Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах. Том 5

• Название: Собрание сочинений в шести томах. Том 5
• Автор: Юз Алешковский
• Жанр: Русское современное

Щедрость Юзова дара выразилась в количестве написанного и сочиненного им, в количестве осчастливленных им читателей и почитателей. Благодаря известным событиям творчество Юза вышло из подполья, и к ардисовским томикам добавились скромные и роскошные издания на исторической родине. Его прочли новые поколения, и, может быть, кто-то сумел преуспеть в бизнесе, руководствуясь знаниями о механизмах, управляющих процессами, происходящими в нашем славном отечестве, почерпнутыми из его книг. О. Шамборант

---

Лично я не повешусь, не ждите, пока не до-скажу кровного своего последнего слова, а по-том видно будет. Недаром я и раньше не повесился, хотя точно такою же, как у Гордона, бесперспективной выглядела и моя трудная жизнь, стопроцентно обреченная на вечно низкую зарплату, хочу повторить, во Внукове, а вовсе не в поганой фирме «Базедов и дочери».

В ежемесячном отчете такой вот ничтожной служебной должности, отягченной приплюсованием сюда папы Карла, свалившего за бугор, у меня как у человеко-единички спустя всего неделю вместо получки оставались только уши, если выражаться культурно, от одного предмета, необходимого, тут уж ничего не поделаешь, для продолжения довольно жалкой социальной жизни на земле и ловли редких кайфов общеприродного происхождения независимо от твоей расположенности на ступенях лестницы эволюции.

Но Бульд-Озеров и не жаловался, он калымил в отпусках за свой счет с бригадой плотников, конкретней говоря, выстраивал хоромы для зажиточных узбеков и таджиков, закономерно купавшихся в хлопковом, каракулевом, фруктовом и барано-мясном золотишке. Зимой удачно поигрывал в картишки, лошадок иногда угадывал на ипподроме, забивал, если помни-те, – червонец за партию – общенародного в домино козла. А когда скончалась мама, сдавал в ренту свою коммунальную комнатуху, где знакомые женатые парни гужевались в выходные дни с различными дамочками, которым не хватало ласки по вине мужей, уходивших на пару дней в запой или же отваливавших на ту же подледную рыбалку. Такова была жизнь.

Тут грянула перестройка, а с нею ровно за месяц до внесения Бульд-Озеровым нужной суммы в новую кооперативку, не скрою, и на-крылись все его, типа мои, сбережения… не могу, не могу, не желаю сдерживать рыдательных спазм… – вы это, пожалуйста, учтите в приговоре по делу, а также в спецопределении мер защиты важного свидетеля…

Пошло такое время, когда, сами знаете, ни к кому нельзя было по блату залезть в одно место, поскольку простой народ хозяйственного даже мыла не имел для служебной лести, умывания и прочей регулярной гигиены, причем женщины страдали гораздо неимовернее мужчин, за что иногда жестоко им мстят, в чем вы еще убедитесь.

Если б не префер, бура и очко, то пришлось бы соглашаться с выгодным предложением по поводу возглавления финансовых дел одной крупной группировки. Этого Бульд-Озеров тоже, к вашему сведению, не желал ни как человек, ни как бухгалтер. К тому же на него остро подействовал просмотр на соседском видике голливудской кинопродукции насчет ареста мафиозного главбуха, пошедшего важным свидетелем прокурорского обвинения и в нужный момент заваленного гангстерами прямо в лифте, десять пиф-пафов и ни одного контрольного выстрела, как там умеют заваливать даже президента.

Словом, будущий подсудимый, по совместительству главный свидетель обвинения, желал спокойно спать и просыпаться на своей тахтенке, а не в затруханной казенной койке, но жизнь, смело заявляю, такою в недоброкачественное наше время стала кафкой, что даже у Черномырдина все получается наоборот. Как же тогда было, спрашивается, управляться народу, бизнесу и одиночкам с таковым трижды проклятым наследием прошлого?.. То-то и оно-то, что ни у кого нет справедливого ответа на данный закономерный вопрос нашей с вами актуальности.

И вот вам бухгалтерский отчет тускловатой очевидности всего моего существования, который не плод шибкофренической фантазии, а как раз вышеподмеченное наоборот. И не надо, не надо наводить лимит на последнее мое непредвзятое слово на показательном процессе, ибо нахожусь, не забывайте, в экспериментальной кондиции главного расколовшегося свидетеля обвинения, взятого высшей властью под защиту закона.

Кроме того, юриспруденция перестроечных наших дней обязана произвести за счет госбюджета коренную перелицовку внешности Бульд-Озерова для пущей подстраховки его личности от всех видов мстительного мочилова со стороны многих врагов и преследователей, размножающихся в геометрической прогрессии.

В настоящий момент последнего своего слова во всеуслышание хочу потребовать у лиц, ответственных за эту операцию, чтоб вышел я из хирургии человеком с внешностью, нисколько не бросающейся в глаза влиятельных мстителей за мою правду, а также всевидящих и всеслышащих ихних агентов.

Кроме того, прошу всех вас высказать свою добрую волю по поводу изменения моего голоса с тенора, хотелось бы, на неопознаваемый бас, но не выше знаменитого певца Разин-Баумана, полукровки вроде меня из-за своей мамаши. И если только растатуировка возможна, непременно пусть заменят некоторые мои интимные особые приметы на какие-нибудь другие, чтоб, например, не очень-то они бросались в глаза любопытным людям при рассматривании бледно-синей анекдот-татуировки глупой юности школьной любви. Намекаю на яркость заглавных русских букв Г В С С, ненавязчиво затем превращающихся в пронзительное чаяние широких масс трудящихся: гениталии всех стран, соединяйтесь!.. ах, память, память… светлый день общего прогула… как сейчас вижу, сочинил первомайский тот призыв отличник Владик Заяц… потом накалывает он его в поте лица всему мужскому составу нашего класса, размешавшему сажу подметок совместной своей мочой на глазах у некоторых молодых да ранних девчонок…

Я это к тому, что зачем же, спрашивается, важному свидетелю гореть в своей изгнаннической койке из-за подобных пустяков и обрекать себя на произвол, как говорится, всякого мудаковатого случая? Я ведь далеко не дебил, вроде Чау-Чаушеску, как любил называть Мао этого махрового врага и садиста румынского народа. Агентом в любой момент может оказаться якобы случайная, а на самом-то деле умело подсунутая в твой адрес вертлявенькая дамочка перводревней профессии или, что еще хуже, кругловатое, давно не бритое лицо глубоко чуждой ориентировки из входящей в моду садомской группировки пассивных пидарасов.

И вот представьте: я засекречен вашей программой защиты, очень хорошо, если не отлично. Кадримся, затем сдергиваю брючата – и все, нет свидетеля обвинения, хана вашему судебному эксперименту, накрылась дубовой крышкой гроба еще одна важная для народа перспектива перестройки суда и следствия.

Прилагаю к этим просьбам, требованиям и наводящим замечаниям подробный перечень средств, необходимых для запутывания следов и новых жизненных путей такого важно-го свидетеля обвинения, как я, стоящий и одновременно сидящий тут перед всеми вами Бульд-Озеров.

Поэтому, а также считаясь с обеденным запросом желудка и остальной моей психики, прошу объявить перерыв до завтрашнего дня, чтобы привести в порядок соображения, привносящие ясность в провалы преступного пути, по которому успешно шагал вплоть до захомутания в чалму. Не забудем про консультации с юриспруденцией, ведущей злободневный присяжно-контрольный опыт в целях поддержки дальнейшей криминализации нашей страны, которая, если по-прежнему верить тухловатой диалектике Ленина, сама себя непременно обязана уничтожить.

И – не перебивать, не перебивать недобитое мое последнее слово! Оно, если хотите знать, не о стране будущего моего проживания, а об интенсификации окружающей коррупции и охвате программой защиты от таковой всей демографии рождаемости и смертности Отчизны, исторически оставшейся в наличии на душу населения. А оно – оно, смею вас уверить, на пару шей и даже крупов еще обгонит американскую коррупцию, включая мафию и другие ихние сошиал эбьюзы… но не бить, прошу вас, не бить и ради бога не скручивать…

Насильно, как видите, уволакиваемый псами-рыцарями в белых халатах на перерыв, временно прерываю передовую процессуальность данного последнего слова строкою Александра Блока, некогда завещанного коммунистам и беспартийным: узнаю тебя, жизнь, принимаю и приветствую звоном то ли щита, то ли меча, то ли полумесяца, то ли красного креста – хрен его знает, чего именно.

Как бы то ни было, спасибо, Ваша Честь, за удовлетворение законного запроса подсудимого, исходя из самых насущных прав человека. Одновременно прошу учесть, что Бульд-Озеров не рявкает, а официально выносит свой свежезаконный гражданский протест: руки прочь от присяжного заседательства выстраданного правосудия нашего времени… руки, сурово, но сдержанно говорю я, – руки прочь, исторически непрерывно друг друга обмывающие свежей кровью трудового народа, хотя Анпилова мы с вами тоже в гробу видали… до свиданья, друг мой, прокурор, до свиданья и ты, брат, защитник молчаливый, но высокооплачиваемый за счет военного бюджета, наша встреча впереди… я плачу, я плачу, если верить выражению народного романса наших дней.

2

А теперь сообщаю в плане возобновления прерванного судебного заседания, что зверски был избиваем подосланными к диагнозу моей ошибкофрении единомышленниками врагов, на которых эксклюзивно показывал, показываю и показывать буду в перевязанном бинтами виде и сквозь дыры, что оставлены в повязке лица для отверстий уха, горла, носа и глаз ради пущей моей неузнаваемости. Это последнее слово не задушишь, повторяю, не убьешь, как сопротивлялся насилию, так и не собираюсь помалкивать, подобно Льву Толстому, вынужденному и аз себе воздать не под колесами поезда, следуя туда же за Анной Карениной, а всего лишь в одинокой койке и на руках начальника полустанка Архипово, отчего на душе у меня остается одно горькое сальдо не в баланс расходоприходу.