Юлия Андреева - Галина Вишневская. Пиковая дама русской оперы

• Название: Галина Вишневская. Пиковая дама русской оперы
• Автор: Юлия Андреева
• Жанр: Музыка, танцы
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906880-90-1

Эта книга о том, как ленинградская девочка, брошенная родителями, едва ли не погибшая от голода в блокаду, стала примадонной Большого театра и лучшей певицей страны. О том, как эта страна отторгла ее от себя; о встречах с Шостаковичем и Солженицыным, Брежневым и Фурцевой; о триумфах и закулисных интригах; о высоком искусстве и низком предательстве. И, конечно же, о любви ведущей сопрано Большого театра Галины Вишневской и величайшего виолончелиста современности Мстислава Ростроповича.

---

Конечно, живи она, как ее предки, в таборе, там бы ребятенка не обидели. Но Зина была крещеной и жила среди обычных людей, которые не любят матерей-одиночек и до конца века станут дразнить невинного ребенка мерзким словом «безотцовщина». И если гордая Зинаида могла стерпеть такую участь для себя, она была готова костьми лечь, лишь бы только не дать в обиду любимого ребенка.

Поэтому, обведя мужчин, находящихся на стройке, где она работала по комсомольской путевке, своим знаменитым цыганским колдовским взором, она вдруг встретилась глазами с взглядом, который просил, молил ее если не о любви, то хотя бы о сострадании.

Комсомольский вожак, двадцатилетний Павка[10] был по всем статьям завидным женихом. Из тех, о ком говорят – первый парень на деревне. И именно он, по идее, должен был прорабатывать беспутную Зинку на собрании, клеймя ее позором. И надо же, именно он Павел Андреевич Иванов, смотрел теперь на беременную Зинаиду, пожирая ее влюбленными глазами.

«Вот за него и выйду», – шевельнулось в голове Зинаиды. И она тоже улыбнулась Павлу.

Свадьба получилась бедная, да лучше бы ее и вовсе не было. Все ведь знали, от кого у Зинки ребенок. Тем не менее, Павка хорохорился и будущую жену в обиду не давал. Забрал ее уже на сносях со стройки и привез в Кронштадт к родителям. Здесь тоже скрыть все и взять чужой грех на душу не получилось. Слишком большой срок. Да и сама Зинаида отроду не являлась образцом кротости, могла и обругать новых родственников, да и о своем ребенке говорила почти что открыто.

Родив мальчика, она сделалась самой заботливой матерью, должно быть, ребенок напоминал ей ее единственную любовь, человека, которого она навсегда потеряла. На какое-то время она даже стала нежна с Павлом, честно пытаясь в него влюбиться. Но уж очень странный муж попался цыганке Зине, любившей шумные общества, песни, пляски до рассвета. Павел – комсомолец по призванию. В пьяном виде он произносил лозунги, не запинаясь, и наизусть взахлеб цитировал статьи о последних постановлениях пленума партии. Скука смертная.

Вскоре после рождения сына Зинаида обнаружила, что снова беременна, и была этому не рада. Теперь-то она ждала ребенка не от любимого человека, а от занудного агитатора Павла. И что это еще будет за ребенок, неизвестно. Первая беременность прошла на редкость удачно, вторая замучила Зинаиду постоянной тошнотой, рвотой, распухали ноги… Она сильно похудела и, что немаловажно, на какое-то время потеряла свою красоту и привлекательность. Явный признак – будет дочь. Но ей, Зинаиде, как раз и не хотелось становиться некрасивой. Она-то уже поняла, что пока мужа нет дома, а со своими комсомольскими делами он оставлял супругу на недели, она вполне может встречаться с более интересными кавалерами. А что теперь?

Когда медсестра положила перед едва отошедшей от родов Зинаидой орущий на всю больницу сверток, она с негодованием отстранила его от себя.

– Неужели это моя дочь? Не может такого быть! Фу, какая страшная, унесите скорее.

Девочка родилась крошечной. Зато ее личико и тельце были покрыты черными волосами, отчего она делалась похожей на мартышку. И это в сравнении с обожаемым сыном, который всегда был для матери венцом творения!

Зинаида с радостью оставила бы мерзкую малютку в больнице, но свекровь, должно быть, предчувствуя что-то в этом роде, поспешила забрать внучку.

Ссылаясь на послеродовую травму, Зинаида к грудничке не прикасалась, уверяя, что не может это сделать, так как чувствует такое омерзение, будто дает грудь самому дьяволу. Вскоре Павел получил какое-то новое задание и должен был уехать в длительную командировку. Зинаида отправилась с ним, забрав с собой сына.

В результате, бабушка, делать нечего, стала выкармливать малютку козьим молоком да нажеванным хлебом. Жили они в коммунальной квартире, которую до революции занимал какой-то адмирал с семьей. В огромной просторной кухне стояла массивная плита с духовкой, в которую мог войти целый баран. Вот как раз в эту еще теплую после готовки духовку, точно ведьма маленького Жихарку, клала бабушка свою внучку отогреваться. За черные волосы да пронзительный голос девочку назвали Галочкой.

Любовь и забота сделали свое дело, Галя быстро хорошела, и неудивительно, что вскоре родители все же забрали дочь к себе. Правда, как оказалось, ненадолго. На один год.

Зинаида к тому времени уже научилась принимать у себя любовников таким образом, чтобы муж их не заставал. Тот, конечно, узнавал от соседей и бросался с кулаками на жену. Галя самоотверженно защищала мать, путаясь под ногами у пьяного родителя или пытаясь закрыть собой беспутную Зинаиду. Однажды отец, схватив девочку за шиворот, потребовал отчета: «Кто здесь без меня был?».

Через всю жизнь Галина пронесла два простых правила, как жить по совести: «Не воровать и не предавать». Поэтому она врала, смело глядя в красное от выпитой водки, потное лицо родителя: «Никого не было. Никто не приходил». Отец замахнулся топором: «Говори, паскуда, цыганское отродье. Убью!». Галя стояла на своем, понимая, что лучше умрет, чем станет предателем. Наконец отец бросил топор и, шатаясь, ушел из дома.

Галя думала, что мама будет ей благодарна, но та вскоре нашла предлог отправить свою защитницу обратно к бабуле. Должно быть, не поверила, что нелюбимая дочь и впредь станет рисковать жизнью ради нее, а может, стало совестно, что нелюбимая.

Вот так в возрасте пяти лет Галя вернулась в адмиральскую квартиру. Сурово исподлобья посмотрела на встречающую ее с распростертыми объятиями бабушку, не удостоила взглядом дядю Андрея (младшего брата отца)[11]. Ни с кем не поздоровалась и, как арестантка в камеру, картинно заложив руки за спину, отправилась, куда ее конвоировали.

«– Ну, чего надулась, как бык вологодский? Здравствуй!..

А я молчу, не подхожу.

– Эх, цыганское отродье, матушкина порода…»

Галя чувствовала унижение, ее, точно ненужную вещь, взяли и передали с рук на руки. Решила, что если все время будет хмуриться да кукситься, бабушка пожалуется папе, и тот заберет ее домой. Какое там. У Павла шла серьезная, требующая всего его времени партийная работа, Галя не знала, но как раз в это время родители ее наконец-то развелись, и теперь отец жил совсем с другой женщиной, которой были не нужны чужие дети.

Галина с матерью и братом. 1930 г.

Зинаида играла на гитаре и распевала цыганские песни, которые быстро выучила и Галина, повторяя за матерью: «…Очи черные», «Бирюзовые колечки» или городские романсы. «Бывало, соберутся гости, и тут же: «Галя, спой!». В таких случаях я почему-то залезала под стол. Публики я совершенно не боялась – наоборот, очень рано почувствовала в ней потребность: петь для себя самой было неинтересно, нужны были сопереживатели, сочувствующие. Но, вероятно, мне хотелось особой, таинственной атмосферы, хотелось уйти от реальности и создать свой мир. И вот из-под стола несется: «Очи чер-ные, очи страст-ные, очи жгучие и прекра-а-а-а-с-ные…». Мне только три года, а голос мой – как у взрослой, – рассказывает в своей книге Галина Вишневская. – Я родилась с поставленным от природы голосом, и окружающим странно было слышать такой сильный грудной звук, воспроизводимый горлом совсем маленькой девочки. Услышав аплодисменты, я вылезала из-под стола, раскланивалась и, окрыленная успехом, начинала изображать то, что пою. Вот такая, например, песенка:

Девушку из маленькой таверны
Полюбил суровый капитан,
Девушку с глазами дикой серны
И с улыбкой, как ночной туман.

Я исполняла этот «шедевр», стоя на стуле, – такая мизансцена казалась мне очень эффектной, потому что, когда подходил смертный час несчастной девицы «с глазами дикой серны», можно было кинуться в море с маяка (то есть со стула на пол) и изображать утопленницу. Все были в восторге. Тут же я плясала цыганочку, трясла-поводила плечами и кричала: «Чавелла!».

У матери, от природы музыкальной, был небольшой приятный голос. Отца Бог наградил замечательным драматическим тенором. Когда-то он мечтал стать певцом, но, как многие русские люди, был подвержен «слабости», весьма распространенной, – пьянству.

Напившись, любил петь ариозо Германа из «Пиковой дамы»:

«Что наша жизнь? – Игра!».

В общем, начало многообещающее. Теперь же она пела для своей бабушки и ее гостей. Распевая песни, девочка словно оттаивала, прекращала дичиться и смотреть на всех волчонком, а потом опять замыкалась в себе, отворачивалась, не отвечала на вопросы, грубила. Видно, сильно ее обидело, что родители изгнали ее из дома, что мать предпочла ей старшего брата. Да тут еще и бабушка по незнанию подливала масла в огонь, жалеючи называя внучку «сироткой», – и это при живых-то родителях! Правда, живы они или нет, Галя понятия не имела; получая приличную зарплату, отец ни копейки не выделял на свою кровинку. Впрочем, он почти все время находился где-то далеко. Горячее время – начало коллективизации, «кулаков раскулачивают». Тут только поспевай. До детей ли ему? До семьи?…