Ирина Бйорно - Журавушка танцует на поляне

• Название: Журавушка танцует на поляне
• Автор: Ирина Бйорно
• Жанр: Поэзия

Ирина Бйорно – поэт, писатель, создатель. Пишет для взрослых и детей. Главная её награда – читатели, которые живут во всем мире и читают её книги.

---

Она не была распята за свою борьбу, но и денег она не заработала. Семьи у неё не было, так как любви она так и не нашла. Оставались горы и камни. Там и только там она чувствовала себя свободной от своей борьбы, от вопросов о семье, любви и смысле происходящего. Горы требовали сосредоточения только на одном – правильном шаге вперед. А за это они дарили состояние эйфории тому, кто стоит на их плечах и касается головой звездного неба. Эта эйфория была высшей наградой за долгие часы на холоде, с ледорубом в руках и всем этим снаряжением скалолазов-любителей, стоившей ей всех заработанных денег.

Августовское солнце начало садиться за верхушку глетчера, и она решила остановиться на ночлег в своей маленькой палатке и выспаться в пуховом спальном мешке, не пропускающим пятидесяти градусный мороз к её закаленному мускулистому и бесплодному телу. Спать в мешке на свежем воздухе она любила, а температура в августе была не такая низкая – только 1—2 градуса ниже нуля.

Она сняла свой рюкзак с плеч и вынула палатку. Умелыми движениями она раскрыла её и стала вбивать колышки палатки в вечный лед. Вынула пуховый мешок и положила его в палатку. И тут налетел первый порыв ветра. Так здесь бывало всегда – чем ближе к верхушке гор, тем неожиданнее и сильнее были порывы ледяного ветра. Схватить лежавший у палатки ледоруб она не успела, и её ботинки вдруг поехали по льду вниз. Шипы от «кошек», которые должны были затормозить, не сработали, так как на них налип подтаявший августовский снег, превратив шипы в скользкие сосульки.

Она неслась вниз с глетчера так быстро, что не успевала заметить, в какую сторону её сносит. А её несло прямо в разлом, который она аккуратно обошла еще утром. Она преодолела расстояние, которое прошла с утра, за несколько минут и, не удержавшись на крае расщелины и полетела головой вниз в темноту.

В сознании были последние отрывки мыслей о веревках, боли и вдруг её рот с припухшими от ботекса губами открылся и она завопила «Мамочка!»

– Чка! Чка! Чка! Повторило эхо и замолкло. И вновь глетчер окружила тишина. Остались только палатка с мешком и следы на снегу. Маленький радиопередатчик был разбит и не мог теперь передать сигналы на станцию туристов. Еще одна жизнь ушла под вечный лед глетчера вместе с неразрешенными вопросами. Земля продолжала крутиться, луна – отражать свет солнца, а вселенные – разлетаться. Только теперь – без неё.

А ветер с вершины глетчера стал надувать в темноте одинокую палатку, исподняя на этом одиноком инструменте заунывную песню снежных гор – северную рапсодию.

Осенний ритм

Запутались чужие слезы
В последней паутинке лета,

И холод смыл туманов грезы,
Теплу и неге места нету…

Рябины гроздь – узоры ниткой,
Цепочка лета разорвалась,

А на асфальте след улитки,
Как подпись осени осталась….

Концерт

Ей удалось купить билет в концертный зал, новый, чудесный концертный зал, построенный по всем законам отличного звучания. Концерт был классический, а музыка – русской. Или – бывает ли классическая музыка русской, немецкой, австрийской? Это ведь звуки, которые пришли в голову людям, и они их записали на бумагу. Бывает ли музыка классическая или национальная? Бывают ли звуки классические или русские? Какие они, эти русские звуки?

Дирижер должен был быть известный Темирканов, умеющий собрать звуки всех инструментов в один, гармонический хор звуков. Но он не приехал. Он был тем магнитом, который притянул всех этих людей в новый концертный зал. Он вытянул их из их повседневной рутины повторения, их «дня сурка», и заставил проехать через весь город на этот концерт. Люди собрались, но его, магнита, Темирканова, там не было.

Вместо него пришла маленькая американка, для которой этот концерт был одним из первых в жизни, да еще с таким замечательным профессиональным оркестром. Она немного боялась, но душе радовалась возможности, появившейся в её жизни случайно. Она смело вошла на подиум перед оркестром и уверенно постучала дирижерской палочкой по пюпитру.

«Поехали!» И оркестр заиграл ноты, которые когда-то появились в голове одного русского, уехавшего из коммунистической России. Каждый музыкант смотрел в свои ноты и играл их на своем инструменте, а она, маленькая американка, пыталась объединить все голоса в единый поток звуков. И у неё это неплохо получалось.

Моя героиня сидела на последнем в ряду стуле около прохода, так она не чувствовала себя хорошо в присутствии еще полтысячи людей, сидевших в зале. Она мирилась с их присутствием, но оставляла за собой право незаметно сбежать – нет, не от музыки, которую она любила, а от этой дышащей, сопящей, кашляющей и пахнущей толпы, называемой публикой.

У неё был только один сосед – справа, но уже через десять минут после начала концерта моя героиня поняла, что мужчина не мылся по крайней мере дней пять, и от его немытых волос несло человеческим салом. Запах был дурным и стойким, и вызывал у неё тошноту, а тот еще наклонил тело в её сторону, оперевшись рукой на поручень кресла.

В тот момент музыка для неё исчезла, превратившись в набор звуков. Мелодия распалась на части под натиском сального запаха. Волшебство превратилось в муку. Уйти ей казалось некультурным, и она сидела, страдая и скорчившись, отстраняясь от запаха справа. Но тут до неё долетел запах из соседнего ряда. Видно, воздушная система охлаждения в зале перемешала запахи, распределяя их среди зрителей. Запахло потом, немытыми джинсами и нестиранными носками. Эта какофония запахов перемешалась с дезодорантами, лаками для волос и всевозможной косметикой – как дешевой, так и дорогой. У запахов не было ни мелодии, ни гармонии, и нашу героиню стало подташнивать.

Она закрыла глаза и зажала нос, оставив лишь малюсенькую щелочку для дыхания. Воздух был искусственным и нечистым. Сама она мылась утром и вечером, переодевала белье каждый день и не использовала сильно пахнущей косметики.

Почему люди не чувствуют этих запахов? Как они могут слушать музыку в такой обстановке? Ей захотелось уйти подальше от звуков, запахов, мелодий, толпы.

«Зачем я сюда пришла? За звуками? За мечтами?» И вдруг ей показалось, что она поняла, поняла тайну звуков! Ведь человечество разъединило звуки в семь нот, семь несвязных звуков. А ведь в природе такого нет, там нет дискретности, нет разрыва, а есть одно большое глиссандо, когда один звук плавно переходит в другой. Но люди разделили звуки, а потом решили скомбинировать эти разделенные звуки – в мелодию.

И тут она вспомнила скворца, который сидел и пел вчера в парке. Она шла домой с работы через парк, и вдруг остановилась. Скворец сидел на ветке и пел в самозабвении, глядя на уходящее солнце. Он пел, как мог, не комбинируя звуки, а просто рождая их. Скворец был сам музыкальным инструментом. Она остановилась под деревом, а тот вдруг смутился и перестал петь. Но потом открыл клюв и выполнил такое глиссандо, катясь по звукам, как по волнам, что у неё захватило дух от такого богатства ощущений.

Она встала и уверенно пошла к выходу из зала. Она вышла, нашла на вешалке пальто и пошла к выходу. Она поняла, что никогда больше не променяет мелодию скворца на семь нот человека, каким бы гениальным не называли эти бесконечные мелодии, повторявшие все те же семь нот.

Она шла к станции метро, и вдруг в кустах увидела скворца. Тот сидел нахохлившись и не пел. Она тихонько приблизилась к кусту, стараясь подойти поближе к этому чудесному инструменту природы. Скворец вдруг вспорхнул, и на лету заквохтал, как курица, словно говоря ей:

– Ну чего ты меня разбудила? Думала, что буду петь по твоему желанию? Нет вот! Не буду! Это вот твои мертвые инструменты играют под команды дирижёра, а я вот – пою, когда хочу! А ты вот так не можешь – жить и делать то, что хочешь! Не можешь!

И скворец улетел прочь, оставив мою героиню со своими мыслями.

На белых лебединых перьях

На белых лебединых перьях
Спит пятизвёздная принцесса.

Ей снится старая цыганка,
А рядом – девочка в отрепьях..

Она играет на гармошке,
Прося прохожего монетку,

И представляет по-нарошку
Себя, как важную принцессу.

Проснулась бедная принцесса,
Что спит на лебединых перьях,

Заплакав от картины страшной
И от своей судьбы неверья…

Не плачь, родная, успокойся!
Усни на перьях лебединых!

Ты скоро станешь королевой,
Навек забыв тот сон старинный….

Чудесный платок

Все началось в прошлом году в один дождливый ноябрьский день. Дед сидел домами читал «Жизнь животных» Брэма, а бабка сновала по кухне, готовя курицу на ужин. Тут-то и постучал кто-то в дверь. Обычно в ноябре, да и в такую погоду, чужих в деревне не было. Дачники давно разъехались по зимним квартирам, а постоянные жители деревни – коих было меньшинство – к друг другу по вечерам не ходили.