Наталья Струтинская - Биография неизвестного. Роман

• Название: Биография неизвестного. Роман
• Автор: Наталья Струтинская
• Жанр: Русское современное

Внучка академика и дочь ученого, полная амбиций и уверенности в себе, Вера Львова, успешно окончив юридический факультет, устраивается на работу в юридический отдел компании. Там она знакомится с Федором, перспективным молодым человеком, в которого страстно влюбляется. Однако случайная встреча с журналистом начинает полностью менять как представления Веры о том, кто ее окружает, так и сам уклад ее жизни. Это – увлекательная и проникновенная история о неизвестном, который живет в каждом из нас…

---

Наступило мое время удивленно взглянуть на нее.

– Я о кафе, – выдохнула я. – Я не пришла к двенадцати…

Этти глубоко вздохнула.

– Так ты не получила мое сообщение?

– Какое сообщение?

Этти переступила с ноги на ногу и посмотрела на меня так, как смотрят на детей, когда они наивно просят объяснить им самые простые вещи.

– Я написала тебе утром сообщение, – сказала она. – О том, что я не смогу с тобой встретиться сегодня, потому что еду с родителями выбирать себе новый туалетный столик.

– Туалетный столик? – на автомате повторила я ее последние слова.

– Да, мой старый весь истерся, – пожала плечами Этти. – И вообще, уже хочется что-нибудь изменить в своей комнате…

– Да… – я почувствовала, как мои губы конвульсивно дрогнули в улыбке.

– Одним словом, хочется перемен, – моя улыбка, вероятно, подбодрила Этти, потому как удивление на ее лице сменилось заинтересованностью. – Я вообще решила совершить небольшую перестановку в своей комнате, поменять ковры, перебрать все ящики…

– Мне пора идти, – прервала я Этти и натянуто улыбнулась: – Удачно съездить за туалетным столиком.

– Спасибо, – счастливо улыбнулась мне Этти, искренне не замечая сарказма в моем голосе.

Я вышла из подъезда Павлы, чувствуя себя совершенно раздавленной. Я не могла точно определить, что именно так сдавливало мне горло, но слезы, постепенно наполняющие мои глаза, душили меня. Я старалась глубоко и спокойно дышать, чтобы не позволить слезам выйти наружу. Я никогда больше не чувствовала себя более одиноко, чем в тот день.

Я шла к метро, невидящими глазами скользя по фасадам домов и лицам прохожих. Нос сам собой покраснел от промозглого осеннего холода, а пронизывающий ветер сушил глаза, и потому можно было уже не бояться, что кто-то увидит в них слезы.

Невидящим взглядом я скользила по лицам прохожих и думала о том, видят ли их глаза кого-нибудь вокруг? Неужели и вправду всякий человек занят лишь своей жизнью, делая себя совершенно одиноким и обрекая на одиночество других?

Есть ли что-то настоящее в этом мире? Что-то, во что можно поверить, вложив в это «что-то» всего себя? Что никогда не обманет и не обернется скрытой от глаз стороной? Что будет верно своим словам и мыслям? Что будет истинным и неизменным, настоящим, а не плодом воображения?

Быть может, и дружба, и любовь – всего лишь отражение других в нас самих? Они, не знающие живительного воздуха атмосферы, есть только в нас, и только мы, вдохновенные этими высшими чувствами, способны знать их меру, смысл и предназначение? И оттого нет точного определения ни дружбы, ни любви – есть только не имеющее материи облако, покрывающее человечество.

Но есть у них единственное проявление, которое связывает их и без которого они не могут существовать, – самоотдача. Отдавать что-либо, не прося ничего взамен, – великое счастье и истинная сущность сердца, вдыхающего в тело жизнь. Как невыносимо скучна, безлика и, порой, жестока становится жизнь, когда наше существо требует ответа, когда в памяти всплывают содеянные нами добрые дела, а язык посредством грубой речи упрекает ими кого-то, сбрасывая со счетов все настоящее, исконное, что только может быть в человеке. И человек становится пуст, жизнь его теряет цвет, все кажется безликим и неблагодарным. Но благодарность, как и всякое чувство, есть только в нас; не нужно ждать, пока она обретет форму, – это невозможно, потому как такова природа всего нематериального. Благодарность есть ответ на самоотдачу, ответ себе, и оттого живительный и вдохновляющий. Внутри нас есть баланс, который мы, по неопытности своей и по незнанию, нарушаем сами, ища ответы не в себе, а в других.

Я всегда считала, что Этти легко относится к жизни и никогда не задумывается об ответах на вопросы, которые жизнь так часто ставит перед человеком. Сначала я жалела Этти, находя объяснение этому в укладе ее жизни, диктуемом властным отцом и лишающем ее свободомыслия. Потом безвольность Этти и ее смиренность стали вызывать во мне раздражение, рождая в моей душе пораженный отклик: почему она не противится этому? Почему не стремится освободиться от пленяющих ее уз, найдя в себе свое «я» и обозначив его границы? Но теперь во мне родился ответ на все эти вопросы, поразивший меня своей простотой и озадачивший меня своей жестокостью: Этти, добрая, благодушная и отзывчивая, обладала самым страшным пороком человека – безразличием. Она жила только своим миром, послушно следуя указаниям, которым привыкла следовать с детства. Она не взаимодействовала с миром, и мир не взаимодействовал с ней. И она, окруженная всеми благами жизни, была бесконечно одинока в своей золотой клетке, не находя в себе этой своей безразличности и не замечая того паралича, который совсем скоро мог сковать ее душу.

Заключение мое было поспешным, продиктованным обидой, которую нанесла мне вовсе не Этти. В те дни я сама пребывала в клетке собственной страсти, но не хотела признаваться себе в этом. Всякое бесстрастие и спокойствие воспринималось мною как равнодушие. Все мое существо походило на оголенный нерв, который со всей чувствительностью воспринимал любую поступающую извне информацию. Быть может, именно потому я так тянулась к Альбине, живой и страстной. Мне думалось, что всегда лучше гореть открытым пламенем, нежели жить в вакууме чувств.

Я доехала в наполненном шумом вагоне метро до станции, на которой находился университет, где работал мой отец, поднялась по эскалатору и вышла на улицу. Университет находился недалеко от метро, и потому скоро я уже поднималась по гранитным ступеням главного входа.

В коридорах университета стояла тишина. Студентов было мало – по субботам учились не все факультеты. По центральной лестнице я поднялась на этаж, на котором находился отцовский факультет. К своему удивлению, в конце коридора, на лавке у двери кабинета отца, я увидела Бориса. Обернувшись на стук моих каблуков, Боря заерзал на лавке и прислонился спиной к стене.

– Ты здесь? – удивленно протянула я, приближаясь к нему.

– У папы заседание, – сказал Боря, пододвигаясь на лавке и освобождая мне место.

Я опустилась рядом с братом, вытянув перед собой ноги в сапожках на невысоком каблучке. К своему удивлению я обнаружила, что сапожки, которые я купила еще в начале прошлой весны, мне жмут.

– Ты вчера всех здорово напугала, – сказал Боря после минутного молчания.

– Я знаю.

– Что случилось? – я почувствовала на себя проницательный взгляд брата.

Я ответила не сразу. К своему стыду, я снова чувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Я поспешно вздохнула, пытаясь усмирить волну, поднимающуюся к самому горлу.

– В моей жизни что-то происходит, – произнесла я. – Что-то, чего не должно было быть. Как будто я играю чью-то роль, доставшуюся мне случайно.

– Отец говорит, что свое место в жизни ищут только дураки, – сказал Боря.

Я горько усмехнулась.

– Дураки и те, кто не стремится в жизни найти себя или же топит в себе то, что есть он сам.

– Все может быть, – пожал плечами мой брат. – Вот только одно я знаю наверняка: такое чувство возникает тогда, когда ты окружен не теми людьми.

– А выбираем ли мы свое окружение? – спросила я. – Или только отвечаем на обращенные к нам запросы?

– Человек делает выбор каждую секунду, – сказал Боря. – Никто никогда за тебя ничего не решит. А если и решит, то и его решение будет твоим выбором.

За дверью кабинета послышались голоса. Через несколько мгновений дверь открылась, и из кабинета стали выходить ученые умы университета. Все что-то громко обсуждали, так что коридор, несколько минут назад бывший погруженным в безмолвие, наполнился ровным гулом. Последним из кабинета вышел отец. Он выглянул из-за двери, вероятно, намереваясь позвать Бориса, но увидев меня, выпрямился, после чего жестом руки пригласил нас зайти в кабинет.

Следом за отцом мы вошли в кабинет. В центре кабинета стоял длинный широкий стол, за которым несколько минут назад проходило заседание. Отец прошел к кулеру с водой, отделил один пластиковый стаканчик и налил себе воды. Он как будто забыл о том, что я исчезла на одну ночь, не предупредив его и маму, однако была в его лице некоторая напряженность и печаль, глядя на которые мне становилось тошно.

– Как дела? – спросила я, прерывая повисшее молчание.

Боря со скрипом отодвинул ближайший стул и удобно расположился на нем, раскинув на столе вытянутые руки.

– Пока никаких новостей, – сказал отец, наливая в стакан новую порцию воды. – Все ведут себя так, будто боятся, что за любой мало-мальски самостоятельный взгляд им тут же отрубят головы.

– Когда совет даст свой ответ? – спросил Борис, постукивая указательным пальцем по столу и исподлобья глядя на отца.