М. Горбачев-(Ростовский) - Пути к итогу. Роман без отрыва от пьесы «Под тенью мечей…»

• Название: Пути к итогу. Роман без отрыва от пьесы «Под тенью мечей…»
• Автор: М. Горбачев-(Ростовский)
• Жанр: Русское современное

Середина девяностых… Великая страна обрушена в хаос, где играются игры без правил, правит бал беззаконие, день вчерашний заляпан грязью, а завтрашний – в безнадежном мраке. Жизнь – олицетворенный дурдом, в котором приходится выживать. И у каждого свои пути между прошлым и будущим. И метания душевные в «пограничных состояниях», и неумирающее творчество, как путь к Человеку. И самопознание себя в вихре веков, этом калейдоскопе повторений, именуемом историей… Или все же психиатрия?.. Жизнь покажет…

---

Так вот и пришли мы к развалу Союза, в котором перевелись коммунисты по зову сердца и неравнодушные, а восторжествовали чиновно-парт-бюрократические ренегаты мещанско-мелкобуржуазной окраски. И ныне имеем – то, что имеем. И они имеют нас.

И почему бы мне не сидеть здесь до конца дней моих, если при мне, зрячем, белое декретно объявляют черным и наоборот?! Я не желаю пролития ничьей крови и, действительно, становлюсь безумным, если меня вынуждают быть глупым мотыльком, бьющимся о стекло с предупреждениями о беде, которым никто не хочет верить…

Вот молодец! Дорвался до ушей? А кому, к чертям собачьим, красноречие-то твое здесь нужно? На площади, поди, слабо? Привыкли по кухням-то, в междусобойчиках?

Воистину, каким же надо обладать терпением, чтобы, не перебивая, выслушать такую «трибунную» речь да еще стараться отфильтровать смысл от возможного психоза. У доктора Моткульского это прекрасно получилось.

– Зря вы так, Мурат Георгиевич. Ей-богу, зря… Надо ли так нервничать, когда изменить ситуацию – не в ваших силах. Вот они где лежат, корни очень многих болезней! Только был бы толчок – и пошло-поехало: дистонийка, гипертонийка, всякие инсульты-ишемии…

Да не дай Бог! Беречь себя нужно! Давайте-ка давление померим…

– Да, тут согласен с вами полностью, подраспустился я. Но как раз из-за того, что приспособленец-то из меня неважнецкий. И лишь полным отстранением от реальности смог вернуть себе хоть какой-то вкус к жизни. Но не смогу, как еще вчера, рыдать на улице, подавая милостыню старушке – одно лицо с бабушкой моей. Не почернеет в глазах у меня, когда померещится наяву мать, распродающая на уличном морозе что-то из очень дорогого, семейного, с рыночной оценкой в три копейки. У меня, доктор, душу украли, так что у вас я тут не по профилю. Не может болеть то, чего нет. Какой из меня душевнобольной?!..

– Голубчик мой, но вы же и так знаете, что никто здесь вас таковым и не считает. Вы могли уже убедиться, что здесь встретишь людей самых разных. И, к тому же, профиль наш весьма широк, специалисты – самые лучшие в городе, цены весьма умеренные. А нервы и у здоровых требуют ухода и профилактики…

– О, это я очень хорошо усвоил еще на собеседовании у вашего начальника, Алексея Васильевича, кажется… Альтернативой моему пребыванию здесь могло быть лишь перемещение в Ковалевку, где условия обитания, по его же словам, несравненно хуже, и шансов на освобождение, то бишь, исцеление гораздо меньше… Увы, хорошенькую, видимо, характеристику выправила мне душевная барышня из ГПД. Перепроверять все – дело хлопотное и неинтересное. Шефу вашему, в частности. Ему проще доказать мне, что нормальных людей не существует в принципе! Что критерии нормальности размыты… И умудренным жизнью всегда лучше перестраховаться… Ах если бы можно было застраховаться навсегда и от всего!.. И ему тоже… Но, соглашусь, признать ненормальность всегда проще, чем разглядеть необыкновенность…

Вот так меня к вам и подкинули, Станислав Георгиевич. Не то, на излечение, не то, на поруки… У вас времени больше, да и человек вы ответственный, хоть и подневольный… Так, что там? Не выше ста пятидесяти на девяносто, надеюсь?

– Тьфу на вас, господин Романов, трижды. И с давлением вполне прилично, да и с мозгами…

– Но-но-но, доктор! Мозги давайте трогать не будем. И вообще меня сюда определили только с целью нормализации сна, который у меня, действительно – ни к черту. Вот и озаботило моих близких это дело в комплексе с состоянием лихорадочной эйфории, явно заметной, нервозности на грани срывов и замкнутой отрешенности от реалий жизни и бытовых проблем, в частности. Я ни в чем не ошибся? Как оно там в анамнезе?..

Добавьте туда же, пометочкой, чистосердечное признание: я это все за собой признаю.

Но ничего не могу с собой поделать, поскольку никто и ничто меня не может дергать и отвлекать от работы лишь в ночные часы. Тогда лишь я и дышу, и черпаю в творчестве силы, чтобы продолжать пребывание в этом мире. Не сдавайте только меня, пожалуйста, коллеге Першикову. Говорят, он крупный спец по суициду, и очень расстраивается, когда кто-либо отказывается признать за собой склонность к оному. А любое нежелание жить – это просто подарок судьбы, из которого можно выкачать тонны материала. А хронический недосып, сами понимаете, может и не такие эффекты давать.

Ай да Стасик! Головой кивает, слушает очень внимательно, сопереживающе, да пометочки черкает периодически. Для отчетности, видимо…

– Творчество – это прекрасно, Мурат Георгиевич. И что вытворяем-то? Над чем сидите ночами?

– Помилуй Бог, Станислав Георгиевич! Еще немного, и покатит наипрямейший плагиат от Булгакова! Зачем нам с вами тягаться с бессмертными произведениями? Имею в виду наш с вами диалог, как пародию… Впрочем, чего уж…

Долгое время тянулся у меня период подготовки, сбора материала, обдумывания-осмысления. И вот, только было пришло оно, озарение, когда стало предельно ясно: что, как, форма, строение… Ах, я не сказал, пьеска зрела во мне. Долго… В виде драматических картинок из азиатского средневековья, о Тамерлане… Тут, как раз и ЮНЕСКО решила ему вдруг год посвятить, и, признаюсь, на волне думал проскочить… Ан нет, тут вашего покорного слугу с настойчивой заботой стараются вернуть к жизни. То есть, к дневной жизни. Вырвав из коварных лап ночи, беспощадной мучительницы, не приносящей никакого дохода…

– Простите, весь сыр-бор ради года Тамерлана, я правильно понял?

– Вовсе нет. Когда сам Тамерлан заинтересовал меня впервые, речи ни о чем подобном не было.

– Тогда почему, собственно? Почему Тамерлан? Ведь Железный Тимур – это он же, не так ли? Чем он вас заинтересовал-то, кровавый и жестокий?

– Вот-вот… И кровавый, и жестокий, и такой разный, как оказалось… Но, сказать честно, началось и не с Тамерлана даже. А с Иосифа Виссарионовича…

– Очень интересно. И какая связь?

– Когда со всех сторон однозначно и беззастенчиво, со скрежетом зубов и слюной во все стороны, клеймят нелицеприятно исторические личности, невольно начинаешь задумываться о предмете. Почему на протяжении десятилетий люди чуть ли не молились на «идола», чтоб потом в один момент прозреть и посмотреть на ту же самую личность исключительно в черном цвете? Что такого неоднозначного в этих личностях, что и через столетия память о них не умирает. Пусть даже и трансформируется. И, наконец, отвергая посыл исключительной греховности человека, изначально не даешь простора представлению о любом человеке (именно – о любом; все люди – всего лишь люди), как кровожадном извращенном существе, бесконечно далеком от Бога…

– О, дорогой мой, очень трогательно с вашей стороны говорить о Боге с материалистом, да еще – с медиком, со скальпелем и микроскопом искавшим местоположение души человеческой и прочая…

– А я и не пытаюсь призывать вас к вере, доктор. Человек сам к этому приходит. Или не приходит… Или уходит от этого. Но – сам!..

– Конечно, конечно, Мурат Георгиевич. Никто не спорит. Вы, главное, не волнуйтесь так. Не забывайте поговорку, что все болезни… правильно, от нервов. Кроме тех, что от удовольствия…

– Зачем вы так?.. В таких вещах меня обмануть довольно сложно – в любых интонациях любых голосов фальшь всегда считывается. Не стоит со мной, как… Даже не знаю…

– Простите, не хотел обидеть. Только уточнить хотелось: у вас это, с голосами, как давно?

– Да столько, сколько пишу. Лет тридцать уж, наверно… Не сразу, правда, в такой степени – постепенно обострялось. Наверно, не совсем, как с музыкальным слухом (который либо есть, либо нет), но нечто подобное, хотя и поддающееся тренировке.

– И что говорят?

– Кто?

– Да голоса эти…

– Стоп, Станислав Георгиевич!.. Я, для работы, тоже что-то по психиатрии почитывал.

Эка вы, было, обрадовались… Бред… голоса… императивы… галлюцинации… Не надо этого, пожалуйста. Я – только проводник: я записываю подслушанное в необозримой вечности, и из этого сплетаются диалоги, выкристаллизовываются монологи и, весьма нечетко, к сожалению, зримые образы событийного ряда повествования. Сейчас не помню, но, кажется, и у Бахтина об этом есть… Вы, кстати, не знакомились с его «Психологией творчества»? Надо будет вам подкинуть как-то…

Тут-то разговор наш тогда и подзавял. Видимо, чего-то иного ожидал «пан Станислав» от встречи… А так, еще покружив по просторам необязательных тем (в том числе, и той, с «тезками по отчеству»), расстались, похоже, с обоюдным ощущением какой-то неловкости. Впрочем, не важно…

Сегодня никак не хотелось бы выходить на любые словесные конфликты. И уж тем более, после сегодняшнего «полета под капельницей». Как-то не слишком способен себя контролировать. Голова – не моя какая-то. Что-то подтормаживать начинаю. А он перед обедом будет ждать… Проклятье, взбодриться бы как-нибудь покруче, чем чайком. Спасибо, конечно, ребята, но ароматного бы кофейку-у!.. Так и почувствовал желание, подобно Морозке, растянуть последнее «у-у» в тоскливом вое…