Гумер Каримов - С любовью к Чечне

• Название: С любовью к Чечне
• Автор: Гумер Каримов
• Жанр: Повести

Эта книга – увлекательный и захватывающий дорожный дневник, который автор посвятил другу юности и студенчества Мусе Ибрагимову. Написанные в разное время, и собранные в одну книгу, эти записки повествуют о трех поездках автора на Северный Кавказ, начиная с 2008 г. и заканчивая 2012-м. Книга рассказывает о судьбе целого народа на изломе веков, в период т. н. «трех войн».

---

А еще припомнилось «С берегов Куры» Константина Паустовского: «Сегодня – воскресенье, и я ушёл из нового Тифлиса в старый, на гору Давида, на могилу Грибоедова, заросшую чёрным плющом. Внизу лежало море плоских крыш, вилась Кура, а за ней синим льдом уже горели вершины Главного хребта. И глядя на бронзовый барельеф Грибоедова, слушая в тишине и пустынности плеск воды в церковном фонтане, читая стёртые строки о том, что Грибоедов «убит в Тегеране генваря 30 дня 1829 года», я вспомнил, какая это древняя земля, покрытая тысячелетней пылью».

В Тбилиси, по ту сторону Кавказского хребта я был в начале перестройки по приглашению своих друзей-предпринимателей. Увы, сейчас не лучшие времена в наших отношениях с Грузией. Вот и с Чечнёй были еще совсем недавно отношения… Да какие могли быть отношения?! Война! А вот теперь я лечу на эту истерзанную двумя войнами землю и заранее люблю её, потому что люблю своего друга. Мне плевать на политиков, прикрывающихся «великими государственными интересами». Нет у меня никаких интересов, кроме одного: скорее прилететь и обнять Мусу.

Посадка. Аэропорт принял нас радушно – теплом и солнцем, а еще встретили сын Мусы тридцатишестилетний Аслан, его я помнил еще маленьким ребёнком, и друг Мусы Султан, закончивший факультет на год позже нас, мы хорошо знали друг друга.

От Минвод до Грозного по Федеральной трассе «Кавказ» километров триста, а точнее – 276 км. Мы сели в служебную «Волгу» Мусы. Наш маршрут пролегал через Пятигорск – Нальчик – Эльхотово – Беслан – Назрань – Грозный.

Нам предстояло не просто пересечь весь Северный Кавказ. Впереди нас ждало нелегкое испытание знаменитым кавказским гостеприимством.

Дорога заняла весь остаток дня, мелькающие названия населённых пунктов, либо ничего не говорили, либо, напротив, будоражили воображение, заставляя вспоминать то школьный учебник по литературе или истории, то страницу из классика, то газетные и телевизионные репортажи недавних кровавых событий на Кавказе…

Время от времени в машине раздавался звонок мобильного телефона Султана. Это нетерпеливый Муса интересовался: где мы едем сейчас?

А мы докладывали:

– в Минводах, куда заезжали «затариваться», я видел, что в этом старом городе, отмечающем юбилей, такие же дома, оставшиеся в наследство от Советов – пятиэтажки, хрущовки и брежневки. Встречается и новодел, так же безвкусно кричащий и аляповатый, как везде, как в Москве и в Питере;

– стоим в пробке на подъезде к крупнейшему на Кавказе оптово-розничному вещевому рынку – наследию дикого капитализма, на многие километры растянувшемуся вдоль Федеральной трассы;

– сидим в уютном отдельном кабинете придорожного кафе за обильным столом, и на наших тарелках дымятся шампуры с горячими «настоящими» шашлыками…

Потом мы снова ехали по замечательной асфальтовой трассе, обсаженной то пирамидальными тополями, то цветущими в эту пору вишней или сливой, то грецким орехом или каштанами. И было ли это на земле Ставрополья, в Карачаево-Черкесии, в Кабардино-Балкарии или в Северной Осетии-Алании… Либо под Карабулаком, на подъезде к Грозному, в душе жило ещё до конца не осмысленное, но полнокровное ощущение мирной жизни и жажда только одного – чтобы эта жизнь продолжалась на этой многострадальной земле.

…Когда подъехали к Грозному, быстро стемнело, как везде на юге.

Аслан вёл машину по улицам одноэтажной части города с заброшенными или разрушенными частными домами. Безрадостные, печальные картины… На одной из таких улиц, у дома с высоким кирпичным забором и массивными стальными воротами с барельефом головы льва машина остановилась.

Ворота широко открылись, и перед въездом образовался широкий полукруг встречающих. Выскочив из машины, я шёл к людям, ища глазами своего друга. И оказался в объятьях большого и сильного человека.

– Привет, Муса! – стискивал я его.

– Я не Муса, – обнимая меня, тихо засмеялся человек, – я Бека.

Беку, как звали Мусалипа – второго по старшинству после Мусы брата, я хорошо знал ещё в Питере, он учился в Лесотехнической академии. Он и раньше был поразительно похож на Мусу, поэтому нет ничего удивительного в том, что я их перепутал. Обнял Дети – жену друга… Годы изменили нас: где та жгучая, стройная горянка, которую я впервые увидел в 1971 году?

– А где твоя чёрная шевелюра, Юфим? – в свой черед улыбается она.

– Что поделать, Дети. Время не очень-то нас щадит.

…«Возвращение» Мусы через 30 лет для меня первоначально началось заочно: с телефонных звонков, статьи, что он прислал в журнал, фотографии, посланной по Интернету. Глядя на фото, я понял, как мы изменились… Впрочем, разве мы внутри себя это чувствуем? Только взглянув в зеркало или, как в зеркало, друг на друга… А так мы не ощущаем ни морщин, ни седин, оставаясь по-прежнему молодыми…

А потом я вздрагиваю от неожиданности и чуть не падаю на землю, втянув голову в плечи от пистолетных выстрелов и автоматных очередей салюта в честь «высоких гостей». Традиция, появившаяся в послевоенной Чечне. Ничего не попишешь – оружия здесь сейчас навалом…

Наконец обнимаю Мусу, невольно вспомнив при этом Козьму Пруткова: «Нельзя объять необъятное» и, растроганный встречей и памятью о некогда высоком и стройном, как кипарис юноше, которого знал много лет назад, был по настоящему счастлив сейчас…

Позже, в Приэльбрусье, куда Муса увезёт нас после юбилейных торжеств, в сауне отеля мы взвесимся: у Мусы – 120 кг – против моих 67… Но высокий рост друга скрадывал его вес.

Володя Асташов прилетел через Москву из Вологды прямо в аэропорт Грозного, пока принимающего самолёты только из нашей столицы. Володя тоже уладил как-то свои дела на работе и вырвался на юбилей. И вот он стоит у Мусы во дворе дома, и я обнимаю давнего друга с такой знакомой застенчивой улыбкой. Идут годы, мы стареем, толстеем, умнеем, а может, наоборот – глупеем, обрастаем детьми, внуками, условностями, а вот Володя ничуть не меняется, у него с юности осталась эта обаятельная улыбка, и от малости этой так хорошо на душе.

Но не только своей улыбкой знатен мой друг. О Володе рассказать подробно у меня еще повод будет, ибо юбилей его не за горами.

Как написал Женька Елизаров, «Свобода общения, издревле присущая выпускникам одной alma mater, свойственная гуманитариям толерантность, эйфория встречи давно не видевшихся друзей – все это вместе рождает какую-то особую атмосферу, когда разные по вере, обычаям, политическим убеждениям люди могут говорить друг другу все, что взбредет в голову. Это не проходит не замеченным: вспоминается былая (вовсе не мифическая) «дружба народов», светлая ностальгия».

Выпитые количества порождают взаимные подначки. Кто-то бросает пафосную мысль о возрождении былого единства, кто-то из русских, на лету подхватывая идею, ехидно замечает, что всякое единение требует залога, а что взять со старого татарина и чеченцев? Впрочем, не теряемся и мы: ведь жертвенность должна быть взаимной.

– Может быть, омусульманить вас, ребята, – говорю Женьке, Юрке и Володьке.

– Вы не волнуйтесь, – подыгрывает мне Муса, – больно не будет, все под наркозом сделаем.

– Пустяковая операция! – солидно добавляет Султан…

Мы устали с дороги, да и водка, какой бы вкусной она ни была, не зря плескалась в наших желудках.

Вот так незаметно прошёл этот длинный и суетный день и, расставаясь на сегодня с Мусой и его добрым окружением, немного грущу: на один день убавилась наша встреча. Читаю у Сенеки: «Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владение природа, но и его кто хочет, тот и отнимает». Впрочем, мы сами тратим его неразумно и расточительно. То на дурное потратимся, то не на те дела, что нужны, а чаще – просто так, на лень да безделье. Как жаль, что «все проходит – пройдет и это», – печально вздохну, вспомнив Соломона…

…Уже вернувшись, читая в журнале «Звезда» прозу Даниила Гранина «Листопад», находил там отклики на состояние своей души. Петербургский писатель старшего поколения в этой своей вещи афористичен как нигде. Поэтому и хочется его здесь цитировать: «Мое правило: сегодняшний день – мой самый счастливый день в жизни. Потому что большую часть жизни мы живём или вспоминая хорошее, или надеясь на хорошее».

3

На следующий день, всю его первую половину, младший брат Мусы Мовсур знакомил нас со столицей Чеченской Республики, так теперь она официально называется. Погрузив всех нас в джип, медленно повёз по невесёлым улицам города. Действительно, повсюду видны следы недавней разрушительной войны, но все-таки город оживает, восстанавливается.

Сразу за бурной и быстрой Сунжей, второй после Терека реки в республике, в самом центре столицы возводится огромная мечеть на 10 тысяч прихожан, точная, хотя и уменьшенная копия стамбульской мечети, перестроенной когда-то из знаменитого византийского Софийского собора. Напротив строящегося культового сооружения разбит сквер, главной доминантой которого является памятник Ахмаду Кадырову – первому президенту новой Чени. У памятника два часовых с автоматами. Здесь мы сфотографировались.