Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах. Том 5

• Название: Собрание сочинений в шести томах. Том 5
• Автор: Юз Алешковский
• Жанр: Русское современное

Щедрость Юзова дара выразилась в количестве написанного и сочиненного им, в количестве осчастливленных им читателей и почитателей. Благодаря известным событиям творчество Юза вышло из подполья, и к ардисовским томикам добавились скромные и роскошные издания на исторической родине. Его прочли новые поколения, и, может быть, кто-то сумел преуспеть в бизнесе, руководствуясь знаниями о механизмах, управляющих процессами, происходящими в нашем славном отечестве, почерпнутыми из его книг. О. Шамборант

---

Выхожу на свободу. Так. Присмотревшись, замечаю, что родная страна, она же СССР, сменила стройку коммунизма на окучивание теневых лимонов в загашниках коррупщиков и на офшорах. Если в двух словах, то фонды на пирамидах сидят и банки подгоняют кнутами урок. На этом фоне в Москву тянутся караваны поездов и грузовиков за дефицитом для обеспечения дальнейшей аритмии пищеварения периферии, сидящей на подсосе с семнадцатого года. А в воздухе уже пахнет не грозой, а гораздо смердливей, чем после праздничных гонок в раздевалке девической сборной по велосипеду, куда авторитетные люди направили меня инструктором по педалям и покрышкам, по совместительству вербующим лица данного пола на курсы выездных стриптизерш.

– Нет, – говорю авторитетам, поработав пару дней, – я уважаю только нейтральный запах девушки с веслом в ЦПКО имени Горького, а в раздевалке спортшколы мучает чих, слезы текут и шалят нервишки от вредной для тестикул моих работенки – увольте.

– О’кей, – отвечают урки, – тогда мы направляем тебя на кладбище с большим будущим, где ты и возглавишь нужную нам систему Станиславского.

В подследственном эксперименте я уже показывал, что на том кладбище имелся морг, а при нем – уборная, как в Большом театре, типа грим, укладка, маникюр, костюмерия-парфюмерия и все такое прочее для последнего пути за сто первый километр по соборной, как говорится, вертикали на тот свет. В морге экстерном овладеваю совмещенной профессией гримеро-костюмеро-парикмахеро-маникюрщика, потому что в атмосфере совершенно бесперспективного застоя широкие массы стали относиться к похоронам с необыкновенно возросшим душевным почтением. Массы просто разочаровались в совковых праздниках, особенно в Первом мае, Седьмом ноября и Дне вооруженных сил. Многие люди, не вы-держав финансово-идеологических перегрузок перестройки, начали, откровенно признаюсь, врезать дубаря более быстрыми темпами, чем даже при царе, не говоря уж о Сталине, который раком поставил все глубоко марксистские вопросы ленинизма. А врезать дубаря было от чего: паленая водяра, дальнейшее одеревянение рубля, поднятие цен на продукты и ширпотреб, усиление резких социальных контрастов, появление на голубых экранах красивых пидарасов и так далее.

Тем более нашим вооруженным силам пришлось свинцовыми гробами родных солдат и офицеров отдавать вождям афганских коммуняк громадный интернациональный долг, который наделали на международной арене оглоеды из прохиндейского политбюро, включая, между прочим, того же Горбачева. Они всем нам двинули фуфло, то есть кинули шестнадцать республик на растерзание современному положению России плюс обшенациональная коррупция, помноженная на катастрофу экономики.

Делаю вывод: исключительно из-за мертвых душ политбюровских оглоедов – с ужасом посторонились от гоголевской тройки коррупщика Чичикова даже те народы и государства, все флаги которых были в гости к нам – фарцовщикам и валютчикам в особо опасных размерах.

Возвратимся к исторически обширной теме ухода людей на тот свет. Вообще-то на столичных кладбищах родная наша демография достигла к тому времени высших достижений в области перевеса человекопраха над живым веществом дружбы народов. В воздухе просто носилось искреннее желание всех тех, кто временно еще оставался в живых, провести напоследок своих близких покойников в более приличный, то есть в почти что живой и более красивый, чем в жизни, вид.

Поэтому в связи с агонией банкротства развитого социализма КПСС подготовка к похоронам стала приобретать все больший вес в унылых настроениях обеспеченной публики и малоимущих слоев народа.

Коротко перечисляю скорбные заботы: деревянный крест, неверующее мраморное надгробие, барельефные портреты павших на стрелках и разборках, музыка. Не могу не заявить, что забота о внешнем виде покойного зачастую принимала предпраздничный характер, можно сказать, смело затмевавший своим надрывным трауром казенщину мероприятий Первомая и Седьмого ноября. И на фоне ужасного разочарования народа в солидарности трудящихся, особенно в выстреле «Авроры» из главного ствола, мы, гримеро-парикмахеры, стали специалистами намба уан во всем этом погребальном ху из ху.

Если еще смелей вступить на стезю откровенности, то лично мне нравилось работать со всеми ушедшими от нас, даже с очевидными подлецами и злодеями. Ясно было видно по лицам, что бывшие их владельцы до конца дней, включая последний час, продолжали считать действительной потерянную печать Каина-первоубийцы. Вместе с тем полная неспособность безвременно ушедших от нас, прямо скажу, покойников потребовать у тебя книгу жалоб и предложений за халтурку в гриме, недоклад губной помады, случайный мусор в парадной бороде или за кривую планировку улыбки вечного покоя – все это буквально обязывало лично меня исполнять на совесть свои прямые обязанности. А наловчился я заделывать самые противоречивые выражения на лицах клиентов так, что смело мог бы загримировать даже шпионско-антисоветскую внешность Пеньковского под геройское лицо Олега Кошевого. К сожалению, на такой беспринципной работе долго я в морге не мог продержаться.

Собственно говоря, заваливается однажды в станиславку – такая кликуха была у нашей гримерной подсобки – ватага поддатых родственников какого-то спившегося чмурофета, типа сантехника правительственных дач или же официанта кремлевских банкетов – не ниже.

С ходу берут меня за горлянку, к чему я отношусь всю свою жизнь более чем скептически.

Так, мол, и так, говорят, откажешь – кишку на лыжную палку намотаем, а если согласишься, заплатим «березовыми» чеками. Исходя из по-по, то есть из последнего пожелания, от тебя требуется звукофикация всей могилы нашего Серого, начиная с третьего, кончая сороковым днем прощания, а потом уже ангелы или еще кто-нибудь пущай дергают его на пересылку, хер с ним, но можно и с ходу на Страшный суд. Это – как кому нравится. И сообщи ему вид полулещенки-полукобзона, только нос возвысь и заостри соответственно бывшему положению нашей державы на международной арене.

В общем, сулят, мы столько тебе отстегнем капусты, что можешь пару телок свозить на Кипр. Но учти: все должно быть как на свадьбе Зыкиной с Косыгиным. А если что не так…

Резко прерываю тираду алкогольно-траурного треканья. Конкретней, говорю, обрисуйте суровый или же лирический каприз ушедшего от вас.

Вот тебе, отвечают, гондон кладбищенский, магнитофон «соня» и ровно тридцать семь кассет, потому что три кассеты отзвучали свое с момента врезки данного покойника, то есть Серого, от рака горла. Когда отмогилим его, проигрывай каждую кассету два раза, то есть по утрянке и часа в три дня – пущай душа друга нашего кайф ловит, понял? Таково завещание, и за ценою мы не постоим, как сказал записанный на «соню» поэт грузинской нации и автор песен.

О«кей, отвечаю, врублен, вбаксован и вмаркован, так что чеки-бонусы-купоны, пожалуйста, – на крышку гроба, мне ведь необходимо начальству отколупнуть с этой вашей булки целое кило замазки. Взял аванс.

Ну Серого этого ихнего я так разрисовал, что выглядел он посвежей, чем Леонид Ильич в засаде на дальнейшего кабана политбюро, хотя подобные внешности реставрировать очень и очень не просто после ихней бурной жизни и продолжительной агонии.

Похоронили они своего Серого. Я все организовал на высоком могильном уровне неподдельной скорби всего народа по очередному, безвременно ушедшему от нас человеку. Кладу под венки и букеты позже конфискованный всеми вами магнитофон.

Честно признаюсь, на халяву подвел к нему энергию государства, которой еще было у нас до Чубайса аж до электроотрыжки на душу населения. Нажал кнопку, звук приглушил, наслаждайся, говорю, Серый, в угоду своему высококультурному завещанию.

Потом самолично, между прочим, заслушался, подобно покойнику, – так клево зазвучала заваленная венками могила. Мне, думаю, все равно: был ты, Серый, сантехником кремлевских дач, где до последних метастаз из номенклатурных унитазов не вылезал, или кладовой там заведовал и тырил из-под носа у Фиделя Кастро с Помпиду бастурму с икоркой. Главное то, что врубился ты в искусство народа по-культурней всего политбюро.

Просто не мог я не прислушаться к звездному пению королев и королей эстрадной нашей жизни, которые, по словам великой Аллы Пугачевой, все могут себе позволить. После нее Магомаев пошел с Окуджавой, потом Марк Бернес, потом Утесов, за ним оба Лещенки. А там и бесподобный Вертинский существенно усилил еще лагерное мое влечение к маленькой балерине. Но больше всего оставили мне заказчики запретных некогда записей Владимира Семеныча, царство ему небесное, Высоцкого.

Как только он запел, я буквально завыл от глубины чувства и слинял в гастроном, чтобы впасть в закономерную грусть щадящего запоя. Вот что такое реальное, думаю, и круглосуточно звучащее бессмертие. Работу почти забросил, пью и слушаю, слушаю и пью – словом, как по анекдоту, веду жизнь в искусстве.