Ирина Ордынская - Святой Иерусалим

• Название: Святой Иерусалим
• Автор: Ирина Ордынская
• Жанр: Религия

На Руси с древности повелось путешествовать в Святую Землю, каждый русский человек считал своей священной обязанностью помолиться у гроба Господня, пройти по тем местам, где ступал Сам Спаситель. Книга «Святой Иерусалим» помогает посетившим Святую Землю паломникам вспомнить благоговейные переживания, которые испытали они во время путешествия. Людей, которые не сподобились посещения Иерусалима, книга знакомит с тем, что ожидает их во время посещения Святынь вечного города.

---

Рождество-Богородицкий монастырь – тихое пристанище Святителя Тихона Задонского – это был он! Четыреста лет вот так, совсем как нас, принимал он в центре Руси под свои своды идущих мимо паломников. А я в брюках, нехорошо, растерялась. Но в каморке у входа добрые люди оставили для всех, кого призвал к себе в гости Чудотворец Тихон, на столах и в ящиках груды юбок, платков и даже мужских шаровар – вдруг кто-то будет в шортах. Переоделась, а осторожность осталась, не готовилась, не молилась, явилась в обитель как незваный гость. Или наоборот… Может, давно званый? Но глупые мысли испарились сразу, как только монастырские ворота остались за плечами.

На площадке у ворот на столе, преграждая путь каждому вошедшему, стоял большой ящик, в котором копошились десятка два котят, часть из них лежали без движений, но громко пищали, другие царапались о стенки ящика, пытаясь выбраться, третьи, несмотря на шум собратьев, спокойно спали. Худенький монашек, наверное, «старший по котятам», улыбнулся мне ласково и печально: «Вот только раздали котят, а их снова несут. Сегодня четверых ночью у ворот оставили. А куда их? Не возьмёте котёночка?» Я извинилась и отказалась, мы путники, да и животное не игрушка, не заведёшь с бухты-барахты. Положила пожертвование на прокорм котят и пошла дальше. Но эти котята, которых не утопили в Задонске, потому что и им есть здесь пристанище, и на них хватает доброты у живущих по заповедям Святителя Тихона монахов, как-то сразу породнили меня с этим местом. Будто я, как подброшенный котёнок, могу прийти сюда и быть принятой со всей моей глупостью и беззащитностью. И потому к пока ещё незнакомому (не прочитав его литературных работ, его жития) приложилась к мощам Святого Тихона с радостью, с надеждой на его молитвы и доброту. Конечно, вспоминаются мне и красивейшие храмы этого монастыря, и величие строгой монастырской службы, но участие монахов в судьбе беззащитных котят почему-то особенно ласкает мне душу.

По-разному открываются нам христианские святыни. Одни встречаешь случайно, к другим долго идёшь, готовишься, кажется, мысленно уже побывал во всех уголках святого места, а всё равно к такой встрече до конца не подготовиться. Она проходит по каким-то неписаным законам границы тонкого духовного мира и нашего строго физического. Так было у меня с посещением Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря – Четвёртого Удела Пресвятой Богородицы. Даже не помню, когда и кто мне впервые рассказал о святом батюшке Серафиме, в младенчестве мама или бабушка или уже в девичестве прочитала о нём сама, но ощущение, что я знала его всегда, твёрдо запало ко мне в душу. Может, сама любовь к православию родилась во мне от его бесконечной нежности ко всем, кто к нему приходил, от его убеждённости в радости веры, в том Пасхальном счастье, которое он пронёс через всю жизнь. «Радость моя!» – этими словами встречал он каждого человека, и ещё улыбкой. И других учил улыбаться всегда, и особенно в храме, потому, что это же какое счастье – верить в Бога.

Поехать в монастырь, где покоятся мощи Святого Серафима Саровского, казалось немыслимым праздником. Я уже была взрослой женщиной, женой и матерью, когда это стало возможно: после долгого запустения уже снова расцвела Дивеевская обитель, и с почестями и народным ликованием перенесли чудом сохранившиеся мощи батюшки Серафима из Петербурга в Дивеево. Меня, как всегда, занимало множество дел, но повесть о любимом моём Серафиме Саровском была мною написана и напечатана, душа рвалась поклониться его косточкам.

Дивеевский монастырь оказался милым городком, с ухоженными цветниками, с уютными храмами. И… почти безлюдным. Мы приехали в Дивеево после большого церковного праздника, когда паломники только что разъехались по домам. Сразу по приезде отправились в монастырь, и вошли в практически пустой храм, у раки с мощами никого не было, кроме монахини, следившей за порядком. В церкви было тихо так, что ясно звучали голоса птиц, прятавшихся в ближайших к храму кустах и деверьях, будто приблизилась к нам лесная пустынька, в которой много лет жил и молился батюшка Серафим. Я не знаю, сколько положено прикладываться к мощам, но в тот раз мы приходили к святому Серафиму много раз, сколько звала душа. Как будто он нас принял, позволив побыть рядом с собой, порадоваться. И по Канавке, по которой прошла Пресвятая Богородица, шли всего несколько человек. Такое утешение было пройти по следам Её ног с молитвой. Это был один из лучших дней в моей жизни. Мы были в Дивеево почти неделю, и всё это время я так боялась растерять, чем-то вспугнуть благодать, которую почувствовала в первый день. Но этого не случилось. Мне помогли сохранить в себе радость монахини, таких ласковых, светлых, доброжелательных, терпеливых сестёр нигде не приходилось встречать. Не только мы, все паломники, были окружены их улыбками и любовью. И я хочу, постоянно хочу, среди сутолоки города, среди повседневной суеты, вдруг чудом хоть на минутку оказаться в Дивеевской обители, и даже от самой этой мысли мне всегда становится теплее.

А вот об Оптиной Пустыне столько всего мною прочитано, что, кажется, старцы своими поучениями воспитывали меня вместе с родителями. Можно сказать, всю сознательную жизнь каждое утро я начинаю с беседы с ними, потому что в моей спальне висит молитва Оптинских старцев в рамочке под стеклом. Просыпаясь, прочитав утреннее правило по молитвослову у икон, подхожу к ней и, вглядываясь в напечатанные слова, произношу их вслух. Творю молитву, а взгляд скользит по фотографиям старцев, и каждый раз выражение их лиц меняется. Если я недовольна собой, нагрешила чего, кажется мне, сердятся на меня святые угодники, стыдно мне, бывает и отвожу глаза в сторону. А когда у меня душа чиста и мне радостно, то они будто бы веселее на меня смотрят. Конечно, это фантазии, но так у меня со старцами идёт негласная беседа, продолжают они моё воспитание. Думаю я иногда, вот соберусь, брошу дела, подлечу вечно капризничающее здоровье и поеду в Оптину Пустынь, увижу её издалека, сердце запрыгает от радости – еду, наконец-то, еду к давно знакомым старцам. Куплю цветов, белых роз, почти бутонов, пойду на монастырское кладбище, есть же там такое, положу каждому из давно знакомых наставников в благодарность за духовную науку по одной белой розе. Всё собираюсь, а не еду, а, может, ещё не созрела для встречи с ними.

Святые места, святые реликвии, что происходит в нас от прикосновения к ним, всегда ли напитывают они нашу душу чем-то главным, особенным? Или можем остаться глухими к их призывам. И побывав в самом святом месте, приложившись к самой важной святыне, ничего не сможем изменить в себе, и даже не поймём этого.

Однажды я писала статью об известной художнице, которая терпеливо и не без удовольствия рассказывала мне о своей жизни, интервью должно было получиться биографическим и хвалебным. Героиня не без театральности излагала пред моим мысленным взором действительно интересные события своей жизни. Её глаза умильно горели, когда она повествовала о том, как несколько месяцев жила в Иерусалиме, реставрируя фрески в прекрасном старинном русском храме, как изображения оживали под её кистью. И добрые монахини, приняв её как равную духовную сестру, брали её на службы в какую-то древнюю подземную или просто опустившуюся от времени ниже уровня земли церковь. Сколько восторга было в её воспоминаниях от необычно звучавшего в этом храме пения невест Христовых, от звуков просыпающегося на поверхности города, с его такими будничными шумами, о котором они уже успели помолиться, и, может быть, предвосхитили, пусть даже в крохах, его мирное пробуждение.

Фрески она восстановила, получив награды и благодарности от церкви, уехала одухотворённая в Москву. Тем печальнее для меня был её рассказ о дальнейшей жизни, когда православия ей «показалось мало», и человек, казалось, глубоко преданный Христу и его церкви, вдруг ушёл в извилистые, запутанные восточные практики с их поклонениями живым гуру. Не моё дело разбираться в её вере, в её убеждённости, что она, продолжая верить в Иисуса Христа, «пошла дальше». Меня неосознанно пугало другое, как имея все богатства православной веры в том же Иерусалиме, приблизившись к святыням, увидеть которые многие могут только мечтать, близко соприкоснувшись с чистым служением православного духовенства вечного города, она решила, что мало ей всего этого и ушла искать другую чужую веру. Как будто перед ней разложили все доказательства величия веры её предков, редкие сокровища, а она, посмотрев на них, собрала чемодан и уехала в дальние страны на поиски ярких красок чужих богов. Но почему её не остановил мудрый город Иерусалим? Он-то видел много чужеродных броских религий захватчиков. И я сама понимаю ли до конца тихую красоту нашего православия….