Вл. Николаев - Третий прыжок кенгуру (сборник)

• Название: Третий прыжок кенгуру (сборник)
• Автор: Вл. Николаев
• Жанр: Литература 20
• Год: 2007
• ISBN: 5-94299-107-3

История повести «Третий прыжок кенгуру» неожиданна – отец писал ее в Переделкино в доме творчества писателей, работал с удовольствием, даже, как он сам говорил, весело. А вот в издательстве «Молодая гвардия» столкнулся с проблемами: то началась перестройка и «борьба с пьянством», а потому попросили убрать всякие упоминания о выпивке, потом кто-то сказал, что редактор популярного журнала узнает в повести себя и обидится, потом рецензент увидел упоминание о КВН и «обратил внимание», что передача на телевидении была закрыта. Словом, грустная история. Но рукопись в ее первоначальном виде лежала у нас дома, и я рад, что ее час настал. Конечно, кто-то скажет, что нет в ней фантастики, так и «Гиперболоид инженера Гарина» после изобретения лазера перестал быть фантастикой. Но в ней есть главное – время, в котором многие из нас жили.

Вторая повесть, в общем грустная, тоже о главном – о времени и о людях разных принципов. В какой-то степени она ставит философский вопрос – можно ли жить по правде и быть ей верным, при этом еще и достойно существовать. Можно, но трудно. Об этом знал мой отец, который и поделился этим опытом.

Всеволод Кукушкин

---

Вы спросите, почему же такой ученый не академик, а всего лишь член-корреспондент? Очевидно, лишь потому, что еще не пришел срок. Другой причины я не вижу. Хотя самоуправно я и мог бы произвести Никодима Сергеевича в академики, но не делаю этого лишь потому, что не намерен ни в малейшей степени отступать от действительности.

И все же я уверен, и после такой аттестации почти любой скажет: каждый на месте Никодима Сергеевича был бы счастлив и весел не только в этот исключительно солнечный день молодой весны, а и во все остальные триста шестьдесят четыре дня года.

И на это можно сказать – не спешите, не торопитесь с выводами. Мы еще узнаем, что и пред такими, как наш благополучный во всех отношениях член-корреспондент Кузин, жизнь, случается, заволакивает ясное небо хмурыми тучами. И таким свое лихо отпущено. Не напрасно еще не нами замечено: добро пешком ходит, а лихо на коне скачет. Словом, со всеми все бывает.

Я отнюдь не хочу навести на мысль о том, что в описываемый радостный день наш герой, несмотря на свой вызывающе благополучный и счастливый вид, был отягощен какими-то тяжкими заботами или, еще того хуже, крупными неприятностями. Ничего подобного! Никаких несмотря. Рискну утверждать большее: Никодим Сергеевич как раз в этот день был совершенно счастлив и определенно беззаботен, что бывает с ним совсем уж редко.

И даже шагавший ему навстречу, впрочем, абсолютно не подозревая этого, некий Аскольд Чайников – уж ему-то, сверстнику Никодима Сергеевича, родители выкопали имечко не то что помоднее, а скорее подалее от простоты, – так вот, даже Аскольд Чайников, внешне никак не производивший впечатление счастливого человека, а на чей-то поверхностный взгляд был даже явно обижен судьбой, чувствовал себя сегодня куда лучше, чем вчера, позавчера и даже на прошлой неделе. А это, согласитесь, можно считать определенной степенью того неопределенного понятия, которое мы обозначаем словом счастье. И на Аскольда действовала весна, и он не представлял собой исключения. Что же такого, что он одет похуже не только Никодима Сергеевича, а и многих других встречных. Пальто на нем хотя и импортное, но из какой-то неопределенной ткани, явно не слишком искусного синтетического происхождения, к тому же видавшее виды, застегнутое всего лишь на две болтающиеся пуговицы.

И в таком одеянии вид у Аскольда Чайникова лихой. Ворот слегка приподнят сзади, грудь распахнута так, что хорошо видна жилистая трудовая шея, обмотанная скрученным-перекрученным дешевеньким цветастым кашне. На голове не дорогая фасонистая шляпа, а всего-навсего лохматая, потертая на сгибах ушанка из отходов цигейки. Но и она задорно сдвинута на затылок. А на башмаки Чайникова лучше не смотреть. Они еще вполне крепкие, но так давно чищены, что кажутся покрытыми не только грязью, а старой плесенью. Жена Аскольда, как говорится, выше головы занята детьми и хозяйством, ей, бедной, не до внешности мужа, а самому Чайникову следить за ботинками как-то и ни к чему.

Аскольд идет не столь размашисто, не улыбается широко встречным, взор его не горит и не устремлен вперед, а наоборот, даже несколько обращен в себя, и на лице такое выражение, будто обладатель его неожиданно выиграл в лотерею пятерку и решил не сообщать об этом жене. Никакой пятерки Чайников не выиграл, он и лотерейных билетов давным-давно не покупает, но весна и ему уделила толику радости, и он, живая поэтическая душа, под ее влиянием обалдело бредет, тихо радуясь чему-то. Не так часто в последние годы посещает его радость.

Бедняга и не подозревает, что через каких-нибудь десять-пятнадцать минут хорошее настроение его не только не убавится и не померкнет, а напротив, станет еще лучезарнее. Но не будем спешить, хотя мы к этому и приучены едва ли не с пеленок и спешим обычно без всякой надобности, единственно в силу укоренившейся, что там укоренившейся, прямо-таки въевшейся в нас привычки.

Никодим Сергеевич Кузин шагает, не обращая внимания ни на кого из прохожих в отдельности, его внимания не привлекают даже кое-где загодя убранные к новому сезону витрины, не останавливают броские рекламные афиши, он, как и все прочие, опьяненный сладким весенним воздухом, просто шествует по главной улице в густом потоке праздных людей. К архитектурному облику самой оживленной магистрали, как и многие из нас, грешных, он давно привык, поэтому ни одно сооружение не привлекает его внимания, он воспринимает окружающее не в отдельных частностях, а в устойчивой целостности. Такое восприятие не позволяет рассеиваться вниманию.

Словом, Никодим Сергеевич весь во власти приятного возбуждения. Он и на людях, но как бы одновременно и уединен. Тут сказалась выработанная годами привычка абстрагироваться от окружающей среды и сосредотачиваться на рождающейся в сокровенных глубинах подкоркового вещества неожиданной и заманчивой мысли. Случалось, что мысль и настроение диссонировали, тогда Никодиму Сергеевичу приходилось туго, он нервничал, даже мучился, а сейчас все слилось в той редкой гармонии, когда одновременно отличнейшим образом думалось и чувствовалось. От этого хотелось петь что-нибудь этакое особенное, бодрое и веселое, и если бы запелось, то мыслей это не спугнуло бы.

Аскольд Чайников тем временем продолжает шагать переулком, под прямым углом выходящим на центральную магистраль. Идет не размашисто, а семенит мелкими, чуть подпрыгивающими шажками, будто хочет побежать, но никак не решится на это. И голова его не вскинута гордо, а наоборот, даже несколько опущена, и по давней привычке подмечать в окружающем детали и частности он нет-нет да и вскинет взгляд, к примеру, на привлекший чем-то его взор затейливый фасад старинного особняка, оглядит его пристально из-под очков, точно впервые увидел, хотя проходил мимо него тысячи раз и, конечно же, не однажды замечал и пристально оглядывал. Может Аскольд и неожиданно остановиться, залюбоваться капелью, удивиться яркой синеве небес, выступающей из-за геометрического среза крыши. Нет, нет, Аскольд Чайников в отличие от нас с вами не спешит и не намерен спешить, он давно отвык от этого. Как ни покажется странным, но, поверьте, есть еще такие люди, сохранились еще и в наш стремительный и, как многие считают, сумасшедший век.

Как бы человек ни двигался – быстро или медленно, пусть даже с остановками, если он идет, то неизбежно преодолевает пространство. Будь я автором школьного учебника арифметики, то непременно использовал бы данный случай для составления задачи о двух пешеходах, один из которых отправился из пункта А в пункт Б, а другой навстречу ему. Задача эта, как мне кажется, могла бы звучать примерно так: пешеход К. передвигается из пункта А в пункт Б со скоростью сто двадцать шагов в минуту – такой темп, как известно, медики предписывают для целительных прогулок, а Никодим Сергеевич, заботящийся не только о внешности, а и о здоровье, несомненно, придерживается разумных предписаний. Пешеход же Ч. движется из пункта Б в пункт А со скоростью никак не больше шестидесяти шагов в минуту, да еще, как мы знаем, с остановками неопределенной продолжительности. Пути двух пешеходов неизбежно пересекутся. Спрашивается, через какое время пешеход К. встретится с пешеходом Ч.? Понимаю, что задача не из простых. Только способные и хитроумные ученики смогут принять во внимание поэтически рассеянный характер пешехода Ч. и учесть неравномерный характер его движения: тут он, как известно, загляделся апрельской капелью, сколько он ею любовался, я и сам, признаться, не знаю; еще через несколько шагов его внимание остановила пестрая афиша, извещавшая о цирковом представлении, чего он не имел счастья видеть добрых двадцать лет. Дети Чайникова и те с годами все реже ходили в цирк, водила их туда все реже сердобольная и одинокая тетка, сестра жены.

Но, увы, я не пишу школьных учебников арифметики и, судя по всему, никогда этого делать не буду. Поэтому мне остается одно – поведать общепринятым языком о дальнейшем встречном движении Кузина и Чайникова. Если Никодим Сергеевич шествовал в заданном темпе – сто двадцать шагов в минуту, не уклоняясь и не отвлекаясь, то Аскольд Чайников двигался весьма неравномерно и, непредвиденно задержавшись у афиши о цирковой премьере, вполне мог в тот день и не встретить Кузина. К счастью, после рассеянного изучения цирковой афиши с Чайниковым произошло что-то такое, отчего он вдруг помчался по направлению к центральной магистрали со скоростью не шестьдесят и даже не сто двадцать шагов в минуту, а никак не меньше ста сорока! Что с ним произошло, какая муха, как говорится, укусила, я объяснить не могу. Просто констатирую сей факт, которому, впрочем, нисколько не поражаюсь, ибо он вполне в характере Аскольда Аполлоновича.

Теперь, пожалуй, самое время сообщить о том, что между импозантным Кузиным и невзрачным Чайниковым существует некая связь. Дело в том, что они друзья. Не очень близкие, но давние и преданные, как могут быть преданы друг другу однокашники, свято берегущие память о давних-давних школьных годах.