Алексей Шепелёв - Maxximum Exxtremum. Новое издание

• Название: Maxximum Exxtremum. Новое издание
• Автор: Алексей Шепелёв
• Жанр: Эротика

«Maxximum Exxtremum» – «максимальный экстрим», совпадение противоположностей: любви и ненависти, высшего и низшего пилотажа экзистенциального бытия героев. Новое издание нашумевшего романа, вошедшего в 2011 г. в рейтинг 12 самых обсуждаемых книг года (журнал «Соль»). В приложении – неопубликованная глава. «…Шепелёв стал самым европейским писателем России». Захар Прилепин «Шепелёв – какой-то чумовой гений, вылупившийся из земляной русской цивилизации, как французский шампиньон». Павел Крусанов

---

Когда Санич ожидал, сунув голову в окошко, пока по его требованию нам подберут три разных напитка, мы с Зельцером оказались, так сказать, наедине. Это было недолго – минуты полторы-две, но молчание было неудобным – мы истерично копались в своих внутренних файлах, ища что-нибудь приличествующее моменту, но обстоятельства нашей последней встречи – то есть, извините, знакомства! – были сосем эфемерны и, кажется, не очень приличны. Однако мы смотрели друг другу прямо в глаза, не отводя взгляда и чуть улыбаясь – это была солидарность всё-понимающих-всё-допускающих-взрослых (напрашивается слово «адюльтер» – кстати, второе гениальное произведение «мистера N» («Лолита», конечно) явилось тогда, когда вышеназванное явление перестало интересовать искушённую читающую публику – what’s next?).

Она постоянно повторяла: «Вообще, киднеппинг какой-то!», этим же отвечая практически на все Сашины вопросы, он же сильно злоупотреблял словом «коматоз». Меня это весьма забавляло, ведь мы с ОФ давно ввели в наше общение практику «теребления» слов: пойманное на лету, понравившееся словечко или выражение начинали использовать непростительно часто в применении ко всему, что происходило с нами в жизни, из-за чего оно проходило самые диковинные искажения и обретало самые нелепые значения – как правило, одно из них впоследствии закреплялось за ним – так складывался знаменитый «диалект «ОЗ». И вот, как показывает практика, зачатки подобного творчества наличествуют чуть ли не у каждого, даже у Зельцера.

Вернулись на исходную позицию с пивом. Я вдруг увидел, что у сцены с вместе с Репою и О. Седыхом стоят мои нимфодевочки! Не попрощавшись с Зельцером, я поскакал туда. Привет-привет. Было видно, что мое появление не произвело особого эффекта – чтобы бросались на шею или просто как у них заведено чмокнули в щёчку, я ещё не заслуживал. Я мялся-мялся да и пригласил девушек выпивать портвейн с нами. Две вполне маленькие и не до сухого тоненькие школьницы пожали плечами – всё решать Инне – ведь это она знает меня. Она отказалась с улыбочкой, сказав, что им надо идти, их ждут. Я почувствовал себя стопроцентно левым лохолошариком («Бедный я, – как писал поэт, – воздушный шарик, / никому не нужный на х…») на этом празднике девочек, весны, отдыха и жизни, но что я мог сделать – только лишь ещё раз пригласить их…

Репа ела мороженое, Инна совсем по-домашнему спросила у неё, и она протянула ей отъеденный стаканчик пломбира. За Репниной значит можно обслюнявленное «моржовое» доедать, а со мной даже нельзя пойти выпить!

Подошед Саша-Босс и мы стали решать этот вопрос по-другому. Он сказал, что можно и желательно взять в оборот Зельцера, пока она не ушла – ведь у неё есть бабки, а я – что нужно взять в оборот «доченек», хотя у них ничего и нет… Из сложения сих противоположно направленных сил следовало, как обычно, то, что я получал небольшую взбучку, и мы должны выпить прямо здесь, не отходя, собственно говоря, от кассы.

С поразительной оперативностью мы распили принесённые Репой две бутылки «Яблочки». Тогда Репа дала ещё полтинник и объявила, что они с Седыхом должны отлучиться по делам, что будут только вечером – подходите, мол, на Кольцо. Саша был очень доволен полтинником, а я не очень: не за моими ли инночками они намылились? Вот до чего, мои золотые, доводит ранний алкоголизм в сочетании с поздним интересом к девочкам!

Я стал тянуть Сашу на Кольцо, слабо мотивируя тем, что там мы найдём Инку и Ко. «Нах… я они нам?!» – не понимал Саша. – «Ну, так сказать…» – отвечал я.

Откуда ни возьмись опять возникла Репа – она буквально тянула нас за руку, непонять куда, но была очень довольна. Мы двигались механически, поглощённые своей дилеммой и действием змия. Внезапно Саша вырвался, заорав: «Машинки! – насос! Сыночек, дай я тебя расцелую!» – он попытался расцеловать отплёвывающуюся Репинку, после чего они обнявшись вальяжно приблизились к деду, который заведовал этими чудо-машинками, на которых по извилистым дорожкам набережной рассекали дети не старше старшего детсадовского возраста. «Наперегонки! – вещали они, – делайте ставки!» Мы с Седыхом полезли в карманы, ища деньги. «Сколько стоит на машинке поездить?» – спросила Репа, ухмыляясь. Дед, посмотрев на нас, явно не понял: «Десять рублей. А вам кому?» – «Нам – кому – мне и сынку!» – встрял Саша. Дед вроде начал посмеиваться, но осторожно – мало ли что: «Да вы же и не влезете в них – там педали надо крутить… Это вообще для маленьких…» – «Дед, б… ть, заверни я… ало – по тридцатнику с носа – мы ногами будем толкаться!» – Саша Большой уже присаживался в свободную машинку, выставив ноги, как паук. «По… ярили!» – провозгласил он и толкнулся ластами. Машинка чуть не развалилась, но тронулась. Мы дохли, а дед поднял немыслимый кипеж, стращая милицией. Пришлось ретироваться. Наглая Репа было тормознула карету, движимую за счёт трёх пони – на ней катались детишки чуть постарше – но нас не взяли и туда, тем паче что дед что-то усердно сигнализировал извозчику. На этом, как вы поняли, развлечения парка отдыха исчерпывались, и Репа опять исчезла по своим загадочным реподелам.

Я, обещая Саше горы всяческих насосов даже покруче катания на машинках и пони, потянул его на Кольцо.

Мы пришли в тот момент, когда они, искомые и вожделенные, утекали с другого конца Кольца – видимо, опять в парк (даже пойти-то для разнообразия некуда!). Я не раздумывая устремился за ними – как собака, почуяв след, – предполагалось, что Саша автоматически устремится за мною с не менее довольной и похотливой вытянутой по ветру мордочкой. – «Я за ними не буду бегать», – с подобающим его летам и росту мужеством отрезал он. – «А я буду!» – и устремился чуть ли не бегом. Тут же вернулся – «Дай хоть дикан!» Да, девушки, как там у вас: все мужики – алкоголики, либо бабники – в этом контексте я есмь п… р, который хочет стать бабником, но за неимением таланта и возможностей становится алкоголиком… Дал!

Девушки были несколько смущены, что я продираюсь к ним сквозь толпу и ору: «Инна! Инна!». Они наверняка даже прибавили ходу, но я не упускал из виду её коротенькую светленькую кожаную курточку… Ну-вот, кэтч ю, томато! Алкоголизм как становление… Дальше знакомства с Ксюшей и Олей, «Как дела?» и «Как тебе „Факт!“?» дела не шли. Они продолжали следовать по какой-то своей целеустремлённой траектории, а я как хвост за ними. Мы обошли сцену и выходили опять на Советскую (где мы недавно покупали пиво). Я в который раз предлагал всем выпить, но они вроде как не хотели, мотивируя чем-то невразумительным, типа мы ещё со взрослыми едва знакомыми мужчинами не пьём. Как тяжело с этими малололиточками! Вот кто пьёт! – у ларька стояла Зельцер, только что купившая пиво себе и Саше – он сидел чуть поодаль на лавочке. Я слегка кивнул ей, подождав, однако, когда она отойдёт, чтобы отделиться от девочек и тоже приобрести баночку пивка. Девушки тем временем встретили своего друга Пушана, бывшего тогда безбородым малолетним пупсиком, все втроём поцеловали его в щёчку, ознакомили нас и предложили пойти на лавочку, только не на Кольцо, а между оным и собственно парком, где якобы никого нет.

Зато здесь была тень и комары. Разговор опять не клеился. Особенно меня смущало наличие этого всем доверенного друга. Я не очень настойчиво предложил всем пиво и унасосил его сам, в процессе чего стал полным насосом. «А ты прикинь, Пух, Лёха меня учил в школе, когда практику проходил», – нашлась великолепная Инна. Она говорит немного в нос, от этого в её голосе появляется нечто детское, но порочно-детское, лолиточное. Я рассказал несколько эпизодов из этого периода. Все смеялись.

17

Как вы догадались, первая практика (с позволения сказать педагогическая) у нас не получилась – она длилась дней десять, в течение которых я, ОФ и Репина несколько раз заставляли себя прийти в школу. Это был нонсенс и очередное издевательство злой судьбины над нами – ведь в концепции нашего «Общества Зрелища» именно школа, вся её система и с позволения сказать эстетика – квинтэссенция отвратности и корень зла.

И как только мы вошли в чертоги сии, всё подтвердилось – сидим в коридоре, ожидая конца урока: со всех сторон, из-за всех дверей доносятся омерзительные своей бездушной монотонностью начёты учителей, объясняющих «новую тему», а также их же чудовищные вопли, хотя и не матерные, но обидные ругательства, адресованные олухам ученикам – как выяснилось, младших классов, изредка открывается одна из дверей и из неё исторгается какой-нибудь ершистый, ростом в метр субъект, досадивший училке. Когда прозвенел звонок, у нас вообще случился небывалый культурный шок: во-первых, был очень омерзителен и длинен сам его звук; во-вторых, весь коридор заполонила волна и толчея мелких тварей, которые орут, бегут, толкаются и бьют друг друга чем попало, а так называемые педагоги, тоже выброшенные этой волной на просторы коридора, теперь орут на каждого, кто тыкается в них – а это, как кажется, делает каждый из этой непролазной толпы в пару сотен социальных электронов; и наконец, когда мы пробрались вброд до вроде бы спасительного сортира, там оказалось ещё ублюдочней – такое же скопленье более крупных и таких же мелких шерстов, которые курят и сильно нервничают, чтобы не зашли учителя, клянут последних, сыплют жаргоном, матерятся петушиными голосками, и вообще ужасная грязь и вонь. Главное настроение – утрированная суета, валтузливость с ежесекундным истеричным криком: «Я есмь! и я тебе сейчас что-то сделаю – узнаешь!» Рассадник мрази и центр лицемерия – вот он!