Игорь Олен - Познавание ведьм. Москва-1984

• Название: Познавание ведьм. Москва-1984
• Автор: Игорь Олен
• Жанр: Русское современное

Текст конструирует общность, наличествовавшую в прошлом веке. Тогда, например, все являли собою тезисы, не было секса, многих других вещей; также господствовала идея «радужных горизонтов» и «ежедневного улучшения жизни». Все тогда хрюкали и устраивались кувыркания через голову. Жил тогда интурист Воротила Финансович Трамп, человеко-ворона, (что до сих пор живёт в Спасской башне) и плюс московская нежить с именем Алгаритма (схоронена на Ваганьковском кладбище, участок 1105 б).

---

Каспий, валом достав путешественников, швырнул их в небо.

– Делаю, что хочу, допросчиков мне не надо! Любили вы Чёрное море с гаграми и магаграми, днесь уважьте меня и зовите меня по-старинному: Понт Гирканский. Не то пролежу во льдах тыщу лет, так что негде будет курортничать, разве что за границей, куда вас не выпустят… А-ха-ха!!! Поэтому я велю: со всех сторон окружите меня курортами в два ряда. Не то… Я волшбе учился у древних халдеев. Я вам не только… Я вас вообще!!

Размахнувшись, он их швырнул под самый экватор.

Кунцевский Прохиндей дома и на работе

Прохиндей встал в три ночи, вынул из холодильника ящик-посылку и, пройдя в спальню, сел под лампой. Слышался шум прибоя. Он, приложив рот к фанере, спел: «Утомлённое со-олнце! тихо с морем прощя-алось! в этот час ты призналась! чъто нет любви!» Отстранившись, он прочёл адрес: МОСКВА СИТИ КУНЦЕВО ПРОХИНДЕЮ ОТ Е. И. В. ПОНТА ГИРКАНСКОГО, – после чего убрал крышку и, вдохнув запах магнолий да пальм, поднёс ящик к свету. Блеснуло раскинувшееся в своих, так сказать, брегах Чёрное море.

«Мисхор… – бормотнул он, вглядываясь в юг Крыма. – Здесь я бывал ещё мальчиком… Мы много пили и ели, папа учил меня жить… Пицунда! Здесь я бывал с друзьями. Мы много пили, ели и спорили, кто из нас станет большим человеком… Одесса! Мы пили и ели с любимой на Дерибасовской, но не так много, как тип за соседним столом… Любимая с ним ушла… Глупая, неверная Соня!» – Он прослезился.

Дверь отворилась, явив девочку пухлую и в халатике.

Прохиндей убрал ящик зá спину. Шум прибоя, однако, слышался.

– Что у тебя там, папуль? – Девочка медленно подошла.

– Эллочка! У папули того, что тебе нужно, нет, – отнекивался Прохиндей, пятясь с ящиком. – Спи иди. Папик тоже вот-вот пойдёт спать…

– Атас, стрёмно! – Девочка стала щипать отца, чтоб развернулся. – Что прячешь? Если не скажешь, будет истерика. Брякнусь, стану визжать, кусаться, дрыгаться.

– Ты в восьмом классе, совестно!

Эллочка, отскочив, взвизгнула на весь дом. Прохиндей дёрнулся, и она, увидав, прыгнула к ящику.

– Рульно! Пахнет, как море!

– Дай! – шипел отец морщась. – Узнают – конец мне…

– Ты супер-пупер! Это ты мне купил? – Эллочка отошла к лампе с ящиком. – Клёво… Вроде как Карадаг? Море… Чёрное?! Которое, блин, исчезло? Классно как! Больше Аське не хвастаться новой шубой, Греку – своим «харлеем», какой ему предки сбацали. Я им счас позвоню, пусть знают…

– Ни! – молил Прохиндей. – Ты что?! Стыдно слушать! Как можно сравнивать… Потому что не копия в этом ящике, Эллочка. Настоящее море-то! Усекла? Миллион, миллиард этих шуб твоих, да и всяких там «харлеев», «мерседесов» – вот что здесь!

– Круто!! – взвизгнула Эллочка, озирая ящик.

– Да, миллиард. Потому что… традиции, наконец… – Подыскивая слова, Прохиндей сделал паузу. Кончил он институт, но давно отвык мыслить и формулировать мысли, ибо работал официантом. – Славная, да, у водоёма история, – продолжал он. – В Ялте, знаешь ли, Чехов жил. Грин там жил, скифы… И Айвазовский, естественно… Лермонтов про Тамань писал, изучать должны в школе. Также татары крымские, хан Гирей… Ушаков разбил турок… В годы Великой Отечественной там советские воины проявили невиданный героизм, – отчего оно, море, в твоих ручках, Эллочка, а не где-то там зарубежное. Символ русского духа, так сказать.

Эллочка, опустив концы пухлых пальчиков в воду, побрызгалась каплями и сказала:

– Про Чехова меня выучат, а вот ящик пусть на трюмо, блин, вместо духов. Не то завизжу.

– Окстись! – замахал рукой Прохиндей.

Как дочь уснула, он перенёс ящик, крадучись, в холодильник, бурча:

– Духи купим – французские. А водичка нам для других планов надобна. Твой папуля так сделает, что окажется страх большим человеком. Таким большим, как… – Закрыв холодильник, он выскочил из квартиры на лестничную площадку крикнуть в мусоропровод: – О, как Рокфеллер и Крёз, будет этот пронырливый человек Виктор Викторыч Прохиндей, кто умён и которого бросила Соня, которая пожалеет и, блин, вернётся к которому!

Он в трубу вопил часто в экстазе.

Утром он выехал на работу, машину бросил у МИДа, точно он дипломат, и отправился по Арбату серьёзный и деловитый; только вошёл в ресторан с названием «Прага», как раздалось:

– Интуристы! Ну, парни, мухами!

Он влез во фрак и, тряся фалдами, помчал обслуживать. Выдался интурист! На двух стульях сидел, пожирал блюда и на груди нёс карточку Vorotila Finansovich Trump, businessmen from US (Воротила Финансович Трамп, бизнесмен из Америки). Прохиндей, трепеща от волнения, подал десерт, шепнув:

– Вери гуд, сё. Есть большой бизнес. Очень большой.

Тот вскинулся. – Я из Штатов не шутки шутить, но содействоват демократия! Сколько бизнес – сто рублей, тысяча? Я смешно!!

Прохиндей, заставляя поднос, выдавил: – Миллиарды! – и убежал.

Ибо на них косились.

Лучше иметь вещь, чем не иметь. Всюду были коварные кагэбэшники.

Жуткие, в общем, шли времена: за связь с иностранцами получали вышку.

В полночь он покидал ресторан волнуясь и, проходя мимо «линкольна», услыхал:

– Сделка-бизнес?

Его манил интурист.

Лишь сунулся Прохиндей к дверце, как засвистели. Отпрянув, он пошёл тротуаром сквозь снег и ветер. «Линкольн» поехал следом, а Воротила Финансович, высунувшись, кричал:

– Обманщик! Жалуйся в МИД! Ты меня обманул, сказъать!

Прохожий остановился, патруль зашагал на крики.

– Здесь не могу… Ведь тайна! – хрипел Прохиндей, ускорив шаг.

– Так… – Воротила Финансович Трамп думал быстро. – Я по проспект Калинин бежать разгоняйсь превращаться в птица ворона. Вы разгоняйсь за мной тоже так превращайсь. Я эти все магнифиции просто. Мы летим тихий мест беседовайт бизнес. – И он умчал.

На Калининском было светлее и оживлённее, хоть стояла осенняя с дождём ночь. Блестел, отражая машины и фонари, асфальт. Напуганный Прохиндей, услыхав зов, на правой, другой стороне за проезжей частью различил Воротилу Финансовича, кой, махнув ему, побежал от белого «линкольна», путаясь в полах чёрной шикарнейшей мерцающей шубы. У ювелирного магазина, плеснув руками, он полетел и – ворона вороной – начал кружить над проспектом, каркая.

Прохиндей, оглядевшись, снял с себя шапку и припустил прочь, но шлёпнулся, извозив плащ и брюки. Походя рассмеялись фланирующие юнцы:

– В винный хреначишь?

Тогда Прохиндей затрусил медленно и прилично, думая, что, вот, в сорок лет с психом спутался и решил бегать, чтоб превратиться в ворону… и чтоб попасть в результате в психдиспансер! Пару раз подскочив с поднятыми руками, он застыдился и повернул в проулок, изображая, что не его преследует злая ворона, какую стали ловить меж тем забулдыги. Во тьме меж домами ворона напала, ругаясь так грубо, что Прохиндей, заткнув уши, пустился в бег… но ударился о метлу, на коей неслась по своим делам ведьма, звать Алгаритма, так что другой конец навернул Воротилу Финансовича. Ведьма…

Впрочем, чудес было вдосталь в то время.

Троица, грохнувшись об асфальт, ползла кто куда под внезапно пошедшим снегом.

Прохожие забулдыги схватили ворону и, только хотели идти, заметили остальных.

– Прикольная шобла! Пьяные да бабец плюс голый! Ату, мля! Лови её!

Первой вскинулась и помчалась, кутаясь в простыню, Алгаритма, вдруг растерявшись; следом мчал Прохиндей. На Арбате сквозь суматошный заснеженный свет разглядев форточку, пропихнулись в неё и стихли. Вне забулдыги переговаривались сквернословя: «Где они? Где-то здесь… Баба голая в простыне сиськи свесила… Другой, вроде бы, иностранец…»

– Ноу! Иностраньец я! – высунулась из сумки, куда её сунули, злая ворона. – Жаловайт МИД! Дрянной русский бизнес! Я забывайт от нервов слова превращать обратно. Нужно нести меня на Калинин в «линкольн», где мой там собственность!

Ухахатываясь, дразня Воротилу Финансовича, забулдыги ушли, помышляя притом, что в каком-нибудь цирке за говорящую птицу дадут рублей сто или двести: хватит на выпивку.

Прохиндей, застонав, рухнул в кресло, что было в комнате. – Боже! Скандал! Международный! Я влип… Матушки-светы!

– Молчите, – вставила ведьма, пришедшая в колдовское своё состояние (Прохиндей узрел белый ком в прядях чёрных волос). – Продадут вашу птицу, как и сказали, в цирк, ничего с ней не сделают.

– Знаю о вас… – Прохиндей, выдав это, вспрыгнул на подоконник, влез в форточку первой рамы, чтоб звать милицию. Алгаритма немедленно отвела створку внутрь, захлопнув внешнюю форточку, чрез которую оба влезли минут пять назад легко. Прохиндей, осознав, что тщится напрасно, смолк и вспотел, как рыба.

– Правильно, – молвила Алгаритма. – Что горло драть? Я вылезу, да хоть в щель, и всё, мне просто. А вас застанут – инкриминируют ограбление. Восемь лет по статье сто какой-то там.