Андрей Шапеев - Переменчивые Просторы, или Инженер и баклажаны

• Название: Переменчивые Просторы, или Инженер и баклажаны
• Автор: Андрей Шапеев
• Жанр: Научная Фантастика

В этом фантастическом романе, местами забавном, в меру глубокомысленном, главный мотив – столкновение со Странным, переживание Странного и примирение с ним. Читатель волен сопереживать одной или другой стороне конфликта, а может занять в отношение происходящего какую-то третью независимую сторону.

---

* * *

Я не знаю, сколько мы так летели, но мне казалось, что достаточно долго. Ветер шелестел в ушах, и, чтобы мне не обдуло все лицо, я прятал его за чуть сгорбленной спиной Скрипуна.

Долго еще? – Выдавил я.

Почти добрались, – глухо ответил Скрипун.

Я увидел внизу те же конструкции, что разглядывал на фотографии. Мы снизились, и сушеный мужик плавно повис в воздухе в метре от крыши здания на сваях – того же, что выглядело бетонным ржавым нечто на фото. Все кругом покрывала пыль и бетонный песок. Кое-где сквозь трещинки в бетоне пробивалась ржавчина металлических прутьев и всполохи тысячелистника. Белые шапочки на длинных субтильных ножках пятнисто разбросались по плоской поверхности крыши. Даже железобетон покоряется природой. Я подумал, что еще слишком рано для цветения тысячелистника: только весна. Впрочем, я тут же ясно осознал, что сижу на летающем дядьке со странным господином, и недоразумение с тысячелистником показалось мне чем-то самим собой разумеющимся, безупречно логичным и абсолютно реальным.

Нас встретил ветер. Он резким порывом сорвал шляпу со Скрипуна, обнажив лысеющее темя, но он поймал ее вытянутой вперед рукой. Мы слезли с Асафи и прошли к лестнице.

Некоторое время Скрипун показывал мне здание. Мы медленно прохаживались от этажа – к этажу, от комнаты – к комнате. Для себя я отметил, что в здании довольно сухо, несмотря на ржавчину. Видимо, когда-то было время сырости, а сейчас все в прошлом. Я спросил об этом Скрипуна, и он подтвердил. «У нас дождь идет редко, но метко, – неспешно объяснял Скрипун. – Последний дождь закончился два года назад». Было еще много всего, на что я обратил внимание в здании. Повсюду лежали какие-то скомканные тряпки. Кое-где была растянута материя, деля комнату на две, на три части. За материей в глухих углах было темно. В коридорах эта материя шла по потолку и, извилисто петляя, заворачивала за углы, оборачивалась вокруг столбов. В комнатах и всюду сидели, медитировали, ходили, что-то жевали, медленно и также скрипуче общались между собой люди с кожей сморщенной, почти как у сухофруктов. Иные выглядели немного посвежее – как мой гид. Темнота в закоулках материи, похоже, никого не смущала, никто и не подумывал зажечь лампу или свечу. Под окнами в здании стояли неровные глиняные горшки, а в горшках – какие-то сухоцветы. Иногда попадались летающие люди, вытянутые во весь рост, как и Асафи, но с разной степенью одеревенения.

У меня много вопросов, – констатировал я бесстрастно.

Сигал-Скрипун посмеялся протяжно и искренне, но ничего не ответил.

Первый такой. Кто эти люди, что летают?

Долгая история, Борис Степанович, – отсмеявшись, ответил Иван Родионович. – Если Вы возьметесь за это дело и прилетите сюда еще раз – я Вам постепенно все расскажу, вы почувствуете. От нас многие бегут. Но мы ничего плохого не делаем. Просто живем себе, и все. Все, кого мы приглашаем – бегут. Но Вы не сбежали, не паниковали, а просто спокойно всё осматривали. И знаете, почему?

Мы остановились рядом с растянутой у окна тряпицей, трепыхающейся на ветру. Она то выпукло выгибалась из окна, то резко засасывалась в него. Сквозь тряпицу были видны какие-то голые холмы и разломанные бетонные блоки, из-под которых торчали сухие стебли сорняков.

Потому что я… – я искал причины, почему я не сбежал, но снова вошел в какой-то ступор.

Почему?

Потому что я особенный? – предположил я.

Иван Родионович заулыбался, затем вздохнул – так глубоко, медленно и протяжно, что мне показалось, что я услышал дуновение ветра через длинную водосточную трубу.

Потому что Вы первый, кому мы в кафе «Башня волшебника» размешали суспензию, меняющую восприятие на нейтральное, в Ваш чай.

Что? – попытался возмутиться я, но эмоции возмущения не испытал.

Вы уж нас извините, но мы просто в отчаянии. У нас специалистов нет. Все инженеры, кого мы приглашали, бегут отсюда. Один даже выбросился в окно, увидев пион стре́птоно́гии. А ведь мы были аккуратны, и даже везли инженера сюда на покрытом Асафи. Инженер умер. Его родным нам пришлось долго доказывать в суде, что то был несчастный случай. Трудно было также подстроить, что несчастный случай произошел в вашем городе на стройке. Если Вас интересует, то я, например, имею паспорт и прописку по месту жительства в городе. Это для того, чтобы решать дела. Иначе как же? Вот, смотрите. – Скрипун покопался за полами пиджака и вытащил замусоленный паспорт без обложки. Почти автоматично я принял его в руки и раскрыл. С фотографии смотрел Скрипун, почти такой же сухой, с выдвинутым подбородком и неправильным прикусом. Скрипун был такой же, как и сейчас, только черно-белый, отчего его глазки казались еще меньше. Я прочитал: «Укропин Иван Родионович». Рука Ивана Родионовича забрала паспорт, и я уставился ему в переносицу. Мои губы вопросительно пробормотали:

Пион стрептоно́гии? Что?

Всему свое время. Борис Степанович. Вы должны нас простить за суспензию, но нам действительно необходимо поле с овощами. Нам необходима вода в здании и чтобы Вы спроектировали укрепление для здания. Иначе мы все вымрем. – Тон Скрипуна изменился, и стал еще более медлительным. Он немного понурил взор, чего ранее не делал. – Осталось немного. Вы – наша последняя надежда. Вы построите чертежи?.. А потом поможете проконтролировать строительство?

Я молчал, не представляя, что можно ответить, а Скрипун продолжал:

Я не требую моментального ответа. Пусть сегодняшняя наша встреча будет просто ознакомительной. В нашу жизнь нельзя просто попасть и остаться спокойным. Поэтому мы прибегли к помощи медикаментов. И Вы совсем не пугаетесь. Так что Вы все хорошо обдумайте, и завтра вечером я позвоню Вам. Хорошо?

Хорошо, – тупо повторил я, снова погружаясь в какой-то ступор. Меня начало подташнивать. Где-то жутко задул ветер – точно такой же, какой я слышал в трубке телефона. Сквозняк, должно быть.

Поговорив с Иваном Родионовичем еще немного, правда, не помню о чём, я попросил его отвезти меня домой. Спать хотелось так, будто большие бабушкины руки уже укладывали меня в постель и накрывали толстым одеялом.

* * *

Не помню, как я добрался до дому, но, оказавшись в квартире, я прошел в спальню мимо жены, как-то постелил постель, разделся и плюхнулся поверх одеяла.

С тобой все в порядке? – спросила жена, кажется, рассерженным тоном.

Да, дорогая, я просто смертельно устал. – По-моему, я даже не договорил последние два слова.

Проснулся я в холодном поту в десять часов утра от душераздирающего и пронзительного крика. Сердце дико заколотилось, готовясь сделать прыжок из груди прямо в туфель, который я не убрал в коридор. Я бешено дышал, глаза мои пялились на зашторенные окна, но видели не шторы, а ржавые бетонные конструкции. Мне снилось, что я летал на каком-то сухом трупе в странное пугающее место. Как бывает обычно по пробуждению, я лег обратно и начал восстанавливать реальность по кусочку, отделяя сон от того, что происходило на самом деле. Все шло хорошо, как вдруг я обнаружил не состыковку, и меня снова бросило в пот ужаса. Как так? Где же я просчитался? Связывая себя с реальностью, я обнаружил во вчерашнем вечере дыру. Примерно с пяти часов. Я последовательно подбирал паззлы к пустоте, но ни один не подходил. В голове вертелось только название какого-то кафе, написанное осточертевшим шрифтом: «Башня волшебника».

Что с тобой вчера было? – спросила жена.

Черт! Десять часов утра! Надо быть на работе! Я подхватился, напялил туфли и побежал в ванную привести себя в порядок. Меня шатало из стороны в сторону, а сердце как-то нездорово бубухало в груди. В ванной, в зеркале я встретил пухлого мужика со взъерошенными волосами и синяками под глазами. В общем, я выглядел будто с перепоя. Но я ведь ничего не пил. Или пил? Так или иначе, несмотря на нарушение координации движений и тахикардию, в голове у меня было чисто, хотя и слегка туманно. Будто меня отформатировали, как диск.

Я тщательно умылся несколько раз.

Что происходит? Где ты вчера был? Алкоголем от тебя не пахло, – говорила стоявшая в дверях ванной жена, тон которой с обеспокоенного начал плавно меняться на раздражительный. – Чем ты обдолбался? Сегодня вот – орал, как резаный. У меня аж сердце екнуло.

Да это суспензия была, – внезапно вспомнил я то, что принял, но не вспомнил, при каких обстоятельствах. Я стал мазаться пеной для бритья. – А крик – это мне под утро кошмар приснился.

Эта суспензия – что-то типа снотворного? – спросила жена. – Но от снотворного так не просыпаются.

Я молча брился, решая, что ей ответить. Ну не скажу же я, в конце концов, что это была суспензия, меняющая восприятие!

И зачем ты его пил в шесть вечера? – не унималась жена.