Екатерина Павлова - Игра. «Не спеши узнать чужие секреты…»

• Название: Игра. «Не спеши узнать чужие секреты…»
• Автор: Екатерина Павлова
• Жанр: Современные любовные романы

Светлейшая Венеция, прекрасная и таинственная, – город, в котором до сих пор происходят таинственные и поражающие коварством злодеяния, романтические встречи и любовь, которую не губит время. Секреты кругом, предательства, опасность. Хватит ли смелости и сил, чтобы найти истину в паутине тонких старых улочек, каналов и домов?

---

– Рад, что ты согласилась на мое предложение, – продолжал Леонардо свой диалог, не заметив, что я с трудом могу сосредоточиться на его словах. – Нам будет гораздо интереснее и веселее вдвоем, – похлопал он меня по руке.

– Как ваши работы? – пришлось бросить мне фразу, для поддержания светской беседы.

– Так себе. Думаю, муза еще не пришла.

Я улыбнулась, хотя понимала, что это совсем не будет на пользу делу.

– Выставка уже запланирована.

– Да, на конец августа. Я помню, – кивнул Леонардо головой в подтверждение. – Только не знаю, как быть: картин недостаточно, а рисовать дребедень мне не позволяет совесть.

– Выставите старые работы, – внесла я предложение скорее просто, чтобы что-то сказать.

– Нет, не хочу, – замотал он головой. – Если художник не может создавать ничего нового, значит он уже мертв для искусства.

Я внимательно посмотрела на спутника и тоскливо вздохнула, в душе поселилась печаль от его слов, так как я не писала ничего уже года два. Единственное, для чего брала кисти – это сложить их поудобнее при уборке. Я снова завертела головой, осматривая здания, чтобы перестать волноваться. В последнее время я только и делала, что нервничала и переживала, любой пустяк способен был вызвать слезы. Не просто меланхолия, а глубочайшая депрессия накинула на меня свое покрывало, застилая глаза и не позволяя трезво оценивать вещи, потому то я и решилась уехать из Парижа на лето. Леонардо обещал поселить меня в принадлежавшем ему доме, который пустовал очень много лет, – единственная информация, которую он предоставил, ни его местонахождение, ни фотографий я не видела ранее, поэтому готова была ко всему. Мы сели на катер и поехали.

Леонардо оказался неназойливым попутчиком, позволил хранить молчание, только смотрел на меня и стоял рядом, будто это доставляло ему удовольствие. Я же всю дорогу смотрела на блестевшую золотом воду каналов и невольно восхищалась красотой природы и рукотворной красотой. От созерцания пейзажа в голове все острее возникал вопрос, на который сложно было найти ответ. Что лучше – нерукотворная красота или творение человека, природный шедевр или цивилизационный? Насколько человек имеет право вмешиваться в созданное природой, если его творения зачастую не уступают, а для некоторых субъективных взглядов, даже лучше творений природы. Что сильнее – божественное творение из хаотичной массы или творение ума высшего существа из созданного богом? Навряд ли человек стремится соперничать с Богом, однако хочет восхищения и памяти потомками. Насколько он имеет право вмешиваться в природное мироустройство, делая для самого себя обитание комфортным и красивым? Вопрос дискурса. Ведь не секрет, что изменяя природу даже в самой малой степени, человек изменяет свои условия обитания. Чем больше факторов влияет, чем выше их интенсивность, тем ниже выживаемость человека – оптимум благоприятных условий существования сужается. Зона нормальной жизнедеятельности становится все меньше, хотя прекрасные творения оставляют нам богатое культурное наследие и освобождают от тяжелого ручного труда. Что является благом, что злом?

Доехали мы до нужной остановки примерно минут за двадцать, высадились из вапаретто на маленькую площадь, потом прошли немного по старым улочкам, и я узрела мое новое пристанище воочию. Глаза расширились, сердце подпрыгнуло от страха.

– Боже! – в сердцах по-русски сказала я.

Дом был трехэтажный, довольно обшарпанный, и от его неухоженности бросало в дрожь. Странный цвет – среднее между малиновым и охряно-красным, тоже не придавал очарования, не смотря на то, что большинство домов имело подобный цвет. Окна высокие, но узковатые, дугообразные, с зелеными ставнями, наглухо закрытыми, смотрелись враждебно, словно здание не хотело никого в себя впускать. На верху виднелась мансарда, которой давно никто не пользовался, и скорее всего, не суждено было воспользоваться мне. Дверь дома выходила прямо на высокую старую стену и узенькую улочку, так что покидая дом, надо было поворачивать сразу направо, чтобы дойти до воде, и сесть в лодку, либо налево, тогда была возможность дойти до другой улочки, потом еще до одной, еще до одной, и выйти на площадь – маленькое, даже очень маленькое, но людное место. Подъезд к воде был со ступенек, продолжавшихся в узкую дорожку, которая проходила возле одной из стен дома, и выходила на улицу. Получалось, что дверь была как бы с боку, и к ней можно было подойти как со стороны суши, так и с воды. Но назвать эту тропинку улочкой язык не поворачивался. Шириной она была ровно в полтора человека, вся темная, мрачная, ее тускло подсвечивали с двух концов выходы.

Я встала перед тяжелой дверью, резной и необычно красивой. Она была вырезана из нескольких кусков разного металла, какие-то ее части были старше остальных. Леонардо начал искать ключи.

– Необычная ковка, – произнесла я, проводя пальцем по металлу.

– Да, старинная. Ей, наверное, уже многие сотни лет.

– А, что за мотив? – мои глаза разглядывали фигуры, пытаясь понять сюжет.

– Запретный плод, – ответил Леонардо и загремел ключами.

– Разве? Здесь в основном одни женщины, пляшущие, с распущенными волосами. И только один мужчина, с чашей вина. Больше похоже на Бахуса и пляски вакханок.

– Это аллегория передана через мужской образ. Видишь, – художник указал пальцем на мужчину с бородой и венком на голове, подносившего ко рту чашу, – он вкусил женщину, которая оплела его своими чарами, и ею же был отравлен. Это – и сладость, и вечный плен, поэтому он окружен таким большим количеством женщин. Ему некуда выбраться, он не может освободиться от пут. Женщин здесь так много, чтобы показать многоликость и коварство женской натуры.

– А, венок?

– Это лавр. Подразумевается, что даже самый мудрый мужчина не может устоять перед женскими чарами.

– Разве такие сюжеты изображают на дверях дома?

– Ну, это же не церковь, – он улыбнулся сквозь свою белую бороду и открыл дверь. – К тому же раньше никто не был таким моралистом, как сейчас. То была Венеция с абсолютно иной моралью и иными ценностями. Вспомни наших куртизанок! Или роскошные балы, стилизованные под вакханалии. Тогда все было по-другому!

Я ступила внутрь, в полную темноту. За спиной светила узкая полоска от открытой двери. Мурашки снова забегали по коже. Дышать здесь было невозможно: одна сплошная пыль и спертый воздух. Я закашляла.

– Я сейчас, только открою ставни, – произнес чужой голос глухо.

Шаги сначала отдалились. Мое тело замерло на несколько минут, прислушиваясь, как открываются с большим трудом ставни. Стал появляться свет. Глаза чуть прищурились и принялись разглядывать помещение.

– Странный, странный дом, – размышляла я, медленно ступая по старому мрамору.

Леонардо вернулся и захлопнул дверь за моей спиной. Я снова вздохнула и стала продвигаться по помещению, следуя за Леонардо из комнаты в комнату. Здесь все пахло сыростью и плесенью… и старостью, такой древней, будто могильной, словно в склепе, от этого запаха кружилась голова. Свет еле проникал через немытые окна. В этом тусклом освещении были видны пыль на деревянных полах, старая мебель в серых покрывалах. Белые одежды закрывали даже картины и другие вещи. Я повернулась к Леонардо. Он улыбнулся.

– Здесь все заброшено, и требуется ремонта, но…

– Здесь волшебно, – солгала я и улыбнулась.

– Я пришлю тебе Ванду. Она здесь уберет.

– Ванду? – переспросила я.

– Она живет со мной, ведет мой дом, – пояснил он. – Пойдем, я покажу все комнаты.

Комнат в этом доме было не много. Холл с лестницей на второй этаж, гостиная с мягкой мебелью и обеденным столом, небольшая кухня с плитой доисторического происхождения и роскошной старинной плиткой, местами отвалившейся, местами с отколотыми краями, на втором этаже был тоже небольшой зал и коридор с двумя спальнями и ванными. Радовало только, что ванны были в отличном состоянии, и в комнатах имелись балкончики. Чердак, точнее мансарда, закрытая наглухо, являла собой самое интересное.

– Там ничего интересного, так что не стоит ее открывать.

Леонардо сказал это немного нервно, увидев мой любопытный взгляд, и, помявшись, спустился вниз. Я последовала за ним. Осмотр продолжался. Самое страшное настало, когда я увидела щиток подачи электроэнергии. Он был поставлен в начале двадцатого века, и лишь слегка как-то модернизировался огромным количеством проводков, что походило на тарелку спагетти неаппетитного цвете. Я хлопала глазами и впадала в панику глядя на это несъедобное блюдо.

– Не волнуйтесь, – произнес хозяин. – Я включу, но если вдруг свет погаснет, просто позвони мне.

– Хорошо, – улыбнулась я, еще раз взглянув на блюдо.

Леонардо поднял чемодан на второй этаж, а потом попрощался со мной у дверей. Дверь захлопнулась как мышеловка, поглотив меня в своей некрасивой пасти. После ухода хозяина, глаза еще раз пробежались по обстановке, нагнетающей тоску и отчаяние. Я села на пыльную кровать, закашляла, взгрустнула и опять закашляла. Работы предстоит много! Глаза забегали по полу в бесполезной надежде выловить хоть что-то хорошее из всей этой ситуации. В голове крутились черные мысли. Не знаю, сколько я выдержу в этом доме? И стоило вообще сюда приезжать? Переезд показался мне наилучшим выходом, а теперь, я сомневалась. Глаза поднялись вверх. Балки так же угрожающе свисали с потолка, старые, но крепкие. Дерево было темным, кое-где покарябанным, единственной радостью для глаз оставались яркие венецианские люстры, искусные, нарядные, однако, сейчас все в пыли. Они моментально придавали яркости и пышности интерьеру и оправдывали свою славу. Красные в нижней гостиной, матовые на верхних этажах, в спальнях.