Народное творчество (Фольклор) - Легенды Крыма

• Название: Легенды Крыма
• Автор: Народное творчество (Фольклор)
• Жанр: Русское современное

Легенды Крыма: самый полный сборник легенд, этого уникального по природе и истории клочка земли, включая шесть новых, ещё никогда не публикуемых.

---

Время действия легенды о грибах Самсония происходит в то время, когда Кизилташским монастырем управлял игумен Николай, человек великой души. К нему прислало епархиальное начальство на эпитимию отца Самсония. В киновии скоро полюбили нового иеромонах за его веселый, добрый нрав, за сердечную простоту и общительность. В свой черед и отец Самсоний привязался к обители, сроднился с горами, окружавшими высокой стеной монастырь; сжился с лесной глушью и навсегда остался в Кизилташе.

Не единой молитвой монах сытым бывает, и отшельникам люди и звери пропитание несли. А если земли у киновии мало, а монахов много, то и игумену задуматься надо, чем кормить монашеское братство. Кизилташский монастырь не относился к числу богатых. Жизнь текла в трудах и молитвах тихо и размеренно.

Раза два-три в год наезжала помолиться Богу, а кстати по ягоду и грибы, местная отузская помещица с семьей, и тогда дни эти были настоящим праздником для всех монахов и особенно для отца Самсония.

Монахи слышали звонкие женские голоса, общались со свежими наезжими людьми, которые вносили в их серую, обыденную жизнь много радости и оживления. А отец Самсоний знал, как никто, все грибные и ягодные места, умел занять приветным словом дорогих гостей и потому пользовался в семье помещицы особым расположением.

Уезжая из обители, гости оставляли разные съедобные припасы, которые монахи экономно сберегали для торжественного случая.

Так шли годы, и как-то незаметно для себя и других, молодая, жизнерадостная помещица обратилась в хворую старуху, да и отец Самсоний стал напоминать высохший на корню гриб, не нужный ни себе, ни людям. Почти не сходил он со своего крылечка, обвитого виноградной лозой. По грибы отправлялся только тогда, когда приезжали старые отузские друзья.

И вот однажды, когда настала грибная пора, игумен, угощая отца Самсония после церковной службы обычной рюмкой водки, сказал:

– По грибы гостей больше не поведешь.

– Почему?

– Повидал я нашу благодетельницу из Отуз. Сильно сдала она, еле ноги волочит. Боится, что не дойдет к местам грибным. А жалеет, будто сон ей был такой, что, в год когда она по грибы не пойдет, – в тот год и помрет. Сокрушается, старая барыня..

Жаль стало отцу Самсонию старой отузской помещицы, не из корысти, а от чистого сердца; Что-то задумал он и стал просить:

– А вы ее, отец игумен, все-таки уговорите; грибы будут сейчас за церковью, в дубняке.

– Насадишь, что ли? – усмехнулся отец Николай, но обещал похлопотать.

И действительно помещица, к общему удивлению, собралась и приехала со всей семьей в монастырь.

Обрадовались все ей, радовалась и она, услышав знакомый благовест монастырского колокола. Точно легче стало на душе и притихла на время болезнь.

– Ну, вот и, слава Богу, – ликовал, потирая руки, отец Самсоний.

– Отдохните, в церкви помолитесь, а завтра по грибы.

А сам с ночи отправился в грибную балку у лысой горы и к утру, когда еще все спали, успел посадить в дубняке, за церковью, целую корзину запеканок.

Только что кончил свои хлопоты, как ударил колокол. Перекрестился отец Самсоний и сел под развесистым дубом отдохнуть. От усталости старчески дрожали руки и ноги, и колыхалось, сжимаясь, одряхлевшее сердце. Но светло и радостно было на душе, потому что успел сделать все, как задумал.

Но радость затуманилась, когда увидел, что с верхней скальной кельи спускается суровый схимник, старец Геласий. Побаивался отец Самсоний старца и избегал встречи с ним. Ворчал Геласий, всех корил, ласкового слова от него не слыхали, никто не видал, чтобы он когда-нибудь улыбнулся.

– Мирской суетой занимаешься! – набросился он на Самсония. – Обман пакостный придумал. Посвящение свое забыл. Тьфу, прости меня Господи, – отплюнулся старец и побрел в церковь.

Упало от этих слов сердце у отца Самсония, ушла куда-то светлая радость и не вернулась даже тогда, когда очарованная старуха, срывая искусно насаженную запеканку, воскликнула:

– Ну, значит, еще мне суждено пожить. А я уж и не чаяла дотянуть. Потом, глянув в сторону Самсония, добавила:

– Да что с тобой, отец Самсоний?

– Нездоровится что-то. Состарился, сударыня. – печально ответил Самсоний. Хотел подбодриться, улыбнуться, но…

В это мгновение возвращался Геласий из церкви, остановился, погрозил пальцем, сказал скрипучим голосом:

– Где копал, там тебя скоро и зароют.

Испугался Самсоний не на шутку. Всегда пророческими были слова старца – сбывалось они:

– Значит, скоро зароют…

– Да что с тобой сталось, отец Самсоний, ты белым стал, как мел? – допытывалась помещица, уезжая из монастыря.

К ночи отец Самсоний почувствовал себя так плохо, что вызвал игумена и поведал ему о своем тяжком нездоровье, о том, как корил и что предрек ему Геласий и как неспокойно стало у него после того на душе.

– Ну, грех не велик, – успокаивал добрый игумен, – а за светлую радость людям, тебя сам Бог наградит.

Пошел игумен к Геласию, просил успокоить больного Самсония, но не вышло ничего. Отмалчивался Геласий и только, когда уходил игумен, бросил недобрые слова:

– На отпевание приду.

И случилось все так, как предсказал Геласий.

Недолго хворал отец Самсоний и почувствовал, что пришла смерть. Соборовали умирающего, простилась с ним братия, остался у постели один иеромонах и стал читать отходную.

Вдруг видит – поднялся на локтях Самсоний, откинулся к стене, на которой висела вязка сухих грибов, и засветились грибы, точно венец вокруг лика святого. Вздохнул глубоко Самсоний и испустил дух.

Рассказали монахи друг другу об этом и стали коситься на Геласия, а Геласий трое суток, не отходя от гроба, клал земные поклоны, молился и шептал:

– Ушел грех, осталась святость.

Не понимали монахи слов, произносимых Геласием, и жутко на душе становилось.

А сколько разговоров пошло, когда, придя на девятый день к могиле отца Самсония, – а похоронили его, по указанию схимника, в дубняке, за церковью, – увидели, что у могильного креста выросло множество грибов?

Вырвал их всех, до единого, Агафангел иеродиакон; игумен окропил место святой водой; отслужили сугубую панихиду.

А на сороковой день повторилось все то же, и не знали монахи, что думать, – по греху ли, по святости совершается?

Пошли у монахов сны об отце Самсонии; стали поговаривать, будто каждую ночь вырастают на могиле его грибы, а к последней звезде ангел Божий собирает их, и светится все кругом.

Стали замечать, что если больному отварить гриб, сорванный вблизи могилы, то тому становится лучше.

Так говорили вес в один голос, и только Геласий схимник хранил гробовое молчание и никогда не вспоминал об отце Самсонии.

Но, как раз в полугодие кончины Самсония, случилась с Геласием беда. Упал, сходя с лестницы, сломал ногу и впал в беспамятство. Собрались в келье старца монахи – не узнавал никого Геласий, а когда игумен хотел его приобщить, оттолкнул чашу с дарами.

Скорбел игумен и молил Бога вразумить старца. Коснулась молитва души Геласия, поднялись веки его, принял святые дары, светло улыбнулся людям и чуть слышно прошептал:

– Помните грибы отца Самсония. То были святые грибы

Султан-Салэ

Степи полынные, степи ковыльные, степи, бурьяном поросшие. Отары овец, пасущиеся на степных просторах под палящим солнцем Саманные приземистые домишки в сельских небольших поселениях. Ни деревца, ни кустика винограда… Озерца с соленой водой, да редкие источники питьевой воды. Откуда легендам в таком крае появиться? Беден легендами Джанкой, столица степного Крыма. Пытаюсь, напрягая память, вспомнить… И, о счастье, вспоминается легенда рождается легенда, да и та больше на сказку похожая, все потому, что поработало время. Время течет, все разрушая бурями и грозами своими. Развалины остаются, мысли людей тревожа вопросами: что, кем и когда здесь было построено? Развалины Султан-Сале таких вопросов не рождают. Сто лет назад развалины Султан-Салэ стояли такими же, как и теперь. Бури и грозы не разрушили их. Видно, хорошие мастера строили мечеть Султана-Салэ, да и зоркий глаз наблюдал за строителями. Сам Султан-Сале следил. А ведь был Салэ раньше простым пастухом, и хата его была последней в Джанкое. Каким уважением он пользовался? Какой почет бедняку! Да не смел он переступить порога богатого дома. Согнувшись в три погибели, не смея взглянуть в лицо бея, выслушивал он приказания; старался избегать встреч.

Но как-то раз, ранним утром, выгоняя коров на пастбище, Салэ зашел на ханский двор и случайно увидел дочь бека. Легко, как горная козочка в горах, поднималась Ресамхан по лестнице. Нужно было только взглянуть на Салэ в эту минуту, он напоминал человека, случайно встретившего ангела.

Кажется, что впервые коровы сами управляли собой, и, если бы не собаки, многих коров не досчитались бы в Джанкое.

Вернувшись домой, бедный пастух ни к пище, ни к воде не притронулся. Мать всполошилась – в таком состоянии они никогда не видела.