Герман Шелков - Печальные истории ушедшей эпохи. Не то выбрал. Не тем родился. Не туда пошел

• Название: Печальные истории ушедшей эпохи. Не то выбрал. Не тем родился. Не туда пошел
• Автор: Герман Шелков
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-902845-22-5

Впервые представленные читателю драматические и остросюжетные истории эпохи Советского Союза, происходившие в 1970-х годах.

---

Нунс поднялся с места и сказал: «Пойдем, олень, отвезу тебя к деду Маронову».

– Ступай, Гера, и торопись: у тебя только три дня, – проговорил Глен.

Нунс повез Германа на окраину города. Там в одном из унылых и старых одноэтажных домов жил бородатый дед Маронов.

У него были смеющиеся глаза, но никто не видел его улыбки. При ходьбе он делал маленькие шаги. За ним всюду ходил запах нездоровых зубов.

Герман подумал: «Неприятный дед Маронов.

И все здесь чрезвычайно неприятное».

В нем поселилось чувство брезгливости. С этим чувством он сел на лавку у стены и стал слушать, как на крыльце старик разговаривает с Нунсом: «Этого мало, дай еще, Нунс. Прибавь дедушке. Я люблю не деньги, а покой, удовлетворение. Положи еще десяточку, разве для тебя это расходы?»

– Говори в сторону, от тебя пахнет канализацией, – ответил Нунс. – У тебя только день, чтобы научить парнишку, как добыть то, что нужно. Когда научишь, дам еще десятку. Потом получишь еще тридцать.

В доме было так грязно, что казалось, здесь держат коров. Герман боялся взять что-нибудь в руки. Он хотел пить, но не решался дотронуться до кружки.

Когда Нунс ушел, дед Маронов стал разглядывать Германа. Из-за смеющихся глаз казалось, что он сошел с ума и над всем насмехается.

– Подари мне часы, – сказал он. – Вот эти, на руке.

– Зачем?

– А ты не спрашивай.

Герману стало очень тоскливо. Ему хотелось, чтобы старик отошел подальше или ушел куда-нибудь. Он снял с руки часы и положил на край лавки. Дед Маронов унес их в другую комнату. Вернувшись, он положил на лавку плотницкий молоток.

– Вот этим ты и добудешь пистолетик, – сказал он.

Герман догадался, что молотком нужно разбить окно.

– А где это окно, которое нужно разбить? – спросил он.

– Глупый, как утка. Какое окно? Этим молотком ты лишишь человека чувств и памяти, а пока он чухается, заберешь пистолетик.

Герман испугался. Вообразив, что ему предстоит ударить человека молотком по голове, снова задрожал от страха.

Дед Маронов принялся объяснять. Говорил, как нужно действовать. Старшина милиции, усталый и рассеянный после ночного дежурства, войдет в подъезд своего дома. Там, спрятавшись в полумраке, будет ждать Герман. Он быстро подбежит к старшине сзади, сорвет с головы фуражку. От этого люди всегда теряются. Растерявшийся от неожиданности старшина обязательно замешкается. Такого человека легко оглушить молотком.

Дед Маронов протянул руку и дотронулся до головы Германа, показывая, куда нужно бить. Герман съежился от брезгливости.

– Я не смогу, – прошептал он.

– Глупости! Здесь дела на копейку. Другим способом пистолетик не достать.

Герман испугался еще сильнее.

– Ты давал согласие при свидетелях? – спросил старик.

– Да.

– Нужно было не давать, а теперь поздно. Теперь тебя самого стукнут по голове, если отступишься. Найдут где хочешь, нигде не спрячешься. Вот посиди тут и подумай, а я пойду пить чай.

Дед Маронов не умел скрывать своих привычек. Он ел и пил так громко, что Германа затошнило.

Он выскочил бы из грязного дома деда Маронова сию же минуту, как из гадкой навозной ямы.

Избавление стало бы самым приятным для него чувством.

– А где живет старшина? – спросил он.

– В обычном дворе. В ночь уходит на службу, утром возвращается. Сейчас поедем, покажу тебе это место.

– А что будет с человеком, если его ударить молотком? Он не умрет?

– Затихнет, и только. Полежит, а потом поднимется и станет ругаться.

Все, что Герман услышал, стремительно разгоралось в его воображении. Он видел старшину милиции, который носит на боку кобуру с оружием. Этот человек падает на пол и затихает, а потом, очнувшись, ругается.

Герман вскочил и засуетился.

Он добудет пистолет, и когда-нибудь, может быть, через два месяца, напишет анонимное письмо милиционеру. Попросит прощения: «Мне нельзя было обойтись без вашего пистолетика! Поймите, уважаемый, и простите».

Когда Герман увидел двор, дом и подъезд, где жил старшина, ему почудилось, что он может приехать сюда с молотком уже завтра.

– Все-таки ты глуп, как утка, – сказал дед Маронов. – Постой за дверью, почувствуй место, погляди, как люди входят и выходят. Смотри внимательно, ничего не упусти. Пусть глаза привыкнут к полумраку. Так делай два дня, а на третий бери то, что нужно.

Перед полуднем следующего дня Герман увидел старшину.

Невысокий, плотный, в сапогах, галифе и рубашке навыпуск милиционер медленно вошел во двор и направился к дому. Его руки были заняты.

– Все понял? – произнес дед Маронов. – Много милиционеров идут с дежурства, а такого, как этот, нет. Он золотой. У него в руках сумки. Он покупает картошку, лук, огурцы, сухари в сахаре, булки с маком, сливовый и яблочный сок с мякотью, чай, сардины, газеты. Хозяйственный человек, любит делать покупки. На другого тебе идти нельзя, ничего не выйдет. А этот всегда рассеян. Потому что, пока идет к дому, вспоминает, что еще не купил. Ему это нравится. Он открывает дверь ногой – просовывает ее в щель. В подъезде две двери, каждую он открывает таким образом. Будто бы сам просит, чтобы у него забрали пистолетик. И какой гладкий и плотный! Такие не умирают, а только теряют сознание.

Герман снова почувствовал удивительное действие слов. Как и Клара-буфетчица, дед Маронов его успокоил.

Герман был уверен, что преуспеет в этом странном деле.

Все же от волнения его руки немного дрожали. Заметив это, дед Маронов положил перед ним таблетки успокоительного.

В нужный час Герман вошел в подъезд и стал ждать старшину милиции.

Появилась старая женщина и прошла мимо, никого не заметив. После нее долго никто не показывался. Наконец Герман услышал, как кто-то открывает дверь ногой.

В пространстве между дверями света было немного, но глаза Германа привыкли. Он все видел хорошо. Старшина милиции вошел и остановился перед второй дверью. Герман перестал дышать.

Он бросился к старшине и ударил молотком по темени. Милиционер издал звук «хо». После этого он повалился на пол и затих. Из сумок выскочили картофелины и луковицы и побежали по полу.

Герман забрал из кобуры пистолет, поднялся по лестнице на последний этаж, пробрался на чердак.

Пройдя по чердаку, он очутился в другом конце дома. «Выйди как ни в чем ни бывало из подъезда и уверенно шагай через двор, – говорил ему дед Маронов. – Никто не запомнит твое лицо, потому что ты вышел не оттуда, где произошло нападение».

Герман так и сделал.

Никто не обратил на него внимания.

Он прошагал пешком два квартала, не видя ничего вокруг. Сильное волнение не позволяло ему оглядеться. На перекрестке какая-то женщина пропустила его вперед, и он не ответил на ее любезность.

Ему хотелось идти и не останавливаться.

Каждую минуту он вспоминал о случившемся. Он сделал все быстро и ловко, не растерявшись, не испугавшись перед неизвестностью. Но кое-что он забыл! Забыл сорвать фуражку, бросил молоток…

Бросил молоток!

Волнуясь, Герман быстро ощупал себя. Молоток нашелся за поясом, под рубашкой.

Герман вошел в автобус и спустя двадцать минут уже стоял перед Гленом.

Пистолет лежал на столе, на тарелке, обойма с патронами была вынута, лежала рядом.

Герман во всем находил удовольствие – в молчании Глена, в его задумчивой улыбке и в том, что в проеме стоят Нунс и Витя Каракум и тоже поражены зрелищем.

– И снова удивление! – наконец сказал Глен. – Ну и ну. Теперь ты мне ничего не должен. Есть желание – можешь уехать, а хочешь – оставайся. Будешь моим личным помощником.

Герман еще чувствовал горечь обиды, но уже не такую сильную.

Прежде он был так поглощен своим разочарованием, что ни за что бы не простил Нунса и Витю Каракума, а теперь в нем что-то изменилось. Герман еще не знал, что именно.

Он был рассержен на этих людей, но не спешил уходить. Добытый пистолет возвратил ему уверенность.

Он заметил, что Глен и его люди стали глядеть на него с серьезным видом, как на равного себе.

Это было очень приятное открытие.

Герман хотел сказать: «Я подумаю, как поступить». Но тут зазвонил телефон. Глен выслушал чью-то короткую речь, быстро взглянул на Германа, встал и мрачно поглядел в окно, а потом снова сел на кушетку.

– Дед Маронов передает, что все очень плохо, хуже некуда, – сказал Глен. – Тот милицейский так и не поднялся на ноги. Не очухался. И теперь он на том свете.

Витя Каракум присвистнул и оставил рот открытым. А Нунс хлопнул себя по колену.

– Это же высшая мера! – воскликнул Нунс.

Все принялись глядеть на Германа.

Из прихожей пришел Сива.

– Что будешь делать, сынок? – спросил он.

– Вышка – очень нервная штука. Но киснуть нельзя! Нельзя киснуть.

Герман задрожал так сильно, как не дрожал даже на полу у Клары-буфетчицы.

– Но что я сделал? – прошептал он.

– Укокошил старшину, – сказал Нунс.

– Разве Маронов не учил тебя, как нужно действовать?