Алексей Жак - Изгнанник. Часть 1. Обновление. Жена

• Название: Изгнанник. Часть 1. Обновление. Жена
• Автор: Алексей Жак
• Жанр: Русское современное

Продолжение романа «Дикарь» изобилует размышлениями героя – сумбурными и со странной, присущей ему логикой – о человеческих ценностях, о месте случайности в судьбе неамбициозного обывателя. Любовная интрига и – как всегда – масса чувств и откровений.

---

И Сергей снова продолжал воображать не бог весть что о своей возлюбленной.

– И этот кто-то, кто покусился, не дает ей покоя. Но этот кто-то не я. Не мной заняты ее мысли и соображения. Вот в чем дело. Не мной. Другим, ненавидимым, но я бы, с такого как теперь погляжу ракурса, сказал бы: неравнодушным ей человеком.

6

– Женщина может обходиться без этого длительное время, – сказала, находясь в мечтательном раздумии, Оля. – Ей этого вовсе не требуется. Во всяком случае, пока не возникнут обстоятельства, которые… ну, словом, которые подвинут, подведут – не знаю, как точно сказать, как точнее выразиться – ее к этому желанию. Возбудят. Я путано говорю, но смысл понятен, надеюсь.

– Да, вполне. Хотя мне это трудно представить.

– Как и любому мужчине. Этим мы отличаемся от вас. Мужики, как самцы. Им одно нужно.

– Я не согласен. Но понимаю тебя.

– Что ты можешь понять? Для этого надо быть женщиной.

– Хорошо, не понимаю, но… соболезную: так сложно быть женщиной, одни страдания и запреты.

– Можешь не ерничать. Мужики – животные со звериным оскалом, но у женщин тоже есть зубки, а кроме них еще и мозги имеются. И кто рулит, еще под вопросом. Мы – хитрые и злопамятные, так что ссориться с нами не советую. И делать зла. Поплатишься. У нас нет той физической силы, что у мужчин, но все компенсируется умом и хитростью. Женщина все помнит и умеет хранить в себе обиду, и терпеть, как никто другой. Дождется той роковой минуты, когда мужчина станет слабым и… поразит. Паразита. Насмерть. Вот когда наступает час возмездия, свершения всех ее тайных планов. Нет на свете существа жестче, жестокосерднее и беспощаднее, чем обезумевшая баба, дорвавшаяся до момента расплаты за свои страдания.

7

Сергей оказался в Первой градской совсем неожиданно для себя: пришел в поликлинику пожаловаться на боли в правом боку выше паха, не так чтобы намного выше (недостаточно для опасений насчет печени, цирроза или алкогольного абсцесса), но все-таки, а оттуда на скорой его увезли в больницу с подозрением на аппендицит.

«Никак уже наступил час расплаты?» – подумал он, и его затрясло, как будто в тело, как цепкий и вонючий клоп, вселился мандраж – предвестник болей и мук.

– Повернитесь на левый бок, – приказал врач в приемном покое.

«Какое лиричное и лаконичное название приемного отделения больницы, – фантазировал Сергей. – Кто его только придумал? Сочинить такое – надо быть очень душевным человеком, с большим чувством гармонии, и ценить все возвышенное в мире безделушек».

– Спокойно, больной, не дергайтесь, здесь больно… а здесь? Все ясно.

«Гораздо выше и с другой стороны, – хотел сказать Сергей, но промолчал. – Вот где у меня болит».

– Ай, вот теперь больно, – вскрикнул он, когда хирург, пальпируя низ живота, нашел, наконец, и нажал на воспаленный (прямо-таки обжигающий, раскаленный) очаг. – Доктор, можно вы больше не будете надавливать на это место?

– Так сильно болит? – спросил мужчина, моложе его, а уже начавший лысеть.

«Умные волосы покидают… там же очаг гангрены!.. так какого черта его бередить… если все ясно, вези и режь».

Сергея бесило тупое спокойствие этого истукана – обстукивающего и ощупывающего, – жавшего его голое тело с безразличием патологоанатома, и раздражали прикосновения ледяных пальцев. Ему казалось, будто по коже ползала склизкая, вся в пупырышках тварь, вроде жабы, а иногда пальцы ускорялись до резвости шустрой, проворной рептилии. Он пытался унять всплеск брезгливости, понимая, что ему ставят диагноз и стараются помочь, но отвращение было выше его сил, и он, присев, и не слушаясь строгих команд живодера, сказал:

– Боль – не самое страшное. Ужасно то, что мне обещали, будто я умру сегодня ночью, если не послушаюсь доброго совета и не отправлюсь к вам в гости немедленно, незамедлительно, без сборов и предупреждающих звонков домой, сразу после освидетельствования моего плачевного состояния. Согласитесь, эта угроза куда страшнее самой жестокой и невыносимой боли.

– Кто вам сказал такое?

– Хирург местной поликлиники. Он не дал мне толком собраться в дорогу. Представьте, у меня нет при себе даже такого необходимого минимума набора вещей, как зубная щетка и туалетная бумага. И что мне делать, если вдруг приспичит?

– В хирургическом отделении больницы имеется все необходимое, можете не беспокоиться.

– У меня нет даже бритвенного прибора, чтобы привести себя в порядок – побриться – к приходу родственников и… жены на свидание, – начал заводиться Сергей. – Даже, если меня посетят дикие мысли о кончине – вы понимаете, какие именно мысли я хочу до вас донести – такие неприятно пахнущие, как гнойнички, мыслишки, я не смогу исполнить… что задумал. Вены не перерезать, остается только грызть.

– Что вы сказали, молодой человек?

– Ах, вы не слышали. Так и не надо.

– А вот что вас должно волновать, – продолжил, как ни в чем ни бывало, эскулап, – так это правильное диагностирование вашего случая болезни и установление необходимости в срочности операции. Поэтому лежите и не шевелитесь. Сейчас вас отвезут в палату, где вы дождетесь прихода главного хирурга.

– Надеюсь, на этом все мои злоключения закончатся.

– Этого я вам не обещаю, но уверяю… – Сергей моментально додумал за него: «что в его силах он сделает, а что нет… извиняйте», – что никто до вас не жаловался.

– Да и я не… – начал было оправдываться Сергей, но прибежавшие санитары уволокли его дребезжащий, как катафалк, передвижной железный бивуак куда-то вниз по длинным коридорам, затем в лифт, и, наконец, выгрузили где-то в полутемном потемкинском зале с высокими сводами с гулко отдающимся эхом, пока колесики цокали и гремели по стыкам в кафельных полах.

Его одиссея по больничным палатам началась.

8

Он не надеялся, что она придет, тем более что она разыщет его в этом, по сути, чужом ей городе – за… сколько же? да, почти за десять лет жизни… проживания тут. Она так и не обрела корни, не пустила их в землю. Потому что эти безвольные потуги приобрести подруг, любовников (после измены и оставления ее мужем), ничего ей не дали в плане развития патриотических чувств по отношению к новой родине. Она покинула старый дом, а новый не нашла. Или ей не дали его найти многочисленные, но бесполезные советчики, сославшись на сложность постреволюционных процессов в стране, противоречивость и множественность семейных отношений, в коих она, по старинке или по невежественной глупости, ничегошеньки не понимала и не хотела понимать.

– И международное положение прибавь сюда, какое сложилось в мире, вокруг нас, – настаивал на ее беспринципной и пагубной неосведомленности свёкор, вскоре после их разговора ушедший в мир иной, туда, где его знания ему не пригодятся, – хуже не придумаешь. И как, позвольте вас, милочка, спросить: как нам жить при всем при этом?

– Как жили, – робко предложила Оля.

– Невозможно, никак невозможно. Новый век – новые правила.

Век-то новый, но жила она, как и прежде замкнуто в четырех стенах. С ребенком, теперь уже юношей, даже не отроком, который был вроде нее, такой же отсталый в бытовом плане, неподготовленный к бытовухе, неучёный. Да и откуда ему было подчерпнуть сведений, если тыща в месяц на жизнь, на все про все, на хлеб и на квас, или воду. Выйти на улицу к друзьям стыдно, девчонки сторонятся, считают скупердяем. «Пусть лучше так считают, чем узнают правду», логично рассуждал он, боясь, что кто-нибудь разубедит их и развеет неведение.

Вот и выбрал он, как заменитель, местную библиотеку, где просиживал часами за книгами по биологии – его тайной страстью, – и бесконечные демагогии с матерью, лежа на диване с задранными вверх ногами, прислоненными к стенке, при его немалом росте, достающие едва ли не до потолка.

– Правила для дураков написаны, – философствовал он, разгрызая истончившийся леденец (все философы сладкоежки). – Их можно и нужно учить, но исполнять необязательно.

– Как же так, – удивилась Оля. – Ты же будущий юрист или философ или дипломат. Как же ты без знаний законов? А если их не исполнять, то, что получится: делай, что хочу. Анархия.

– Брось, ма. Ты знаешь, о чем я. Правила, то бишь законы, что эта конфета. Ее можно обсосать, а можно обгрызть. Результат один и тот же. Каждый пользуется ими, как ему вздумается, извлекая максимум удовольствия из процесса. А потом выкинет за ненадобностью, или как попользованную и закончившуюся, от которой следа не осталось. И возьмется за новую: они, собственно, и похожи друг на друга, как близнецы, все эти правила, морали, своды законов. Я на эту тему даже когда-то доклад подготовил, но его все равно никто не понял в классе – одни дебилы у нас собрались. Им до меня еще расти и расти.