Владимир Эйснер - Рыбак и Сара

• Название: Рыбак и Сара
• Автор: Владимир Эйснер
• Издательство: ЛитагентСтрельбицькийf65c9039-6c80-11e2-b4f5-002590591dd6
• Жанр: Короткие истории

«Рыбак и Сара» – это приключенческая повесть, события которой происходят на фоне девственной природы Крайнего Севера, под незаходящим солнцем полярного дня. Однажды Рыбак находит в тундре израненную девушку. Вскоре между молодыми людьми возникает чувство, которое оба до поры до времени скрывают. Но судьба-злодейка разлучает влюбленных, и неизвестно, суждено ли им встретится снова. Волшебный флер повествованию придает таинственный сердоликовый желвак с меняющимися внутри картинками, найденный героиней на берегу.

---

– Чик-чик-цр-р-р-тр-р-р! (Сам же сидишь. И даже локти положил!)

– Так я ж не шмыгаю, не ползаю по мышиным лабиринтам! А ты, проныра этакий, все норки пронырял, везде усищи совал, хвостищем пыль собирал, и грязным сапожищем да на стол с пищей?

Так не пойдёт! Вот отодвину стул, чтоб ты не мог запрыгнуть на стол, и кончится твоя вечерняя морзянка!

Хозяин избы постучал пальцем о край столешницы и сдвинул брови.

Горнак мигом спрятался в норке, но сразу же высунул круглую шкодливую мордашку, издал серию ухораздирающих скрипов и скрылся.

Обругал!

Рыбак с опозданием запустил в него рукавицей и рассмеялся. Ну, как сердиться на этого проказника?

До вечера Савка не показывался, а потом положил к ногам хозяина рукавицу и что-то тихо просвистел.

– Мир, Савка, мир! Вот тебе кусочек сахару!

И стали они с горнаком жить-поживать, добра наживать. Человек приносил рыбу и оленину, зверь – куропаток и м… ну, в общем, тоже мясо.

Промысловики на равных.

Много талантов открылось у Савки. Рыбак не переставал удивляться тонкой нервной организации этого зверька, граничащей иногда с чудом.

Однажды он разволновался-разбегался всё от ноги хозяина к двери, да от ноги к двери.

Ну, открыл ему парень. Горнак по ящикам вскочил на подоконник в пристройке и давай окошко царапать. Обернётся и скрипит-посвистывает. Глянул и Рыбак в окошко.

А ночь полярная.

Черным-чернёхонька.

Хоть смотри не смотри, не видать ни зги.

Зажёг фонарь, взял ружьё, открыл двери. В трёх шагах – сугроб незнакомый. Метели давно не было и Рыбак насторожился. Вдруг поднял сугроб голову, глаза отразили свет – умка!

После оглушительного дуплета у него над головой «босой» бежал.

А парень потом лучшими кусочками рыбы Савку ублажал.

У белого медведя лапы «ужжжасно шерстяные», а на ступнях подушечки жировые. Ходит неслышно. Даже Савка не мог его услышать через три стены.

Как он узнал, что у дверей потапыч затаился?

Не иначе, из параллельного мира информацию выудил.

Так и прожили человек с горностаем зиму.

В начале мая начался полярный день, солнце уже не уходило с неба.

Всё наполнилось светом и радостью, надеждой на новую жизнь.

В начале июня появились проталины в тундре.

Вернулись пуночки, утки, гагары, а за ними гуси пошли надо льдом.

И от гогота гусиного, от радостного крика весеннего затосковали Рыбак и Савка, перестали слушать морзянку и стали писать письма.

Писал, собственно, рыбак, а Савка опять сидел рядом на столе (на этот раз на старом полотенце) и подсказывал самые лучшие, самые изысканные слова и выражения из любовной лирики горностаев. И были они куда как выразительней и краше, чем самые яркие, самые цветитстые обороты речи из «Тысячи одной ночи»!

Рыбак помещал каждый такой речевой самоцвет в скобки с указанием: «перевод с горн»., что можно ведь понять и как «перевод с горнего». Пусть радистка рассудит, как ей сердце подскажет.

Толстую пачку писем написали они радистке с самым лучшим, самым чудесным голосом на свете, и перевязали сей пакет суровой рыбацкой ниткой, и положили на самое солнечное место в избушке, чтобы пропитался светом.

«Скоро прилетит вертолёт, мы отдадим пилотам письма и будем ждать ответа. И ответ будет именно такой, какой нам надо. Весенним, радостным и весёлым будет ответ, правда же, Савватей Савельич?»

Но прошёл-пролетел волшебный месяц июнь, они все жданки прождали, а вертолёта не дождались. Пакет с письмами высох и пожелтел, уголки самого верхнего конверта поднялись вверх, взывая к небу.

И вдруг пропал горностай.

Наверное, побежал подругу искать.

Тяжело без подруги на белом свете.

Чуть погодя стал хозяин прибирать в зимовье и вытащил из-под лежанки оба старых валенка. Один был лёгким, в нём было уютное тёплое гнёздышко с резким запахом зверя.

Второй был тяжёлым. И запах от него был тяжёлым. Рыбак вытряхнул содержимое на мох: штук сорок дохлых мышей, засохшая колючая рыбка бычок, несколько кусочков сахара и две слипшиеся карамельки.

«Савка!

Дружок Савка!

Вернись, Савка! Ведь поёт, всё поёт морзянка весёлым дискантом. Всё поёт сквозь расстоянья и снега!

Рыбак и Саблер

Весенняя путина[1] начиналась в середине июня, на работу людей отправляли вертолётом.

После отпуска Рыбак вернулся на Таймыр как в незнакомый край. Тундра в полярную ночь и тундра в полярный день – это небо и земля.

Как он ни отбивался, начальство отправило его не на его «родной», но слишком далёкий остров в Карском море, а на пустующую поблизости рыбацкую точку на берегу большого озера.

Напарника тоже не досталось: многие промысловики задержались на «материке». Об этом парень, привыкший к одиночеству, не горевал.

Устойчивые плюсовые температуры держались уже дней десять, снег на озёрах сошёл и они грустными ледяными лепёшками лежали под пасмурным небом. В складках местности ссъёжились-сскукожились сскомканные сснежники, по ррекам, рручьям и рречкам вода текла поверх льда.

Ещё не заглох в облаках гул турбин, ещё не успел он отойти от вертолётной площадки, как был атакован парой серебристых чаек.

– Гаг-аг-аг! Гаг-аг-аг! Гаг-аг-аг! – птицы стремительно пикировали и делали вид, что ударят клювом, но над самой головой человека резко взмывали вверх, разворачивались и повторяли атаку.

Серебристая чайка – самая крупная из чаек тундры. Имеет до метра в размахе крыльев и весит до полутора килограммов. Если долбанет клювом – мало не будет.

– Прошу без паники! – заявил Рыбак командирским голосом. – Хозяин прибыл. Привыкайте!

Подхватив на плечо мешок с продуктами, стал спускаться к старой избе, стоявшей на правом берегу протоки, соединяющей два озера.

И чуть не наступил на куропатку. Внезапно появившись из-под самой ноги, она убегала, хромая и волоча крыло, как раненая.

«Не обдуришь, курица, возвращайся на место, я не собираюсь тебя беспокоить». И отметил палочкой гнездо с десятью розоватыми в крапинках яйцами, чтобы не наступить на него в другой раз.

Ещё пара шагов и новая неожиданность: из-под мохового карниза морозобойной трещины вылетела желтоголовая трясогузка и, недовольно цвикнув, перепорхнула на ближайшую кочку. Под карнизом – гнёздышко и в нем три крупных, синеватых горошины.

Парень пошёл медленней и стал смотреть под ноги.

Входная дверь зимовки была подперта палкой. На косяке, на уровне глаз, висел термометр.

Красный столбик спирта едва оторвался от нулевой отметки. Полградуса, не больше, но уже цвели на буграх розовые шары мытника, лопнули почки на ветках карликовой ольхи у ручья, и по берегу, у самой воды, виднелась зелёная полоска свежей травы!

Растопив печку, чтобы прогнать тундровую сырость, «рыбак-воевода» стал обходить владенья свои.

По периметру избы – три гнезда краснозобой казарки. У бани и сарайчика – то же самое. Иные гнёзда – впритык у стены, другие чуть дальше. Одна гусыня угнездилась буквально в двух шагах от протоптанной во мху широкой дорожки, которая вела к озеру.

Птица испугалась и улетела. В гнезде было семь голубоватых яиц, Рыбак прикрыл их пухом, ушёл в пристройку, встал у окна сбоку и открыл форточку.

Вернётся гусыня или бросит кладку?

Но прилетела не гусыня, а чайка. Приземлившись рядом с гнездом, она воровато оглянулась и шагнула вперёд, с явным намерением расклевать яйца.

– А ну, кыш, отсюда! – и постучал кулаком о переплёт рамы.

Недовольное: «Кья-оу!» – и разбойница улетела.

Вскоре казарка вернулась, убедилась, что всё в порядке и отодвинула пух с яиц. Тихо гагакая, легонько постучала по ним клювом, потрогала каждое, как будто успокакивая, повернула некоторые на другой бок, и уселась на гнездо.

Рыбак смотрел не дыша. Дома, в деревне, он не раз наблюдал, как домашние гусыни, едва успев чуть подкормиться и напиться, спешили вернуться на гнездо, видел как они привстают и переворачивают клювом яйца, но лёгкого «грудного», как сказал бы музыкант, гагаканья от них не слышал. Или, может, это прошло мимо моего мальчишеского внимания?

А тут стал свидетелем того, что дикая гусыня разговаривает со своим будущим потомством, как беременная женщина, напевающая песенку нерождённому дитя.

Чтобы не пугать больше кранозобку, пришлось проложить тропинку в обход гнезда.

На другой день парень осмотрел и приготовил к работе «амелиневую» рыбацкую лодку, разобрал привезённый груз, разобрал сети и пошёл разбираться с чайками, очень уж они достали резкими криками и беспардонным пикированием над головой.

Этой надоевшей семейной паре Рыбак дал клички Сабля и Саблер за изогнутые крылья и стремительный полёт. Сабля была чуть меньше и не так надоедала, Саблер же был совершенно «бессовестный» и помешал добыть мяса.

Перекочёвка диких оленей из тайги в тундру, была в самом разгаре. Многочисленные стада, с интервалом в два-три часа, появлялись в южном краю горизонта и пропадали за пологим хребтом на севере.