Валерий Петков - Мокрая вода

• Название: Мокрая вода
• Автор: Валерий Петков
• Жанр: Русское современное

Москва. Машинист метрополитена возвращается домой после смены, как обычный пассажир. В вагоне происходит неожиданная встреча, которая круто изменит жизнь главного героя и многих людей.

Читателя ждут головокружительные приключения и неожиданные повороты захватывающего сюжета.

---

По перелескам до большака под утро добрёл из последних сил, потом на попутке, с пересадками – в Москву родимую.

* * *

А дома – уже ждут!

– Ну что, – Метрон Сергеевич? – спросил участковый, как старого знакомого. – С прибытием на родину! – Глянул поверх очков: – Сбирайся, – на выход, с вещичками!

Долгие годы его потом будет эта команда сопровождать и преследовать.

И мама – красивая. Платье белое в синий горох, солнце от окна, и она – в нимбе, как на иконе. А в него, как в мелкую козявку, словно тонкую булавку вогнали – и больно, и не соскочить с неё.

Святая женщина – мама!

Потом всю жизнь будет это видение к нему приходить. Уж и мамки-то не станет.

После первого опыта с Зинкой, он понял, как несовершенно то, что люди назвали замусоленным словом – «любовь». Или это был безотчётный страх новой неудачи? Он не сомневался в себе, он ненавидел предательство во всех формах. Вспоминал отца, словно опереться на него хотел, часто вспоминал. Как бы тот сказал, посмотрел.

И был Митяй требователен к новой женщине, может, даже излишне, и не представлял, что вот эта чужая незнакомка, со своими привычками, требованиями, отношением к определённому ею порядку вещей, к нему – Митяю, сможет стать родной, чем-то большим, чем просто женщина. У него не получалось быть одному и быть вместе тоже не получалось. Его одинокое «я» не оставляло места никому другому.

* * *

Владик выжил, – но остался калекой. Срок определили Митяю – условный, по малолетству, плюс оплата ущерба по нездоровью Владику.

Кое-как, с большим трудом устроился на работу.

Противное это хождение по разным кабинетам, унизительные просьбы матери, выклянчивание работы перед каменными мордами кадровиков. Только и взяли – через знакомых каких-то – учеником токаря-револьверщика.

Такое героическое название, а на самом деле – болты нарезать из прута на полуавтомате.

Немецком, ещё трофейном. Кое-где краска тёмно-зелёная сохранилась и табличка завода-изготовителя. Очень длинное название, запоминал долго, думал – в жизни не забудет, ан вот – видишь: на шконке как-то измучился, извертелся ночью на пупе, а вспомнить так и не смог. Чуждое слово, не улеглось в память.

– Сколько же на нём всего нарезали, на станке этом? Металла извели? – думал иногда Митяй.

Спать ляжет, глаза прикроет, а гайки в ящик металлический падают. Считать начнёт, да так и засыпает на втором десятке.

Митяй быстро наловчился, норму стал выполнять и успевал в домино с мужиками в обед постучать. Но – перевыполнять норму мужики отсоветовали – расценки срежут. Ни к чему это, вечные догонялки. А посерединке – в самый раз!

Стал Митяй зарабатывать неплохо, деньги домой приносить. Костюм купили с мамой, красивый, дорогой. Долго она ходила, высматривала, а уж потом вместе пошли, примерили – что надо! Мама же всё про него знает!

Туфли-корочки в коробке картонной, лежали в шкафу, каждая в отдельном, сером мешочке. Фирма! Но не любил он наряжаться, не привык. Как и дни своего рождения избегал отмечать. Словно осознавал, что не надо ему было родиться, да ещё в таком месте неприспособленном – в метрополитене.

Вроде бы всё складывалось неплохо. Только вот изводила тоской такая пресная жизнь и была Митяю не в радость. Двигался он по ней, как полуавтомат револьверный на малой передаче, а нутро другого требовало – огня, приключений! Романтики!

Глянет на свои руки – неопрятные, заусенцы грубые, траур под ногтями несмываемый, как ты их ни скобли, а всё равно видно – работяга. Он стеснялся своих рук, лишний раз не показывал.

На майские праздники Митяй поехал с корешами на речку. На электричке, потом пешком. Жратвы набрали, водяры – залейся, пивка.

Одно радовало – назад нести не придётся!

Костёрчик запалили. Разговоры, споры – ни о чём. Пивком залились, как междугородний автобус – солярой. Невдалеке какой-то хмырь тёлку молоденькую тискал – проверял, хорошо ли она накачана, упруга ли? Потом ушли они в лес. А Митяй на спор чёрную «Волгу» угнал, так – для потехи. По дачному посёлку поездили.

Чисто, аккуратно, не газовали. Вернулись назад, а тут уже – менты!

И как он ни доказывал, что не было корысти в его действиях, – и назад вернулся, и добровольно сдался. Ещё и выпивку присобачили – езда без прав, в нетрезвом состоянии нестояния.

И рецидив припомнили – судимость первую.

А мужик тот оказался каким-то начальником, шишкой местного розлива. Озлобился донельзя, принципиалку погнал! И слышать ничего не хочет. Мстит, потому что и дома у него скандал, и кралю уже другой тискает.

И пошёл Митяй по этапу – в Главный Российский Университет – тюрягу, аж на девять лет, без скидок и амнистий… «Путём поглощения менее отягчающих, более отягчающими». Статьями приговора, имелось в виду при оглашении.

На том детство и юность резко закончились. Дверца в клетке – захлопнулась громко и надолго.

В мир блатной не совался. Усвоил общие понятия, но в высший круг не стремился. Чужаком себя ощущал, а не хранителем выработанных до него законов этого страшного, незнакомого мира подлых перевёртышей, которые морочили головы пацанам пустой романтикой, мнимым братством, взаимовыручкой.

Изредка посещали небогатые воспоминания. Приходили вместе с толстомясой Зиночкой, такой недосягаемой и желанной во сне. Рассаживались на шконке и терзали память, – словно рана покрылась первой корочкой, а ты её разом и оторвал, вместе с бинтом присохшим. Кровянится она и долго не заживает. Потом шрам на этом месте.

Адрес старый у него был, и он решился написать ей о своих «чувствах.

Ответа не получил.

Мама приезжала. Привозила «кабанчиков», передачки, значит.

Однажды приехала с Маринкой, соседской дочкой – худющей до прозрачности, тихой скромницей. Потом та стала одна приезжать. Обвенчались в храме тюремном, выстроенном и расписанном лубком кособоким – зеками, впавшими в православие от полного безверия, никчёмности и повседневной скуки.

– Ну, что ты во мне нашла? – допытывался Митяй, засыпая на кровати в комнате свиданок, отплывая после соития в сладкое забытьё.

– Глупенький, – прижималась к нему Маринка, – ты даже сам не знаешь – какой ты хороший, и справедливый, и – сильный, и страдаешь из-за этого! – Чмокала его в синюю наколку на бугристом плече.

Была любовь – не была любовь? Да нет её, чё вы гоните, фраера – алё! Отвечайте за базар, кто вас за язык-то тянет! Инстинкты и продолжение рода! И не надо пузыри пускать людям в глаза! Расслаблять их по жизни сказочками для слабеньких и слезливеньких.

Забеременела Маринка, глупая баба! Жалел её. Сын родился, назвали Родионом. Маринка настояла. Родион Метронович – как в Греции получилось сочетание! Иностранно звучит, но отчасти по-православному.

– Нормально! – решил Митяй. – Девкам-то куда как сложней в этой жизни! Тока бы шпаной не вырос, как я, – хватит одного в семье, нашпанился за всю родню!

Мама так была рада! Посветлела, преобразилась на глазах.

– Молодцы! – смеётся счастливо, – такое чудо сообразили! – Я же медаль получила, высшую награду Российской Федерации! Почётное звание – «Бабушка»!

Живут нерасписанные. Поп – благословил, вот и ладно. Да – кому какое дело, в наше-то время. Вроде как – семья образовалась. «Личинка государства» – как говорил Степаныч, бывший главбух огромного комбината, на старости лет, влетевший на зону, в особо крупных размерах.

* * *

Было их несколько человек – из серьёзной номенклатуры, но Митяй сдружился со Степанычем. Нравился он ему своей рассудительностью, основательностью. В любом деле так всё разложит, что и дураку понятно – чего дальше-то делать! Набирался от него многому, потому что сам Митяй был дремуче невоспитан и упрям до полной собственной досады, хотя и выручало это его в непростом, суровом и вредном местном климате.

– Прости, Степаныч, ну как же вот ты-то сюда попал? – дивился Митяй в момент откровенных разговоров «про волю». – Ладно, я – балбес необразованный, шпана и безотцовщина!

– Понимаешь, Митя, – отвечал Степаныч, – к моим годам кажется, что знаешь все «крючочки, ходы и выходы», всё – про всех, и можешь совершить идеальное преступление! Рубануть на раз и залечь на дно, чтобы деткам, внучкам что-то осталось. А вот – фигос вам под нос! У бассейна две трубы – в одну вливается вода, из другой выливается, и при желании, даже небольшом, – всегда можно трубы эти вычислить!

Было бы оно, это желание.

Хотя сейчас-то шкала поменялась. Многое из того, что при коммуняках было «особо крупным», «экономическим», и так далее, – сейчас – бизнес! «ПроЭкт» – модное словцо, понимаешь!

Горизонты расширились! Грамотно отстирал бабло – уже можешь называться предпринимателем! Чуешь разницу? Но самое главное – деткам этот мой подвиг – на хрен не нужон! Чего-то я сам себе навыдумывал. Ну и пусть сами живут, своим умом. И не надо им мешать. Поздновато докумекал!