Владимир Салимон - На живую нитку

• Название: На живую нитку
• Автор: Владимир Салимон
• Жанр: Поэзия

Владимир Салимон – известный московский поэт, автор 20 поэтических книг. Владимир Салимон предстает в новой книге тонким лириком с парадоксальным мышлением. Подлинный подтекст стихотворений, замаскированный внешней простотой, несет в себе горько-ироничную усмешку. Владимир Салимон – лауреат премий журналов «Октябрь», «Арион», премии «Московский счет», Поэтической премии Римской Академии. Лауреат Новой Пушкинской премии 2012 года. Член Русского ПЕН-центра, Московской писательской организации.

---

Охотники вышли из леса

***

Тяжелые копья на плечи
взвалив, утопают в снегу.
Собаки их лают при встрече,
и лай их наводит тоску.

Охотники вышли из леса,
и стало понятно, что есть,
есть в мире помимо прогресса
достоинство, совесть и честь.

Есть то, что высоким искусством
приучены мы называть,
пытаясь разрозненным чувствам
единую форму придать.

И Брейгель тому в подтвержденье
работает ночь напролет.
И Ангел небесный сраженье
с нечистою силой ведет.

***

Как у Ленина в Горках, на даче у нас
снег пушистый на ветках у елок.
Если выйти на улицу, тотчас же в глаз
сотни острых вопьются иголок.

Невеселое дело одну за одной
извлекать их из вещей зеницы,
слыша, как в полумгле за фанерной стеной
нашу паклю воруют синицы.

***

С азартом жестяную банку
гоняют по двору мальчишки.
Затеяв с ними перебранку,
отвлекся я от умной книжки.

На месте самом интересном,
когда у главного героя
бежит жена с юнцом прелестным.
А в результате гибнет Троя.

***

C утра до вечера, весь день
снег сыпет, как в театре драмы,
где осыпается в сирень
и в кринолинах ходят дамы.

Конца унылой пьесе нет.
Давай по лестнице старинной
мы лучше спустимся в буфет
есть бутерброды с осетриной.

***

На себя похожим человек
Ангела рисует кистью тонкой.
Так как накануне выпал снег,
обернула мать дитя пеленкой.

Если повезет, то разглядишь
в темноте под реденькой тряпицей,
как сучит ножонками малыш
и чуть слышно тенькает синицей.

Привлечет внимание ребят
ослик в глубине яслей стоящий,
маленький конек,
на первый взгляд
не игрушечный, а настоящий.

***

Недостающее звено
в цепочке долгих превращений —
спокойно я смотрю в окно
на кустики сухих растений.

Я рыбой был,
и птицей был,
и наземь с неба камнем падал.
И фотку той, что я любил,.
во внутреннем кармане прятал.

***

Прогулка затянулась допоздна.
В конце концов ты промочила ноги,
слегла в постель и сделалась больна.
Такие вот печальные итоги.

Зимой закат особенно красив,
но чтобы им теперь полюбоваться,
под спину пуф диванный подложив,
ты за руку мою должна держаться.

***

Вещи нас преследуют повсюду
и поработить нас норовят,
взять к примеру старую посуду,
на которой больше не едят.

Так из поколенья в поколенье
ходит скарб домашний по рукам:
соусники, блюдца для варенья,
что достались нам от наших мам.

Медный чайник из второго в третье,
без на то особенных затрат,
перекочевал тысячелетье.
Невелик, но кряжист и пузат.

***

Понимаю подзаборность.
Чувствую неродовитость.
Ощущаю поднадзорность,
вседоступность и открытость.

За людьми, меняя маски,
наблюдают год за годом
звери, птицы.
Строят глазки
мухи.
Пчелы кормят медом.

***

Россия неделима быть должна
и нерушима?
Хочу жену спросить я, но жена
проходит мимо.

Покрылся за ночь льдом кустарник весь.
Цветы завяли.
Кто скажет мне, что приключилось здесь,
пока мы спали?

***

От хорошей до плохой
жизни – ехать дни и ночи.
Между Курском и Москвой
расстояние короче.

Стрелочник взмахнет флажком,
машинисту даст отмашку.
Если б был он моряком,
на груди рванул тельняшку.

Жизнь моя не удалась.
И его, как видно, тоже.
Мне столь явственная связь
жуткой кажется до дрожи.

***

Был с Богом их союз не по любви,
а по расчету заключен.
Зимою,
от холода спасаясь, воробьи
под своды храма ринулись гурьбою.

Я удивился, заприметив их, —
извечных наших спутников веселых,
томящихся среди отцов святых,
угодников в одеждах длиннополых.

Под куполом клубилась мгла чуть свет.
Тянуло сыростью из подземелья.
Печально сознавать, но спору нет,
что Божий храм – не место для веселья.

***

Пилят, режут, снова пилят, режут.
А когда дорежут до конца,
я услышу характерный скрежет
острого токарного резца.

Тонок лед, но он прочнее стали.
Конькобежец токарю сродни.
Наивысшей сложности детали
мастера вытачивать они.

***

За мгновенье близости с тобой,
если не поможет заграница,
а не потому, что я скупой,
в полной мере мне не расплатиться.

Нечего взамен тебе отдать.
Свет гашу я, не подозревая,
что твоя широкая кровать
глубока, как яма долговая.

***

Про кислорода атомарный вес
не спрашивай меня – я знать не знаю,
но чем я дальше забираюсь в лес,
тем больше его тяжесть ощущаю.

Он так тяжел, что я дышу с трудом,
как будто бы тройным одеколоном,
не в переносном смысле, а в прямом,
в лесу еловом воздухом студеным.

***

Как жалость к бедному калеке
в сердцах соседей по квартире,
сон промелькнул, чтобы навеки
исчезнуть в сопредельном мире.

Я не запомнил, что мне снилось.
Казалось, вдруг само собою
на кухне радио включилось,
вдруг вспыхнул свет над головою.

Входная дверь была открыта,
так словно, выйдя по морозу
из дома, кто-то дверь для вида
прикрыв, сорвал на клумбе розу.

***

Зима. Мороз. Клубится мрак.
Кусты по ветру клонятся.
Руками люди машут так,
как будто в бане моются.

Как будто хлещутся они
березовыми ветками
в чаду, в пару, среди родни —
кто с женами, кто с детками.

***

Какими рыба подо льдом
путями ходит сложными,
быть может, ты поймешь потом
за чаем и пирожными.

На все вопросы дать ответ,
пожалуй, не получится.
Я не философ, а поэт,
и зря не буду мучиться.

***

Охотно имена раздам,
взяв в руки книжку записную,
я дальним странам – милых дам,
которых все еще волную.

На окнах – ледяной узор,
как будто контурная карта,
но, как и прежде, до сих пор
хватает куража, азарта.

***

Я в сумерках, как на распутье,
в начале долгого пути.
И кованой ограды прутья
торчат, как пики, впереди.

Порою чудятся во мраке
мне главы мертвые на них.
Мамай прошел здесь, лишь собаки
остались кое-где в живых.

Друг к дружке жмутся, сбившись в стаю.
Так воют жалобно они,
что поневоле затыкаю
я уши и гашу огни.

***

Уверенность вселяет в нас
событие нерядовое —
Попова святочный рассказ,
Алиготе полусухое.

Почувствовав, как на меня
космическая пыль ложится,
предположу, что, верно, я
успел прилично запылиться.

Мне станет грустно и смешно
одновременно, потому что
хоть и состарился давно,
но мне веселие не чуждо.

***

В темноте творятся темные дела.
Выглянув в окошко, ужаснусь я,
до чего себя столица довела —
сделалась страшнее захолустья.

Словно собранный детьми металлолом,
с Рождества оставшиеся елки
грузят в кузов самосвала, а кругом
ржавые рассыпаны иголки.

***

В любое время дня и ночи
чего нам стоит опасаться?
Что скорый поезд прогрохочет?
В окно соседи постучатся?

От неожиданности сердце
в груди, как птица, встрепенется,
когда чуть свет в буфетной дверце
ключ еле слышно повернется.

Те, что у нас крадут конфеты,
воруют вафли и печенье,
в плащи дурацкие одеты,
как в старом замке привиденья.

***

Я выпил в день рожденья Чехова
один, поскольку мне особо
позвать на угощенье некого.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.