Юрий Никитин - День, когда мы будем вместе

• Название: День, когда мы будем вместе
• Автор: Юрий Никитин
• Жанр: Триллер
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906916-15-0

Это роман о любви. О любви странной. О любви к давно покинувшей наш бренный мир возлюбленной. О любви, три десятка лет питаемой чувством вины. О любви, которая, кажется, способна сотворить чудо – вернуть любимую из небытия…

60-летний русский художник-импрессионист Тимофей Некляев и 19-летняя польская красавица Агнешка Смолярчик – в новом мистическом триллере Юрия Никитина «День, когда мы будем вместе».

---

Тем временем говорливый Евгений начал перестраиваться в левый ряд, и я понял, что мы почти у цели. Дальше дорога стала петлять, будто заметая следы, подниматься все выше и выше, и тут я почему-то вспомнил паренька, который росточком был с пальчик, но умом явно превосходил большого дяденьку, не припасшего на дорожку камешки. Хотя, подумал я по странности бесшабашно, глядя на многоярусный терем со множеством башен и башенок, явившийся нам как-то вдруг, кто знает, доведется ли мне вообще возвращаться отсюда…

Глава вторая

Терем, как и подобает сказочному строению, был выкрашен в какие-то детские тона с преобладанием розового и фиолетового. С расстояния в сто пятьдесят метров он казался и впрямь игрушечным, и немало тому ощущению способствовало его местонахождение. Со всех сторон он был окружен лесом, сам же приютился на просторной лужайке с водяным колесом, полузаброшенной мельницей и двумя ветряками, которые лениво поводили крыльями, хотя я не заметил и намека на какое-либо дуновение. Следует также отметить, что здесь было заметно прохладнее, чем в городе. Видимо, выходя из машины, я зябко повел плечами, потому что ко мне уже спешил служитель с пледом в руках и виноватой улыбкой на лице. Одет он был так, как в пятидесятых годах в моем отечестве одевали мальчиков из зажиточных семей: белая рубашка с распущенным воротом, заправленная в просторные черные трусы на помочах, белые же носочки, спрятавшиеся в сандалях… При седой сплошь голове и физиономии обветренной и морщинистой, как у бывалого моряка, обладатель этого наряда выглядел весьма впечатляюще.

– Ну что вы, право, – сказал я, отводя его руку. – Не зима… – но он настойчиво совал мне плед, мыча при том на манер глухонемого.

– Возьмите, возьмите, – посоветовал, подходя, Евгений. – Здесь так принято. – И сам же забрал плед у продолжавшего мычать сердобольного деда.

Мы направились к входу, встречая по пути разнообразных приятелей моего глухонемого доброжелателя. Случившаяся здесь же барышня вместо трусов на лямках была наряжена в совершенно очаровательного вида юбочку, отвлекавшую на время внимание от целлюлитных ножек чаровницы. Если что и примиряло взгляд привередливого человека с таким эстетическим безобразием, так это большой розовый бант, делавший ее похожей на Мальвину. При встрече наш бычок, семенивший чуть впереди нас с моей сумкой, и очаровашка церемонно раскланялись, и мне показалось, что мнимый глухонемой приветствовал свою подружку какими-то приятными речами.

– Надеюсь, мне тоже выдадут здесь труселя с помочами? – спросил я Евгения. – Это ведь всё больше эльфы, если я не ошибаюсь?

В это время мы как раз входили в гостиничный холл, и вопросы мои остались без ответов, так как из-за стойки мне уже улыбался дежурный, одетый несколько иначе моего носильщика, почти что по-человечески. Он был тоже немолод, улыбка же у него была приятной.

– Неужели это сам господин Некляев, всемирно известный художник, автор знаменитого «Одноглазого крокодила», именитый в прошлом культурист и армрестлер, а также видный джазовый пианист? – провозгласил он на едином дыхании, размахивая по-дирижерски руками. – Антиб Илларионович Деревянко, русский патриот – к вашим услугам, – и уронил голову на грудь, показав аккуратную бледно-розовую проплешину на маковке.

– Неглупый текст, Антип Илларионович! – одобрил я вступительное слово.

– Антиб-б, – поправил меня Деревянко елейным голосом. – Я родился во Франции, как раз в том прекрасном городе. Тут, позвольте заметить, имеет место игра слов…

– Стыдно, – сказал я, – русскому патриоту носить супостатское имя.

– Так ведь и батюшка ваш, Тимофей Бенедиктович… – начал было оправдываться дежурный, но я его осек.

– Батюшка мой, царствие ему небесное, был в некоторых ипостасях невоздержанным человеком, – сказал я строго, – и ссылок на него впредь прошу не производить. К тому же сына своего он назвал православным именем, а не каким-нибудь басурманским Лионом или Манчестером.

– Да меня никто Антибом и не именует, – признался радостно Деревянко. – Все норовят Антипом обозвать.

– Так вот, Антип Илларионович, – продолжил я. – В вашей замечательной приветственной речи нужно сделать несколько усечений. Уберите к едрене фене все эти «всемирно известные, знаменитые, именитые» и прочую лабуду, а про видного джазового пианиста вообще больше не заикайтесь. Я до сих пор «Blue moon» с ошибками играю.

– Суровы вы к себе, однако, – сказал Антиб Илларионович. – Это так по-русски…

– Вы бы меня лучше в курс дела ввели, – остановил я начавшую было зарождаться из ничего патриотическую речь, – а то у меня от всего этого карнавала голова кругом пошла. Что вы прямо, как дети, с этими эльфами, трусиками, юбочками…

– Тимофей Бенедиктович, – довольно жестко перебил меня Деревянко. – Позвольте вам заметить, что это тема не для разговора в холле гостиницы. В свое время я дам вам все необходимые пояснения. Вот вам ключ от номера, отдыхайте с дороги. А эти анкеты посмотрите, когда отдохнете. И запомните: я ваш покорный слуга 24 часа в сутки.

Я попрощался с Евгением и поплелся к лифту за выжившим из ума стариканом в трусах, которого сумка моя согнула в три погибели, и будь в холле меньше света, старичок вполне бы мог сойти за собаку, научившуюся таскать поклажу не в зубах, а в правой передней лапе.

Номер был хорош. Просторная прихожая, справа – ванная тоже немалых размеров да две представительные комнаты, имевшие из прихожей отдельные входы и также отдельные выходы на объемную террасу, с которой взору открывался чарующий вид одномоментно и леса, и моря. В гостиной, в левом углу стоял кабинетный «Petroff» цветом под красное дерево, милая малютка весом в триста килограммов выпуска, скорее всего, до 1974 года (позднее, заглянув ему за спину, я обнаружил, что не ошибся: инструмент был смастерен чехами в 1972 году).

Я хотел было дать тяжело дышавшему деду денежку на приобретение приличествующих возрасту штанов, но он, увидев деньги, замычал пуще прежнего и к тому же затрясся. Пришлось заменить деньги улыбкой и тоже чем-то вроде мычания. Мне показалось, что ухромал от меня пожилой эльф вполне счастливым.

Развалившись в уютном кресле, я невзначай, вертя не голову, а кресло, оглядел углы и верх гостиной по периметру, однако ничего лишнего не обнаружил. В том, что это лишнее вполне могло присутствовать в номере, я не сомневался. Сидит сейчас какой-нибудь секретный эльф у себя в комфортабельном подвале и с тупой рожей разглядывает меня, подумал я, и едва сдержался, чтобы не показать ему кукиш. Потом я, уже чистым и благоуханным, принимал решение об освобождении из плена одного из оставшихся в живых братцев незабвенного Джонни. Операция по освобождению прошла успешно, ибо ей никто не препятствовал, и вскоре я, прихлебывая виски, взялся за анкеты, первая же из которых так меня развеселила, что я пролил часть нектара на ковер.

На фирменном бланке (кстати, здесь я впервые обратил внимание на то, что полное название веселой и находчивой компании выглядело так: «Корпорация эльфов: досуг, игры, чудеса», причем, последнее слово заметно выделялось графически), предваряя основной текст, было размещено предупреждение, смысл которого сводился к тому, что дирекция заранее приносит извинения тем клиентам, коих хотя бы один из вопросов анкеты может привести в морально-нравственное замешательство. Лично меня в такое замешательство привел вопрос № 3, следовавший за моими ФИО и адресом: «Был ли ваш отец эльфом?» Тут я расхохотался и пролил на ковер граммов двадцать виски, и чтобы более не рисковать (вопросов была тьма-тьмущая), я от греха подальше допил, что осталось в стакане, а затем стал гипнотизировать телефон.

Не успел я прислонить трубку к уху, как услышал приятный баритон Антиба Илларионовича Деревянко:

– Слушаю вас, Тимофей Бенедиктович! – сказал он, б е р е ж н о выговаривая слова.

– Вы не могли бы подняться ко мне? – спросил я, отчего-то ощущая неловкость.

– Сию минуту, – охотно ответил Деревянко, – уже выдвигаюсь, – и стуком в дверь доложил о своем прибытии много раньше, чем через минуту – будто специально околачивался поблизости от моего номера.

– Простите, Антип Илларионыч, что отвлекаю вас от дела, – начал я мешковато, – но…

– Никаких «но», Тимофей Бенедиктович! – осадил меня и жестом, и словами Деревянко, улыбаясь мне столь мило, точно уже взял ручку для росписи в премиальной ведомости. – Я прикомандирован исключительно к вам.

– Хорошо, майор, – сказал я. – У меня вопрос к вопросу. В каком смысле мой папаша мог быть эльфом?

– Так он все-таки был им? – воодушевился тотчас мой куратор.

– А кто его знает, был он эльфом или нет, – не сдержался я. – Он, как теперь говорят, по жизни кем только не был. И будь он эльфом, я бы не удивился. А через вашу контору уточнить это нельзя? Да и вообще – это что-нибудь даёт рабочему классу?