Сергей Алексеев - Родина Богов

• Название: Родина Богов
• Автор: Сергей Алексеев
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5-224-04608-4

События романа происходят в IV веке н. э., на побережье Варяжского моря. Всю свою историю вольные и свободолюбивые арвары не знали рабства. Они казались «цивилизованному» Риму, процветающему за счет рабства, «варварами», дикими, отсталыми людьми.

Когда в начале нашей эры начались восстания невольников и близилась гибель рабовладельчества, византийские оракулы убедили власть имущих принять христианство как религию, предназначенную для усмирения рабов.

Весть об этом донеслась до арваров, и верховные жрецы заслали в Византию руса по имени Арий, дабы выяснить, насколько опасно развиваются события, и заодно развенчать новую религию, объявив мессию всего лишь пророком, а не божьим сыном...

Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это по адресу: http://www.fictionbook.org/forum/viewtopic.php?t=1465

---

Августейший монарх по новому завету считался наместником Марманы на земле и власть его приравнивалась к власти божественной, что давало ему право, как и при прежних богах, не стоять коленопреклоненно на молитвах, а разговаривать с небесным заступником, как со своим отцом. Утвердив в Ромее марманство, Варий остался верен своему старому лучезарному Митре, которого знал с тех самых пор, как оказался на воспитании в семье Тита Мелия, где почитали только победителя солнца. Митра для Ромеи тоже был чужим, пришедшим от иных народов, богом, но до него будущий император вообще не ведал небесных покровителей, ибо для невольников таковых не существовало вовсе. И потому Варий не согрешил, сняв с шеи убитого отрока буллу и вместе с ней присвоив его судьбу, поскольку был еще беззаконным и не подлежал никакому суду.

Как обычно после службы, Марк явился благостным и просветленным, чем всегда вводил императора в тайное удивление. Искушенный в философии и всяческих религиозных учениях, познавший глубинные пути изысканий человеческого сознания и оттого циничный, он с невероятным легкомыслием предавался молитвенным славословным песнопениям, восхваляющим бога Мармана, до исступления и экстаза восклицая – аллилуя. Новая ромейская вера в небесного спасителя по своим принципам и обрядности была скопирована со старого митраизма, но упрощена и приспособлена для примитивного сознания раба, и Варий не мог понять, что же так притягивает и вдохновляет понтифика, если он всякий раз покидает храм с сияющим взором, кроткий и умиротворенный, будто овца.

В сей час Марк вошел с курильницей, источающей дым благовоний, поклонился в пояс императору и, установив чашу на подставке для угля, смиренно сказал:

– Это согреет тебя и укрепит дух, брат мой в Мармане.

Варий держал первосвященника возле себя еще и потому, что это его благостное состояние каким-то образом передавалось и заражало, как заражает чужой веселый смех. Он прикрыл глаза, вдыхая летучий аромат синего дымка, однако вместо успокоения вновь услышал в себе ворчливого старика.

– Что тебе сказал господь?

– Он шлет нам испытания, – благоговейно произнес Марк.

– Какие еще испытания? Я велел тебе молиться о победе!

– Тебе известно, мой брат, всякая победа достигается силой духа, – философ что-то скрывал под маской покорности. – А испытания укрепляют дух.

Император привстал, откинув одеяло.

– Мне сейчас нужна победа оружия! Я не жду никаких испытаний!

– На все воля господа. Это его промыслы, а наша участь доказывать ему свою любовь.

– Ты что-то знаешь? И скрываешь от меня? – озноб вырвался наружу и заледенил затылок. – Что с моими легионами?

– Я понтифик, мой брат, и в ответе за твой дух.

– И что, мой дух нуждается в укреплении, если ты толкуешь о его испытании?

– Меня смущает дух твоих легионов, император.

– Позови мне консула!

Эмилий должно быть стоял за входной шторой, поскольку в тот же час оказался в шатре.

– Я здесь, август.

Император уловил в своей ворчливости слишком явную тревогу и чтобы загасить ее, несколько помедлил и отхлебнул остывшего вина.

– Какие вести от Анпила? – спросил уже обыденным голосом.

– Легат не нашел варваров возле западных лимесов, – удовлетворенно сказал консул. – И сейчас идет вдоль них по суше, а его корабли движутся по проливу в сторону Галлии.

– Куда же они ушли? Или бежали, услышав о приближении легионов?

– Они не бежали, император.

– Где же тогда варвары вместе со своим атлантом?

– Вероятно, снова погрузились на свои корабли и отошли к правому берегу Рейна, к герминонам, с которыми заключили тайный союз.

От мысли, что озарила императора в следующий миг, тепло разлилось по всему телу.

– А были ли они вообще, консул? Или ты поверил этим двум посланцам, коих я отправил в иной мир?

– Нет, август. Когда легат повел легионы на запад, я получил сообщение из крепости в устье Рейна. Варвары осадили ее и гарнизон запросил помощи. Сведения посланцев подтвердились...

– Но почему тогда Анпил не нашел противника? Или ты хочешь убедить меня, что девять тысяч войска и триста кораблей могут исчезнуть бесследно?

– Следы остались, император.

– Какие это следы? Отпечатки ног, конских копыт, кострища или трупы варваров?

– Они никогда не оставляют своих павших на месте битвы, – с нескрываемым уважением проговорил консул. – Они выскребают даже землю, на которую пролилась кровь, и увозят с собой.

– Так что же от них осталось? – чуть было не вскричал Варий.

– Варвары захватили и разрушили крепость.

– А гарнизон?...

Варий когда-то приблизил Эмилия за его смелость и способность говорить ему горькую правду.

– Легат сообщил, что гарнизон погиб. На лицах убитых почему-то отразился ужас.

Последние слова консула еще более согрели императора, но это был боевой жар старого всадника.

– Если ты полагаешь, варвары ушли на северный правый берег, зачем же легат ведет легионы на юг, в сторону Галлии?

У Эмилия и на это был ответ.

– Действия варваров обманчивы и потому непредсказуемы, но Анпил знаком с их тактикой. Чаще всего их ватаги появляются внезапно и там, откуда их не ждут.

Его спокойное суждение, ранее по достоинству оцениваемое императором, сейчас вдруг вызвало неприязнь к консулу. Тот тайный, порочный рубец в сознании, особенно чуткий к опасности и обладающий животным чувством самосохранения, склонял его повиноваться мнению Эмилия, однако воля императора взбунтовалась.

– Я не верю ни легату, ни тебе! – Дым из курильницы прижало к ковровому полу шатра. – И не стану разгадывать замыслы дикого варвара. Я буду диктовать правила войны по ромейским законам. Не он, а я навяжу ему сражение там, где посчитаю нужным.

Консул прочно замолчал, а философ торопливо записывал на пергаменте каждое слово императора.

– Поэтому легату не следует гоняться за варварами, а выстроить легионы в боевые порядки там, где я принимал парад, – продолжал Варий. – Пусть этот дикарь, коего вы от страха называете атлантом, сам придет сюда, а я буду руководить ходом битвы из своего шатра. А корабли расставить в устье Рейна так, чтобы можно было запереть в реке их летучие суда, когда они подойдут на выручку.

Эмилий в тот же час удалился, и через минуту лошади за шатром взбили копытами, унося гонцов с приказом.

– Почему воины гарнизона погибали с ужасом на лице? – неожиданно спросил Варий, отняв перо у пантифика. – Что могло привести храбрых и отважных ромеев в такое непотребное состояние?

– Да, они владели всеми достоинствами воинов, – озабоченно промолвил философ. – Но не имели истинной веры в господа. Их обуял страх перед лицом смерти, а любящий бога Мармана вступает в его мир с радостной улыбкой.

Пожалуй, впервые за многие годы Варий ощутил недовольство ответом первосвященника.

– Так ступай и скажи это господу! – Он бросил перо на пол. – И пусть он вселит веру в моих воинов. Такую же, как вселил в тебя!

Марк услышал раздражение в голосе императора, но никак не выдал своих чувств.

– Я буду молиться, август. Но я раб божий, а если помолишься ты, божественный, то будешь услышан.

Оставшись в одиночестве, император долго сидел, завернувшись с головой в одеяло, но уже не для того, чтобы согреться; прежде чем обратиться к богу, он пытался отрешиться от мира и от себя, чтобы сосредоточить мысль только на молитве. Однако время близилось к полуночи, а он еще помнил, что он – император и сейчас находится в походном шатре на холодном берегу Рейна, а чтобы быть услышанным на небесах, следовало забыть все земное, в том числе свой высочайший сан.

Так и не справившись с собой, он велел принести ему Эсфирь, и когда двое слуг поставили золотую клетку посередине шатра, сам сдернул покрывало и открыл дверцу. Обнаженная наложница сидела на подушке под прозрачной пеленой, но даже тусклый, мигающий свет не смог скрыть изуродованной старостью плоти. Однако именно это и нужно было императору, ибо красота еще прочнее связала бы его с земным.

Он достал Эсфирь из клетки, положил рядом с собой на ложе, и преодолевая отвращение, стал рассматривать обрюзгшее, сморщенное тело, касаясь его сакральных частей. А она, прекрасно знающая свое ремесло и точно угадывающая, что сейчас нужно императору, протянула костлявую руку, накрыла его солнечное сплетение, после чего слегка выгнулась и из ее впалого приоткрытого рта, из напряженных ноздрей донесся едва уловимый, возбуждающий храп.

И земной, давящий мир вместе с разумом и земными же чувствами отлетел прочь.

Уже через минуту император откинулся на подушки и ощутил первый толчок подступающего блаженства молчаливой молитвы, бессловесного диалога с богом.

Ничто, даже неограниченная власть над великой мировой империей с десятками заморских провинций, сотнями подданных или зависимых стран и миллионами граждан, не вздымала до того высочайшего чувства единения с всевышним, что он испытывал, непосредственно управляя даже небольшим войском на поле битвы. И такое единение происходило не в тот час, когда сшибаются две стены, проникая друг в друга и вскипая кроваво-красной пеной, а в момент его предощущения, когда он сам становился богом и простым движением жезла мог сократить миг между жизнью и смертью, или, напротив, растянуть его по времени, вкушать из мощного освежающего потока или жадно и рачительно пить по капле, как путник в безводной пустыне. Что великое, несущее пресыщение, что малое, еще более разжигающее жажду, одинаково взращивало его до размеров колосса; он слышал и чувствовал, как трещит и увеличивается плоть, раздаваясь вширь и поднимаясь вверх настолько, что замирал дух и взор, брошенный вниз, кружил голову.