрной повязкой пирата, только красная капля нарисована на повязке аккурат симметрично живому правому зрачку.

– Меня зовут Александр, – представляется господин ветер и козыряет правой рукой, слегка коснувшись пальцами своих седых волос. Седых! Как Мартин раньше не обратил внимание? Или это свет виноват, сделавший волосы ветра, нет, Александра такими же чуть розоватыми, словно они часть мундира. Кошачье зрение не проведёшь – тут только на свою невнимательность пинать.

– А я Мартин, – и котёнок обращается в мальчишку.

Александр чуть поморщился – видно процесс превращения ему пришёлся не по духу.

– Мар-тин, а мою дочку звали Мар-гарита, она бы тебе понравилась.

– А где она сейчас?

– Не знаю, можно у твоей матушки спросить, она может ответить. Но лучше не надо. Мёртвых тревожить не лучшая затея, как и спрашивать о них у Смерти.

– А кто такие мёртвые?

Александр крепко задумался, и это отразилось на его лице: морщинки господина ветра разгладились, чем и обозначили своё незаметное до этого присутствие. Дуги белёсых бровей вместе с чуть прикрывшимися веками образовали, вернее, образовало холм со снегом над единственным глазом, что было над вторым – скрыла повязка.

– Дав-ай поиграем, – второй раз предложил Александр. – Покажу тебе чуть-чуть, как устроен мир, а ты сам решишь, кто в нём какой.

– Он же живой.

– Смотри внимательней и слушай.

Из раза в раз менялось только помещение. Комната в квартире, номер в санатории «Эллада» вблизи моря, деревянный домик с комнаткой для вожатых в детском лагере «СМЕтаНА». Один и тот же мужчина – лет двадцати пяти, затем возраст его все увеличивается, темнеют волосы и вдруг становятся пепельно-белыми, то возникает спутанная бородка, то пропадает, заменяясь на лёгкую щетину. Всегда вечер за окном, а то и сама ночь с любопытством заглядывает в неприкрытые шторами щёлки – любуется? Любопытствует? Страшится? Мужчина молится всегда и везде. На иконы в родной квартире, на иконы в чужом доме, на окна – там, где нет ни одного Его «портрета».

После молитвы мужчина прижимает раз за разом к губам свой нательный крест, повторяя: «Господь, ты щит мой и меч».

И где бы ни был этот человек, он подходит к окну, а то и просто встаёт во весь немалый свой рост под открытым небом и произносит всегда одно и то же: «Спокойной ночи, Мартин».

И где-то далеко или близко – в небольшом саду, почти под окнами квартиры этого человека, в коробке-могиле под сорока сантиметрами почвы, силясь слиться с чёрною землёй, спит вечно и спокойно чёрный котёнок Мартин. Сведены в спирали лапки вплоть до коготков, вертикальные зрачки глаз теперь не желты, но мутно белы, словно две луны в утренней дымке, – их меньше всего съели черви. И всё равно, кажется, что вот-вот задышит, немея, нос, вздрогнут свёрнутые уголками ушки, и котёнок начнёт вылизывать свою перепачканную в земле шерсть. Только для человека – Мартин-котёнок вылизывается всё равно, каждый вечер, а потом ложится спать под ласковые слова хозяина. И его ночь точно спокойная и, возможно, пропитана приятными кошачьими снами.

– Что с ним случилось?

– Не знаю, поймёшь ли: проблемы с кровяным давлением в мозгу. Однажды хозяин отвёз его в ветеринарную лечебницу, не в силах больше смотреть на мучения котёнка. И у него хватило сил на одно слово: «Усыпите». Нет-нет, совсем не с моей интонацией, могу даже сказать – он говорил его сквозь слёзы. И котёнок с тех пор…

– Спит тем сном?

– Да, – Александр чуть отстранился от Мартина, и они оба выпали обратно в мир-квартиру. – Спит тихим беспробудным сном, всегда спокойным. Он под звёздами нашёл покой.

И уже шёпотом, куда-то в сторону, так, как может говорить только живой ветер: «И мне хватило сил на одно слово. Пли. И моя Маргарита спит спокойно, под небом найдя покой».

За проявившимся в дальней стене окном начинается дождь – это ветер остриём своих потоков врезался в массив серо-синих туч, разметал их, заставив плакать вместо себя. Кап-кап. Вода несолёная? Ненастоящие слёзы? У других нет больше и таких. Кап-кап. Мёртвых нет.

– Господин Александр, покажите ещё, – Мартин, вот этот живой котёнок-оборотень, не понимает игры, он хочет ещё. Ещё узнать такое, от чего больше не приходится спать – иначе в каждом сне каждую ночь, а часто и день, видишь лица тех, кто теперь спит постоянно. Спокойным сном.

– Давай руку, – и Мартин протягивает ветру руку, и тот, прежде чем показать следующую часть игры, гладит свободной рукой мальчика по голове как сына. Как мог бы гладить свою дочь молодой генерал, если бы только он в давнем-предавнем будущем не решился на одно-единственное слово.

Лает собака. Плешивый пёс с левым обгорелым боком. Морда вся истрепана, в колтунах шерсть, бывшая некогда пушистой, такого жёлто-кирпичного оттенка. Теперь же шерсть грязно-серая, слипшаяся. А вот уже пёс воет – не на Луну или, как говорят о собаках с очень-очень хорошим зрением, – на Юпитер. Отзываются ему в ответ воем частички той стаи, что решили для себя: не лучше ль того, чтоб греть бока друг друга и поровну делить свой дом с ветром и небом, – принять в стаю человека. Принять под защиту свою и свою ответственность – ответ держать. Когда не бездомного пса находит человек, но человека без дома в душе своей – находит пёс. И люди не будут знать о том, что приняты они в стаю, но каждый вечер, а когда случается беда – то и в час дня и в каждую минуту горя, – перекликается стая, спрашивая и отвечая: Цел ли каждый?

Человек? Зверь?

Без разницы. Цел ли каждый? Цела ли стая? Ответ держат некогда волчьи переклички, потребные для охоты. Теперь иначе всё.

Воет пёс, скулит. Воет. И слышит вой в ответ: целы мои, цел мой, целы…

Воет – цел сам пёс и ответ несёт за тех, кто выть не может, но так же в стае. В семье – если на языке человеков.

А этот пёс одиноко воет – о себе говорит. Хочет и о доверившемся ему человеке, да нет его рядом. Вот здесь, в метре, ещё нос чует. Нет, нос давно его чуять перестал – и три луны прошло и шесть скоро будет. Лежит не шелохнётся человек, сквозь землю ни запаха его, ни слова, ни сердца удара не услыхать. Только греть его, хоть бы вот так, через матушку-землицу отощавшим животом своим и шерстью, уж какая теперь есть, остаётся псу. И греет. Защищает – как может. Нет у собак своего бога, но, как и у Бога – нет мёртвых, нет их и для собак.

Только одиноко и протяжно звучит вой усталого пса, обрываясь там, где ответ должен звучать за своего человека. Нет ответа, но я берегу его, человека, и отвечаю, как могу, – я цел, я с ним.

Теперь сам Мартин выходит первым. Отключается от Сети. Незаметно для него самого, обернувшегося котёнком, – отпадают штекеры проводов от ячеек подключений в шерсти на кончике хвоста Мартина.

– Ма-у. Ма-у, – жалобно разносится по миру-квартире. Котёнок понимает и принимает беспокойство пса – куда больше естественное, родное – то, что он уже испытал сам. Ребёнок-без-родителей, это он был почти как те люди, без дома в своей душе. Одни дают имя, другие помогают выстроить дом. Родные. И что стоит имя, если нет рядом, нет больше того, кто произносит его так же, тем же голосом, каким дал. Чего стоит дом, даже внутри себя, если часть его пуста, часть его мертва.

– Покажи мне ещё, ветер. Я хочу знать всё. Покажи, – теперь Мартин-человек, уже не согласен на игру, а только на то, что есть на самом деле. Игра ведь – это всегда понарошку. Даже если понарошку – родители просят ребёнка прятаться от тех смешных маленьких са-мо-лё-тов, которые всего недавно пытался ребёнок поймать в сачок для бабочек. А теперь вот они бросают свои железные шарики и пытаются поймать под их громкое «бум» мальчика.

Генерал Александр Кромвель показывает Мартину то, что привык видеть сам. То, где легче всего познакомиться и определиться с тем, кто такие мёртвые. Ветер несёт Мартина в будущее, показывать… Войну.

На шатающейся на одном оставшемся целым винте обгорелой табличке отчётливо видны все, кроме первой буквы. Нет заглавной, первой, главной.

«…лавянск».

И скрип-скрип, шатает ветер табличку.

На обгорелой траве, уцепившись обеими ручками за металл столба, который и венчает обгорелая надпись, стоит ребёнок. Четыре ли года? Пять? Одежду ему заменила сажа – темны от неё руки и ноги. А вот лицо бледно и красны глаза мальчишки, слёз полные и обиды. Мальчик смотрит на дорогу – широкую ленту – асфальтовую змею, растерявшую часть гладкой своей чешуи, променяв её на выбоины и широкие ямы, что взрослые называют: воронками. Мальчик смотрит. Не кричит больше ребёнок, только смотрит, сжимая пальцами металл столба, на котором раньше приветственно с большой заглавной встречала приезжающих в город людей табличка с именем этого града. Мальчик ждёт родителей, лишь иногда призывно, так, что, не желая этого, – далеко уносит по дороге ветер слова, зовёт: «Ма-ма! Па-па!»