Владимир Конарев - Тропы судьбы. Повесть

• Название: Тропы судьбы. Повесть
• Автор: Владимир Конарев
• Жанр: Русское современное

В цехе под открытым небом работа одна: по наряду Бога. Он может выдать благодать, солнышко, а может ливень или, пуще того, леденящий ветер. А ты, землероб, терпи! Дед-казак терпел, отец, терпи и не хнычь. Рядом вверенные помощники делу и земле. Ты и они стали на тропу возделывания зерновых культур. Это их тропы судьбы и агронома тоже. Судьба не всегда благосклонна. Она твоя тень! Она на тропе. Попробуйте и Вы, дорогой читатель, пройтись по тропам судьбы. Взгляните в её лицо.

---

– Правильно, Васильевич, учи нам смену. Я вот в его годы такого ещё не умел. Некому было учить. Учила жизнь.

Слова Сергеева, наверное, крепко запали в душу отца. Он с той поры не переставал думать о сказанном и часто повторял:

– Ладно, я – пахарь. И умру пахарем. А что с тобой? Мечтаешь быть агрономом. С одной-то стороны, верно, а с другой – не очень… Твои сверстники стремятся в город: кто учиться, кто работать. В поле не заманишь калачом, а ты твердишь своё: «Люблю жить в станице!»

Я знал, что отцу рисовалось иное моё будущее. Папка любил скрипку, хотя и не играл. Ни на чём! Любил слушать мелодии скрипача – станичника Подобряя. Тот к тому же был дока по колёсному делу. Мог одеть в деревянные колёса любую бричку, линейку, бедарку. А в обеденный час выдать мелодию.

Слушая Подобряя, отец видел меня знаменитым скрипачом на сцене.

– А почему бы и нет? – говорил, вслушиваясь в чудесные мелодии Вивальди.

Но это были его мечты.

– Володя, – спрашивал, когда я нехотя вставал с сидения трактора, – хочешь быть агрономом или трактористом?

Я понимал: отец лелеет мечту. А с сидения просит сойти лишь потому, что план смены надо выполнить. Время поджимает, на носу другие срочные работы. Дела полевые не отодвинешь.

При обсуждении вопроса, кем быть, моё сердце всякий раз замирало.

– Пап, ты почему спрашиваешь? Ты же знаешь, о чем я давно мечтаю. Сергеев – комбайнер, ты – механизатор, а я буду агрономом!

– Да знаю, это я так, для верности хотел узнать.

– А я знаю, ты хотел, чтобы я стал скрипачом?

– Думал. Теперь не думаю. Своё твердишь. Будь по-твоему!

После такой душевной беседы я отходил от трактора в поле, к растениям. А в период жатвы любил заходить в средину поля. Колосья то ли от лёгкого дуновения ветерка, то ли от того, что я зашёл к ним в гости на поклон, слегка наклонялись, и шептали: «Приходи, ждём! Приходи чаще!» Мир, в котором я жил, с детских лет был полон запахов, звуков, красок, впечатлений и вопросов.

– Пап, а почему у нас розы разные: одни пахнут, другие нет?

– А тебе, сынок, какие любы?

– Вот эти, один раз цветущие, около забора, – и я подавал отцу срезанный перочинным ножичком стебелёк.

– Да-а… – втягивал запах отец, – пахнет приятно. Сорт старинный. Любим в народе давно.

– Понятно, – и мой взор изучал уже листья. Осмотрю куст розы и вновь к отцу:

– Пап, а почему внизу на побеге семь листьев, а у этого, что выше, всего пять?

– Нижний побег – поросль шиповника – подвой. Выше – привой, у него пять листьев. Запоминай!

Удивляли не только краски мира растений. Удивляли капли росы, мерцание звёзд. Они притягивали в свою далёкую, потаённую глубь, несли над степью. Вводили в наивысшую степень отрешённости, такую степень, что забывалась игра, поход на речку, даже ложку за столом мог пронести мимо рта, чем поражал родителей.

И всё же, оставаясь один на один с полем, моим любимым местом, мог долго слушать шёпот колосьев, пробовать их зёрнышки на вкус.

Возникали серьёзные, недетские вопросы.

– Пап, – почему стебли вот этой травы оплели липучки? – Они – паразиты, питаются чужим соком?

Отец отвечал подробно и на этот вопрос. Слушал его, пытался понять: почему так, но не верилось, что так можно. Казалось, что это – большое горе. Так, день за днём, незаметно впитывал знания. Всякие.

Постигал новые истории мира растений. Не менее интересны были рассказы папы об агрономах, которых он знал лично или читал о них в книгах. Они представлялись мне чародеями, кудесниками. Особенно нравилась история о том, как Иван Переверзев прославился выращиванием кавунов.

– Иван, – начиналось повествование, – жил на окраине станицы. Поселился там, как он раньше рассказывал мне, лишь потому, что любил степные просторы. Их необъятность, говор, запах, их цвет.

Его отец, Матвей Галактионович в своё время слыл в кругу казаков прирождённым кудесником.

– Кудесником? Вот здорово! – ликовал я

– Овощ какой – нибудь некубанский вырастить или фруктовое дерево заморское – всё у него получалось, выхаживал. И, по всей вероятности, Иван, сын его, унаследовал отцовы задатки кудесника. Понимаешь, сын, посеет, он, бывало, кукурузу, так урожая не оберёшься. Подсолнечника – тоже, хвались – не зарвись, выше других.

О, он умел растить кавуны! Да столько, что, возят- возят с поля, а их не убывает. Будто кто ночами накатывает. Диво!

– Это да-а! Наверное, правда, кудесник!? Настоящий агроном!

Отец на минуту смолкал и потом добавлял:

– Участковым числился агрономом, на два района. Курсы окончил в 1936 году. Словом, грамотным был в своём деле – полевом.

– Мелкие семена кавуна, – показывал Матвей Галактионович на ладони, – сорт – «Огонёк». Мал золотник, да дорог: сладкий, пальцы откусишь!

– Пап, – прошу, – расскажи ещё о ком- нибудь.

– Хорошо. Слушай. Знавал я в свою бытность Алексея Кочеткова. Слыл он в станице и гармонистом, и агрономом. В то время в станице было четыре колхоза. Он трудился в колхозе «Венцы зари», славился выращиванием кукурузы на зерно.

Алексей гуторил, что, дескать, «срок сева надо приурочивать к началу цветения тёрна или чуток обождать, вот тогда и гони сеялки в поле».

И ещё простой, но важный момент.

– Какой?

– Агрономический момент! – И на лице отца раскрывалась улыбка.– Бороны знаешь?

– Ну, знаю!

– Так вот, составлял сцепами и боронил до того срока, пока они не клонили растенья. Посевы, на удивление, были чисты от сорняков, росли, как на дрожжах, получал урожай из урожаев. Вот так, сын!

Награды имеет. Депутатом избирался. Много в стране агрономов, но таких преданных земле, как раньше, заметно поубавилось.

– Это – на мой взгляд, – подчёркивал папка.

– А знаменитым стать – так это положить своё умение и свою душу в поле. Учиться надо, не останавливаться на том, что умеешь. И тогда, быть может, будут успехи, сын, а, может, и награды найдут тебя. Кто знает?

Стучало сердце от таких слов, роились мысли, наползая друг на друга. Сами рассказы поражали не столько цифрами, а трудолюбием тех, кто растил урожаи.

Зная, сколько надо вложить труда в эти цифры, отец гутарил о том, что часто приходилось спать в поле, о том, что поле – цех под открытым небом.

Слушая, я сожалел о том, что не застал тех знаменитостей в живых. Мечтал быть похожими на них, на отца. Я им гордился.

Садовод Харченко

…Многие станичные улицы на Кубани представляют собой не узенькие ленточки, как в некоторых городах, а широкой, зелёной рекой вытекают в просторы полей. Обычно от двора одной стороны улицы до другой бывает до 50 метров простора, а то и шире. Да и название иной улицы вызывает удивление у гостюющих горожан. Улице Западной, расположенной на восточной окраине станицы, тоже удивлялись:

– Западная – на востоке? Могли бы назвать Окраинной.

Но это не в духе казачьем: слово «запад» звучнее, значимее.

Но что бы там ни говорили, а она есть. Восточным концом, более широким, обнимает начало степного простора и протягивает ему ленту дороги в глубь бескрайних полей. По сути, от двора до двора не улица, а лужок для выпасов гусей, для привязи коз, телят. Травою лужок не обделит, хватит травы для всякой живности.

На этом – то просторе лужка, при своём огороде завёл садок хозяин. Посадил разные плодовые деревья. И это не по случаю, как обзаводились садками у заборов другие. Садок был заведён по любви, потому что хозяином его был не просто любитель – садовод, а агроном- плодовод.

У кого столько сортов плодовых? У Харченко! У кого убористей и слаще груши? У Харченко! Один сорт Бере – это «ржавое чудо», мёд мёдом, когда выспеет. Бере – королева груш, издавна в почёте. А ранние яблочки Белого налива – тоже пальчики оближешь!

Такая, именно такая жила и распространялась молва о золотых руках Сергея Ивановича.

«Ходячая энциклопедия» – чуть что неясно, – к нему на совет, за практикой, за новинками сортовыми или, чем другим.

И поэтому, пожалуй, по велению не случая, а по велению свыше, вела дорожка судьбы к нему, именно к его двору, к его садку уличному и саду в огороде.

А это было так.

Друг Толик Удовцов, ещё тот заядлый рыбак, соблазнил меня на рыбалку. На велосипеды и – в путь. А он пролегал по улице Западной. Харченко не минёшь. Мимо сада, на лужку, просто так не проскочишь, нажмёшь на тормоза – яблоки манят.

Садок словно вышел и предлагает: «Остановись, съешь яблочко. Что там – в сумке? Картошка? Сало? Мать тебе завернула? Неплохо! А яблочком моим не побрезгуй, человек, закуси!»

Сработал тормоз велосипеда. Сработало и желание – яблоки манят. Стоим. Глазеем. Попросить или самим за пазуху и тёку? Залаяла собака. Развернули «коней» – отъехать. Окликнул Харченко:

– Эй, казаки – рыбаки, обождите! – и раскрыл калитку.