Creative Writing School - Пашня. Альманах. Выпуск 1

• Название: Пашня. Альманах. Выпуск 1
• Автор: Creative Writing School
• Жанр: Русское современное

В первый выпуск Альманаха «Пашня» вошли лучшие работы выпускников литературных мастерских Creative Writing School – рассказы, эссе, автобиографические истории, стихи. Руководители очных мастерских: Майя Кучерская, Денис Драгунский, Марина Степнова, Олег Швец, Дмитрий Быков, Екатерина Лямина, Алена Карась – и преподаватели онлайн-школы: Евгений Абдуллаев, Марина Вишневецкая, Юлия Идлис, Лиза Новикова, Денис Осокин, Елена Холмогорова – в сущности, представили отчет о проделанной за год работе.

---

Задребезжал телефон. Мама вышла из сереющей в рассвете кухни и растворилась в темной прихожей.

– Да! Привет! Как? Взял еще одну вахту? А как же… – трубка тихо клацнула, мама на цыпочках вернулась в кухню.

– Папа не приедет на каникулы. Там экспедиция новая, из пилотов только он свободен. Взял еще один контракт, хочет заработать нам больше денег. – Мама отвернулась и стала выдвигать ящики, будто потеряла что-то. – Давай щей, что ли, лучше.

У Сережки задрожал подбородок, он кинулся к углу, схватил с гвоздика топорик. На топорище выжигателем было выведено «Сереже 5 лет». Метнулся в прихожую – шуба, шапка, унты. Дверь на балкон пыхнула паром. Отвернул морозные одеяла, заботливо укутавшие мешки пельменей, лепленные всей семьей, два полена завернутых в бумагу рыбин, три ведра брусники. Сережка торопливо засунул горсть брусничных камушков в рот. А вот и жбан с квашеной капустой. Мальчик заколотил топориком: «Там прибавилось, тут убавилось. И зачем я деда Мороза просил? Один день в школе потерпеть, что ли, не мог?». Достаточно, на щи хватит.

– Мам, я гулять!

– Оденься!

Сережка не спорил. Вязаная шапка и верхняя меховая, две шерстяные кофты, колготки, рейтузы и ватные штаны, шуба и черные «летные» унты – быстро не побегаешь, зато с санок не больно падать.

Улица охолонула ледяным туманом. Видно было метров на пять. Сквозь туманную вату тарахтели двигатели грузовиков, их не глушили на ночь. Сережка направился знакомым путем к школе.

В серой громаде школы горели только три нижних окна. С крыльца скатилась тень и замахала руками:

– Серый!

– Женька! – Сережка засмеялся и побежал навстречу, ведь это Женька – лучший друг, лучше не бывает. – Айда на горку!

– Слушай сюды, – колобок, внутри которого скрывался щуплый Женька, жарко зашептал: – Я, короче, на градусник не посмотрел и пришел в пустую школу. Думал домой, а тут сантехник тот, с бородой, из пятого дома. Говорит, прорыв трубы под школой ночью был. Усек?

Сережка усек. Из-за вечной мерзлоты дома в Якутске строили на сваях. Между землей и первым этажом – пустота, перемежающаяся лабиринтом труб, укутанных в слой стекловаты. Если труба прорывалась, пустота заполнялась причудливыми ледяными пещерами, норами и сталактитами. Лед закупоривал дыры, и трубы никто не чинил. Первыми найти ледяное царство было невероятной удачей.

– Лишь бы Авдошин не пронюхал, он уже тут с двумя лбами из шестого «б» ошивался. Айда?

Пригибаясь и заваливаясь в сугробы, друзья добрались до угла и протиснулись под бетонные сваи. За ночь под школой образовалась настоящая ледяная крепость. Они скатывались с желобов, пролезали в лихо закрученные норы, штурмовали полированные торосы. Наконец, примерно под кабинетом биологии, достигли просторной белой пещеры – королевской залы ледяной крепости. Прорыв трубы был где-то рядом, так как лед местами был не совсем крепок – уже не вода, но еще и не твердость льда.

– Серый, давай тут будет наше место. Можно играть до самого вечера, а потом ко мне, мать в больнице на дежурстве до ночи, – Женек в восторге озирался на причудливые ледяные наросты, заполнявшие пещеру, – смотри, скульптуры!

– Давай! А вон мамонт, а то жираф.

– Ага! А там – смотри, как будто кабина и крыло самолета твоего папки, видишь?

– Угу. Только папка не приедет на каникулы.

В пещере сразу стало зябко.

– Да он вообще, значит, больше не приедет, он же вахтовый, – Женькин голос был ледяным. – Мой тоже приезжал-приезжал, а потом не приехал.

– Это твой не приехал, а мой приедет! – Сережа толкнул Женьку, тот оступился и съехал унтами в вязкую жижу, стремительно твердеющую на морозе. Белые Женькины оленьи унты, расшитые бисером, единственная его добротная одежда, вмерзли по щиколотки.

– Что ты наделал, меня мать убьет как вернется с дежурства, она эти унты доставала знаешь как?

– Не плачь, Женька, нельзя! Давай помогу, давай, тяни! – Сережа дергал Женьку за ноги, но унты не поддавались.

– Да я бы лучше с Авдошиным пошел! – Женька сдался и заревел, глаза покрывались коркой льда, на носу разрастались сосульки.

Женька вылез из унт, они быстро и молча выбрались из школы. Женька отвернулся и побежал к дому, благо жил за углом, только замелькали снежные носки.

Сережа проскользнул в квартиру. Его окутало душистое тепло. Мама вышла, обняла его:

– Знаешь, я решила, что у нас все равно будет праздник. Покушай, а потом, смотри, я испекла пирог с брусникой и нашла-таки банку сгущенки.

– Мама, папа никогда не вернется, – Сережа уткнулся в мягкий мамин живот и заплакал, – он вахтовый.

– Кто это никогда не вернется?

На пороге стоял большой и меховой – папа.

– Я решил, к черту эту экспедицию. У нас Новый год, каникулы, кто будет делать чудеса, если не я? – он прижал Сережку, поцеловал в лохматую макушку. – На, это тебе – новые унты, как ты хотел, белые с бисером, вместо твоих старых летных. Один диспетчер отказался, оказия вышла.

Папа протянул мешок.

– Пойдемте кушать, еда на столе.

– Мам, пап, – Сережка оглянулся на обнявшихся родителей, – Можно я до вечера к Женьке? У него мать на дежурстве.

– Давай, но не дольше девяти.

Сережка оделся и выбежал за дверь.

– Свет! – крикнула мама. Подошла к двери, щелкнула выключателем. Мешка с унтами в прихожей больше не было.

Юлия Орлова

Надя

Монотонная осень, ускоряясь, пролетала за окном, не цепляла взгляда. Сквозь дрему я почувствовала запах детства. В этой поздней электричке пахло пирожками – жареные, толщиной с сосиску, девять рублей пачка, обернутая целлофаном, их можно было купить в пекарне у поликлиники.

Недалеко от меня сидела грузная женщина, по виду лет под 40. Глядя в окно или скользя взглядом по окружающим, она доставала пирожки из пакета и один за одним отправляла в рот.

На ее крепкие ноги, почти полностью скрытые длинной шерстяной юбкой, были надеты вязаные носки, поверх ботинок – калоши. Вместо пальто – мешковатый, бесформенный ватник, вероятно, с чужого плеча. Голова, туго обернутая серым пуховым платком, казалась очень маленькой; губы и нос расплылись, потеряли контуры.

В этой женщине я с трудом узнала мою Наденьку – подругу, которую так обожала в юности и с которой мы так неотвратимо разошлись почти 30 лет назад.

Губы и пальцы Наденьки лоснились от масла, она не закрывала рта, когда жевала.

Я сделала вид, что не узнала ее.

* * *

Наденька пришла к нам в пятом классе. Ее отца, военного, перевели в районную часть. С мамой, папой и бабушкой они поселились в старом деревянном доме на окраине города.

С расстояния времени, будто глазами, полными слез, вижу ее бесплотной, нереальной, без всего лишнего – без всего дурного.

Тонкая, воздушная, улыбчивая, Наденька не ходила – порхала, очаровывала всех. Всегда хорошо, аккуратно одета: большие газовые банты на белых тонких косичках, пастельные блузки с рукавами-воланами, плиссированные юбки. Мама одевала ее как фею.

Наша классная Виктория Маркеловна сразу усадила Наденьку на первую парту. Учителя – и те редкие тройки ставили ей по-доброму, с улыбкой, никогда не прикрикивали на нее.

Только физкультурница – старая тетка с мочалкой блондинистого парика и угольными бровями – косо смотрела на Наденьку: «У нее ж фиалки в голове!» Нам и этот образ казался волшебным, как все, связанное с Наденькой, хотя значил он совсем другое.

В хоре Наденька была первым сопрано. Она очень любила солировать чистым, некрепким голоском в «Аве Мария». Я из альтов тянула шею, с восхищением глядела на эту хрупкую девочку. А ее, казалось, в эти минуты не было с нами.

Мы с Наденькой очень скоро подружились. Иначе и быть не могло – мое чувство к ней было сродни обожанию воспитанниц институтов благородных девиц.

Лето после пятого класса мы провели вместе в ее доме – изучали содержимое чердака, оставленное старыми владельцами, перерисовывали в альбомы изгибы цветных наличников, запускали змеев. Для меня это лето было самым настоящим, последним в детстве, полным солнца и любви.

* * *

Родители Наденьки погибли в один день – разбились на машине такой же пустой, глухой осенью. Мы только начали шестой класс.

Так получилось, что опознавала их не бабушка, а Наденька: бабушка была на почте, получала пенсию. В непонятной спешке, из теплого выходного утра девочку привезли в морг и завели к родителям.

В класс она после этого больше не пришла. Бабушка грозилась подать на полицейских в суд, шумела и плакала от горя и ярости, а пока забрала Наденьку из школы. Несколько месяцев девочка провела под наблюдением психиатра. Поговаривали, что на время ее отдали в психо-неврологический интернат, но точно это до сих пор не известно.