Виктор Конецкий - Морские повести и рассказы

• Название: Морские повести и рассказы
• Автор: Виктор Конецкий
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-389-12889-7

«Флот извечно стоял одной ногой на воде, другой – на юморе», – писал Виктор Викторович Конецкий, профессиональный моряк и один из самых издаваемых и любимых читателями русских авторов XX столетия. Рассказы и повести Конецкого так или иначе связаны с морем или посвятившими ему жизнь людьми, основаны на личных наблюдениях, часто автобиографичны. Занимательно описывая рабочие будни полярного рейса, создавая меткие и выразительные портреты героев, отдавая дань северной природе, автор затрагивает такие непростые темы, как противоречивость человеческой натуры, способность не терять лица в сложных ситуациях – будь то столкновение с морской стихией или необходимость трудного нравственного выбора в отношениях с людьми.

---

Вольнов устроился поудобнее под навесом шлюпочного чехла и принялся наблюдать за незнакомым сейнером, поглаживая от хвоста к голове Айка. Вольнов был уверен, что сейчас произойдет что-нибудь интересное. Нельзя на таком ходу влетать в этот ковш. Из-за угла причала не видны камни и буй возле них. Как только сейнер вырвется из горла ковша, ему придется давать самый полный назад, корму судна забросить влево, потому что винт у него правого шага. Да еще ветер навальный будет, когда шквал подоспеет…

Все затихло вокруг, ожидая дождя. И стал слышен далекий зуд электропилы на фабрике. Берег был пустынным. И суда вдоль причалов стояли очень молчаливые какие-то, пустынные. То ли команды поуходили в город, то ли на судах ужинали. Первые капли дождя горохом посыпались на трюмный брезент. И в такт им четко и дробно простучали по доскам причала сапоги матросов. Матросы по одному спрыгивали вниз. И под Вольновым мягко заколебалась палуба.

– Пацан прыгнет, а пароход уже на борт ложится, – пробурчал Вольнов себе под нос. – Хороший пароход, прямо авианосец…

Ветер ударил сильным и холодным порывом. Из-за угла причала вынесся незнакомый сейнер. Вольнов только теперь разобрал его бортовой номер: «МРС-7».

– Подвинься, капитан, – сказал механик, поспешно опускаясь рядом с Вольновым. От механика потянуло запахом пота и мазута. Старик тяжело дышал, но на его губе, как всегда, висела разжеванная сигарета. Две пуговицы на поясе брюк расстегнулись, торчал клок синей рубахи.

– Сейчас он даст полный назад и завертится, как селедка на сковородке, – прохрипел механик, кивая на МРС-7.

– Абсолютно точно, Григорий Арсеньевич, – мягко и одобрительно сказал Вольнов. – Я этого и жду.

Вольнов видел старика насквозь. И старик, наверное, знал об этом, но все равно часто говорил то, чего не следовало говорить. Сейчас он хотел показать, что все отлично понимает в сложностях морской жизни, что он во всем по-прежнему разбирается, что он честно сдал экзамены по техминимуму, что он не подведет Глеба там, впереди, во льдах.

Дождь пошел сильнее. Ровный шум разбивающихся о воду брызг приглушил стук двигателя на «Седьмом». Кто-то очень длинный и сутулый стоял на его верхнем мостике и крутил штурвал.

– У меня клык качается, – сказал механик и сплюнул сигарету за борт. – Качается, понимаешь, капитан, у меня зуб. Туды его в качель.

– Один момент, – сказал Вольнов. – Мне кажется, у них не в порядке рулевое управление.

«Седьмой» все-таки развернулся и теперь шел почти под прямым углом к причалу. Длинный человек на его мостике отчаянно крутил штурвал.

– Судя по всему, он хотел швартоваться к нам. И все еще хочет, – сказал механик, шепелявя, потому что одновременно раскачивал свой клык указательным пальцем.

– Боцман! – крикнул Вольнов. – Кранцы на правый борт!

Ему ответил только шум дождя, ветра и тревожный лай Айка. Очевидно, боцман и матросы уже спустились в кубрик и не слышали.

«Седьмой» приближался.

– Да. Конечно. У него не в порядке рулевое управление, – сказал механик. Он уже забыл про свой клык и сидел, стиснув толстые, широко расставленные колени черными крепкими пальцами. На палубе «Седьмого» суетились люди. Вольнов выскочил под дождь, вжав голову в плечи, и подхватил тяжелую автомобильную покрышку, которая служила вместо кранца.

– Осторожней, Глеб! – крикнул механик запоздало.

Вольнов совсем близко увидел сварочные швы на борту МРС-7. И на миг стало жутко – так стремительно и неумолимо надвигался и вырастал этот чужой борт. Но Глеб все-таки шагнул ему навстречу со скользким кругом покрышки в руках. Он швырнул тяжелую резину в узкую щель между бортов и отскочил.

…Короткий гулкий удар, заелозившая под ногами палуба, стеклянный звук лопающихся леерных стоек и – совсем рядом – незнакомые лица матросов на палубе «Седьмого».

– Приехали! – сказал длинный на мостике «Седьмого» и вдруг засмеялся, откинув назад голову без фуражки, с мокрыми, налипшими на лоб волосами.

Вольнов зло и монотонно сыпал на длинного грубые слова.

– Хватит латыни, – сказал длинный, продолжая смеяться.

– Заткнись! – заорал Вольнов.

Механик деловито и невозмутимо осматривал повреждения, его руки мягко ощупывали рваную сталь стоек, мерили стрелу прогиба у вмятины, похлопывали по закрутившемуся от удара стальному поясу на привальном брусе. Механик бормотал свое неизменное: «Руль есть руль… Да, без рулевого управления худо… Руль есть руль…» Рядом топтались матросы, покачивали головами с видом бывалых знатоков аварий, переругивались с матросами «Седьмого», подражая своему капитану.

И всех их сек и сек холодный дождь. Он пузырился на воде, и вода побелела, взъерошилась, шквальный ветер прогонял по ней короткие судороги.

Длинный слез с мостика, подошел к Вольнову и сказал:

– Больше не шуми на меня, а? – и опять захохотал. И поднял воротник своего заграничного морского плаща с погончиками.

– Акт! – сказал Вольнов.

– Всегда готов! – сказал длинный, как пионер на линейке. – Только пойдем под крышу, я боюсь бронхит заработать… Эй, старпом! Привяжи покрепче веревку к причалу! Занеси носовой швартов во-о-он на тот пал, понял?

– Есть! – четко сказал старпом длинному и сразу принялся раскручивать вертушку с тросом. И по тому, как все четко и быстро делалось на палубе «Седьмого», было ясно, что капитан здесь умеет не только шутить и называть трос «веревкой»…

Они спустились в кубрик и сели за стол. Вольнов вытер намокшие волосы полотенцем. Пришел механик, нацепил очки в железной оправе и уселся сочинять акт.

Длинный молчал и больше не смеялся.

Вольнов тоже молчал и стучал по столу пальцами.

Потом, головой вниз, кособоча зад и повизгивая от неудобства, спустился по трапу рыжий и мокрый Айк.

– Как звать этого кабысдоха? – спросил длинный.

– Айк, – сказал Вольнов сквозь зубы.

– А тебя как? – спросил длинный.

– Вольнов.

– Слушай, Вольнов, а чего ты такой небритый? У тебя же борода с рыжинкой, а это некрасиво… Небритость подходит только твоему Айку.

– Слушай, ты, как там тебя, – сказал Вольнов. – Какое, собственно, тебе дело до моей бороды?

– Ни-ка-ко-го! – раздельно сказал длинный и опять засмеялся. – А свое судно я еще не принял с завода и долбанул тебя только потому, что соединительная скоба на штуртросе застряла в какой-то щели под рубкой и руль стал ходить только по семь градусов на борт.

– А зачем на таком ходу ты в ковш полез?

Длинный оживился, отобрал у стармеха карандаш, поискал глазами бумагу, не нашел ничего, кроме акта, перевернул его и стал набрасывать схемку. Механик даже в затылке почесал от такого нахальства.

– Вот, видишь… Ветер был с зюйд-веста, и шел сильный шквал… Он выбрасывал судно на ребра затонувшей баржи…

– И тогда ты дал самый полный вперед?

– Да.

Это было красиво, но рискованно: за полный ход можно было сесть в тюрьму, а за выброс на баржу отвечал бы завод.

Длинный перевернул бумажку с актом и, не читая, подписал его: «Капитан МРС-7, капитан дальнего плавания Яков Левин».

– Так вот, Вольнов. Ты не злись, у меня не было другого выхода, чтобы спасти суденышко.

А Вольнов уже не злился. Чего нервы портить, если акт уже подписан.

– Но почему вы хохотали, я понять не могу, – сказал Вольнов. Звание «капитана дальнего плавания» произвело на него впечатление.

– Это мне тоже интересно: почему ты смеялся… И подпиши второй экземпляр, – ворчливо сказал стармех. На него романтические звания не произвели никакого впечатления. И потом, у него болел зуб.

– Честно говорить? – спросил Левин и сощурился.

– Конечно, – сказал Вольнов, протягивая ему второй экземпляр акта.

– Я всегда смеюсь, когда чувствую себя неудобно. Это потому, что я не нахал. Но, правда, я бы очень хотел им быть. Нахалам легче живется, как говорил мой старый и мудрый дядя Изя…

«Он может говорить без всякого акцента, – подумал Вольнов. – Есть такие евреи, которые иногда специально говорят так, как он сейчас. Такие евреи очень хорошо умеют рассказывать еврейские анекдоты. Он, кажется, славный парень. Только нервный».

– Да, смех есть смех, – глубокомысленно сказал механик.

– Что ты так уставился на мои руки? – спросил Левин у Вольнова. – Думаешь, я подпишу что-нибудь не то? – Он вдруг помрачнел. – Ты мне грубил, а я шутил. Но у всего должны быть границы, ты меня понял?

– А вот слабо вам подраться, полярные капитаны, – сказал механик добродушно и ухмыльнулся.

– Григорий Арсеньич, дорогой, не говори глупости, – попросил Вольнов. – А ты, Яков Левин, не мрачней. Я действительно смотрел на твои руки. Руки много говорят о хозяине… Я как раз по ним решил, что ты, должно быть, нервный.

– Ох уж эти мне домашние психологи, – сказал Левин. – Запомни, у меня не нервы, а двенадцатидюймовые троса… Ну ладно, я к тебе по делу пришел. Флагман приказал снабжение получать. Когда начнем?