Владимир Головин - В. Махотин: спасибо, до свидания! Издание второе

• Название: В. Махотин: спасибо, до свидания! Издание второе
• Автор: Владимир Головин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Славные восьмидесятые и патриарх свердловского андеграунда Виктор Махотин снова с Вами… Второе издание книги «Махотин: спасибо, до свидания!». Дополнено на пятьдесят процентов.

---

Никто и никогда не сможет сосчитать, сколько картин написал Витя, потому что они расходились сразу же, иногда даже бывало так, что картина еще не написана, а уже кому-нибудь подарена. И все деньги, которые появлялись у него, он тоже раздавал. Себе он покупал только чай, хлеб и краски. Таким он был всегда, пока был жив: еврей по паспорту, русский по духу, простой и талантливый, лучше всех понимающий жизнь, невысокого роста, с огромным сердцем.

Света больше мне не звонила. Ничего. Все равно книга о Вите Махотине скоро выйдет, а еще чуть позже будет открыт музей – первый частный музей художников Урала. Он будет называться «Музей замечательных художников». А откроет его друг Вити – Женя Ройзман. И будет этот музей носить имя Виктора Федоровича Махотина. Хорошего художника и большого человека.

Евгений Ройзман

…Всю жизнь он ждал, что выйдет его альбом. Когда мы уже его собрали, Витя сам занимался правкой и цветокоррекцией. В четверг вечером он закончил. В пятницу умер. На следующий день после того, как Витю похоронили, рухнул его дом.

Светлой памяти Вити Махотина посвящается этот рассказ.

ПРО ДЕТЕЙ

Когда я был президентом фонда, день заканчивал очень поздно, потому что ездил на Белоярку, заезжал на Изоплит в реабилитационный центр и только после этого, полностью высушенный, почти ночью, ковылял домой.

А Витя Махотин жил прямо по дороге, на улице Ирбитской. Витя называл «Ирбитская-стрит» и добавлял что раньше он жил на «Финских коммунаров-стрит».

У меня руль прямо сам туда поворачивал. Я стукал кулаком в стенку, заходил.

Витя жил небогато, но очень чисто. У него в комнате была куча книжек и картинки. Картинки он мне дарил (а я еще, болван, кочевряжился и не всегда брал).

Мы с ним чаю заварим в эмалированных кружках. Пряники, сахар. И сидим, о жизни разговариваем.

А тут как-то Витя достал альбом с фотографиями.

Я смотрел, смотрел:

– Витя, а сколько у тебя детей?

Не задумываясь: – Восемнадцать.

Я взвыл:

– Витя, ну хорош врать! Если б ты сказал «пять», ты б меня уже убил наповал. Ну скинь немножко!

– Хорошо. Шестнадцать. Но больше не скину, даже не проси! – Вскочил. Борода всклокочена. – И не вздумай торговаться, я против истины не пойду!

Я говорю:

– Ну, хорошо, перечисли.

– Лешка, Петька, Ленка, Илюху ты знаешь, Анька, Вовка, Прохора ты знаешь, Серега, Клавка…

Бормотал, бормотал загибал пальцы – сбился.

– Слушай, – говорит, – я ведь тебе наврал. Похоже, все-таки восемнадцать.

Я тем временем фотки смотрю:

– Витя, ты сколько раз был женат?

– Восемь. Или девять. Вот здесь точно не скажу – соврать боюсь.

Показываю фотку:

– А это кто?

– О! Это Светка! Как я ее любил!

– Это что, мать Прохора?

– Нет, мать Прохора – другая Светка. Я ее еще больше любил! Это Ленкина мать.

– Так это она к тебе с дочкой тогда приходила?

– Нет. С дочкой Юля приходила.

– Это с которой у тебя еще в детдоме любовь была?

– Нет. В детдоме у меня была любовь с Танькой… Как я ее любил!

Я растрогался:

– Витя, – спрашиваю, – это была первая любовь?

– Что ты! – отвечает. – Первая любовь вот – Аленка!

Выхватывает фотку: стоит испуганная девочка с мишкой в руке, мишка свисает до полу.

Начинает мечтательно:

– Ей было семь, а мне восемь…

– Так ты же говорил, что она была взрослая!

– Это не она была взрослая! А наша воспитательница Элла Герасимовна! Но это было уже позднее… – А это кто, твой друг?

– Какой друг! Это мой сын!

– Так это который от Розки?

– Ну, ты даешь! От Розки – Илюха! А это Ваня от Лили.

– Вот это, что ли, Лилина фотка?

– Это не Лиля! Это Генриетта! Я ее до сих пор люблю!

– А это чья фотка? Бамс меня по руке!

– А вот этого не трожь! Могут у меня, у взрослого человека, быть маленькие тайны?…

Конечно, Витя прикалывался. Потому что имена каждый раз менялись. Но получалось у него очень складно и красиво.

Когда Витя умер, его отпевали в Михайловке. Было огромное количество безутешных женщин. Я такого не видел нигде.

И совсем по-другому плакала красивая рыжая девчонка, похожая на Витю. На самом деле у Вити трое детей: Илья, Прохор и Клава…

Миша Брусиловский Мастер из «пизанской» башенки

Мне восьмой десяток. Этого достаточно, чтобы быть благодарным Господу за его доброту. Но время приносит и много горьких событий. Самые горькие из них – безвременно ушедшие друзья.

Одним из таких близких для меня людей был Витя Махотин. Не в том дело, что он был замечательным художником, самобытным, ярким, а в том, что он соединял судьбы и движения многих знакомых мне из этого мира и из других цивилизаций. Его трон стоял в центре города Екатеринбурга, в нашей «пизанской» башенке, мимо которой нельзя было пройти, не получив от Вити что-нибудь на память.

Он ничего из себя не изображал, а всегда был очень естественным. Когда я шел к себе в мастерскую, я всегда заходил в эту пизанскую свердловскую башню. И, когда заставал там Витю, ощущал, что пришел домой. Там была очень своеобразная атмосфера. Витя был необычайно радушен. Он оставил нам то «нечто», что трудно сформулировать словами. Это «нечто» теплое, цветное, от него исходит свечение. И когда к этому возвращается память, это превращается в нашего Витю Махотина.

Александр Алексеев-Свинкин Человек богемного характера

Не помню, как мы познакомились, – может, и не знакомились даже вообще. Вижу, человек со мной здоровается. Встречались с ним мало, всего несколько раз – у Воловича на дне рождения в мастерской. И один раз пили пиво в комнатке его в Музее фотографии.

Я вообще не знал, что он художник, что он рисует. Думал, что он организатор выставок, музейный работник. Человек богемного характера. Полгода назад я увидел книгу, альбом «Виктор Махотин», и был удивлен. Некоторые картинки подкупают. Способности были, и энергетические задатки были. Собственный стиль.

Виталий Волович История валторны

Мир Вити Махотина привлекал атмосферой свободной художнической жизни, яркими чертами артистической богемы. Общение, споры, дружеские застолья были не менее важны и существенны, чем сама работа.

В какой-то степени мы были разделены возрастом, средой, образом жизни. Но все границы стирались его открытостью и доброжелательностью. Он подкупал необычностью характера, своеобразием личности. Он был неправдоподобно добр. Ему доставляло особое удовольствие делать подарки. И он невероятно радовался, когда это удавалось.

Однажды у него в башне (не в музее, а наверху) я слегка задержал взгляд на висевшей на стене валторне. И валторна тотчас же оказалась у меня в мастерской.

И так случалось всегда. И со всеми. А внизу, в башне, всегда находилась рюмка водки, ждали живой разговор, редкая книга, необычная вещь. И люди туда заходили самые разные и самые неожиданные. И Витя Махотин, одухотворяющий пространство этой башни, был для них символом общности, братства, их принадлежности к этому особому и притягательному миру.

Витя был человеком знаковым. Из той редкой и почти исчезнувшей породы чудаков и оригиналов, которые украшают город, вырывают его из унылости и одинаковости. Придает особое своеобразие его художественной жизни…

Глава 1. Модернисты – молодцы!

Александр Верников Люби так, чтоб птички дохли!

– Как вы познакомились с Витей?

– Я даже не помню, при каких обстоятельствах это произошло. И вообще, мы скорее издали знали друг о друге. Я не бывал на тусовках очень долгое время; на Ленина, 11 появлялся эпизодически. А впервые я пришел к нему в 1991 году на день рождения.

Помню, я тогда решил поголодать. Всю жизнь ел, а тут дней пять голодал – и нормально себя чувствовал. Говорятсоветуют: нужно плавно выходить. А я пришел к Махотину и там наелся всего, и ничего плохого не было. Мне потом говорили: «Это потому, что у Махотина – он такая личность, что сплошное благо!»

А еще я вообще не пил в то время и у него тоже не пил. Но как-то было весело и как-то богемно. Мне не очень нравились такого рода встречи пока просто не выпьешь как следует, а в этой компании я не выпивал. И потому часто там не оказывался.

А потом, когда мы встретились с Ириной Трубецкой, моей настоящей женой, Махотин оказался ее давним другом. И автоматически приблизился, через нее. Виктор был у нас на свадьбе. Свадьба была довольно странная – в издательстве, где Ирина работала. Он пришел, подарил картину художника по фамилии Кодатко. Я не знаю, где он ее взял. Приволок.

На картине мужчина изображен, у него женщина сидела на коленях, странным образом похожая некоторыми анатомическими частями на мою жену, соотношением определенных моментов. Но мужик совершенно не был похож на меня, он был похож на одного московского писателя – Володю Шарова. Она сидела на коленях у него – голая – и закрывала ему причинное место, соответственно, своим сиденьем. Он сидел очень прямо, ноги в таз опустив, и какой-то кубик там был для бросания при игре в кости, и дохлая птичка валялась. Махотин подписал эту картину: «Люби так, чтоб птички дохли!» – и огромный букет алых, скорее даже бордовых, роз подарил.