Николай Зорин - Эффект предвидения

• Название: Эффект предвидения
• Автор: Николай Зорин
• Жанр: Детектив
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-95793-4

Аня Соболева тихо сходила с ума. Виной тому была встреча на лестнице со странной черной старухой из квартиры этажом ниже. Та утверждала, что Аню скоро постигнет судьба девушки, которая в начале прошлого века жила в этом доме и погибла. «Убийца придет со дня на день, – вещала сумасшедшая, – придет, и все станет красным…» Когда Аня решилась снова спуститься по лестнице, рабочие, делавшие ремонт в квартире, из которой выходила старуха, сказали, что здесь никто не живет. Но пророчество сбылось… Правда, погибла не Аня, а сама провидица, являвшаяся девушке не то во сне, не то наяву. Но преступник-то был реальным! Или все-таки нет?..

Ранее роман издавался под названием «Вечер в красных тонах»

---

Кирилл сел на постели. Потянулся, зевнул. День пройдет незаметно, бездарно. А потом сразу утро завтрашнее наступит. И день – но уже без Кирилла.

Притвориться, что спит? И украсть у этого утра еще пять минут? Притвориться, что заболела, тяжело заболела, и украсть у Кирилла поездку? Умереть, умереть и украсть у него целую жизнь?

– Соня-засоня, просыпайся. – Кирилл поцеловал ее во влажный висок и легонько потрепал за плечо. – Дел у нас сегодня невпроворот, а мне еще на работу заскочить надо.

Аня открыла глаза, сделав вид, что только проснулась.

– На работу? Ты на работу поедешь? Зачем? Я думала…

– Ну, зачем? Я так и собирался. Все-таки на три недели свою богадельню оставляю без присмотра. Последние указания дать, то да се. Но я ненадолго. Часика на два.

– А-а. Да, конечно.

Значит, минус два часа. От последнего дня, и так усеченного новосельем, отсекаются еще два часа. Целых два часа без него. Почему же он не предупредил вчера, что едет на работу? Потому что ему все равно, не он остается на три недели один.

Аня встала и, не глядя на мужа, принялась заправлять постель. Слезы закапали на пододеяльник, оставляя круглые темные следы.

Рано, рано, не сейчас. Нельзя при нем плакать, а то он тоже расстроится. Все равно изменить ничего нельзя, нельзя отменить Америку. Сдержаться, сдержаться… Ну что он встал и смотрит? Невозможно сдержаться.

– Иди в ванную первый. – Голос дрожит, предательски дрожит. Сейчас Кирилл заметит. Нельзя, нельзя, чтобы он заметил.

– Хорошо… Подожди, ты что, плачешь?

– Нет, нет. Ты иди. Нос потек. Аллергия, наверное, на книжную пыль. Ты же знаешь, у меня всегда… Надо было первым делом разобрать книги, а то стоят стопками по всей квартире, пыль… Ты уйдешь, я займусь.

– Да постой. – Кирилл обнял Аню за плечи, усадил на кровать. – Я же вижу, что плачешь. Анечка, маленькая моя, ну что ты расстраиваешься? Я совсем ненадолго уйду. Два часа – и я дома. Помогу тебе с приготовлениями.

– Да, конечно. – Слезы совсем прорвались, теперь ни за что не остановиться.

– Ну повернись ко мне, так разговаривать трудно. – Кирилл развернул ее к себе. – Точно, плачет! Я так и думал. Анечка, что ты? – Он провел ладонью по ее лицу. Стирая слезы, прижал к себе, укачивая, как ребенка.

Гладит, качает, сам чуть не плачет, а ведь он рад, ужасно рад, что она так из-за его отъезда переживает.

– Все, успокоилась?

– Да, конечно.

Ничего не успокоилась и, значит – радость, радость! – любит его, все так же любит Анечка-детка своего взрослого папу-мужа.

– Вот и умница, успокоилась. Не плачь больше, хорошо?

– Да, конечно.

– Я пойду?

– Да, конечно, иди. Я сейчас завтрак…

– Я сам могу сварить себе кофе.

Повернулся и пошел из спальни. Но как же он рад, хоть и изо всех сил притворяется, что расстроен: плечи сникли, голова опущена. Зачем же маскировать радость под виноватую грусть? Радуется, ну и радовался бы откровенно.

Ну зачем, зачем она про него так плохо думает? Вовсе он и не рад, просто… Просто так расстраиваться по поводу предстоящей разлуки Кирилл не может, как она, потому что у него есть другие заботы, взрослые заботы, настоящие, взрослые дела, а у нее нет никаких таких забот и дел, только Кирилл, ее Кирочка, потому что она маленькая бездельница и иждивенка (так сказала Раиса Михайловна однажды Кириллу вполголоса, в другой комнате, так, чтобы услышал только он, но и она услышала и… Да ведь это действительно так. Кто же она еще, как не бездельница и иждивенка?)

Аня поднялась с недозаправленной кровати, накинула халат, вытерла слезы и пошла на кухню готовить завтрак. Впрочем, готовить завтрак – слишком громко сказано, по утрам Кирилл пил только кофе, иногда съедал бутерброд, да и то лишь чтобы ее не обидеть, ведь она вставала утром вместе с ним и готовила – нарезала не очень ровными ломтями колбасу и сыр – специально для него.

Кухня в их новой квартире была огромной, да и вся квартира была огромной и просто сказочно великолепной: три большие комнаты, все отдельно, высокие, почти пятиметровые потолки, толстые, звуконепроницаемые стены. Дом, в котором располагалась квартира, был построен в девятнадцатом веке, недавно его реставрировали и продали какой-то крутой фирме по недвижимости. Раньше здесь находились какие-то конторы. Больше всего Кирилла прельстила табличка на фасаде: «Памятник архитектуры… Охраняется государством». Так прельстила, что даже цена не смутила, судя по всему, совершенно сумасшедшая цена. И центр города прельстил, и огромные комнаты прельстили, и тихий, укромный дворик прельстил, но главное – табличка. Раньше они жили в блочной шестнадцатиэтажке, населенной преимущественно спившимися бывшими передовиками производства, их детьми и внуками. За картонной стеной их спальни располагался наркопритон: несовершенная звукоизоляция давала возможность быть незримыми свидетелями всех стадий нарконаслаждений ежедневных клиентов соседки и наркоторговки бабы Любы. Примерно два раза в месяц неублаженные наркоманы вышибали дверь Любиной квартиры, и тогда с самого утра она приходила к Кириллу со слезными просьбами посидеть у нее, пока она сбегает в хозтовары за новым замком и в жэк за слесарем. Кирилл всегда отказывал, Люба обижалась, но проходило две недели, и все повторялось.

Аня сварила кофе, сделала бутерброды. Кирилл, вымытый, выбритый, одетый в костюм и при галстуке, появился на пороге кухни.

– Готов к труду и обороне, а также к приему пищи! – Он шутливо отдал ей честь.

– Садись, раз готов. – Аня улыбнулась – хотела непринужденно и весело, вышло грустно, и в глазах опять затуманилось. Она откашлялась, чтобы голос не дрожал, и заговорила нарочито озабоченно: – Не представляю, как успеть все до вечера. Наверное, надо было новоселье отложить до твоего возвращения. Одних книг сколько – пяти часов не хватит разобрать. И посуда почти вся в коробках, только чашки да ложки достали.

– Книги сегодня совсем необязательно разбирать. Снеси так, как есть, стопками в библиотеку. Ту, дальнюю, третью комнату мы ведь под библиотеку думали?

– Да, я помню.

– Ну вот. И потом, я ненадолго, приду часа через два, максимум через три, и тебе помогу.

– Да ладно, дело не в том. – Аня вытащила из кармана скомканный, мокрый платок, вытерла покрасневший, расхлюпавшийся не ко времени нос. – Аллергия, все эта пыль…

– Ну не расстраивайся ты так, Анечка… Ну маленький мой, ну что ты?

– Нет, нет, я не то… это не то, не то. Ты кушай, опять один кофе хлебаешь, желудок испортишь.

– Я ем. – Кирилл снял с бутерброда сыр, положил себе в рот, хлеб вернул на тарелку. – Извини, не могу. По утрам совершенно нет аппетита. Я потом у нас в баре что-нибудь перехвачу.

– Как хочешь.

– Не сердись. – Он ей улыбнулся и погладил по руке, в которой был зажат мокрый комок носового платка.

– Я не сержусь. За что мне сердиться?

В самом деле, за что? За три недели Америки? За его радость, спрятанную под маской виноватости? Да она и не сердится, просто…

– Ну, Анют, мне пора. – Кирилл поднялся из-за стола. – Ты бы сама хоть что-нибудь съела.

– Я потом, сейчас не хочется.

– Вот видишь, а меня заставляла. Я недолго, часа два. – Кирилл наклонился и поцеловал ее. – Все. Убегаю.

– Да, конечно.

– Ты что, опять плачешь? – Кирилл остановился на пороге.

– Нет. – Аня всхлипнула. – Просто…

– Ну что опять? – Кирилл в раздражении щелкнул костяшками пальцев.

– Ничего. Просто я… Ну неужели нельзя все отменить? Я не могу, не могу! – Слезы уже откровенно, не прикрываясь аллергией, закапали на пол.

– Что отменить? Мне нужно съездить на работу, я уезжаю на три недели. Как же ты не понимаешь?

– Я не о том. Это ты не понимаешь. Я… Зачем, зачем было устраивать это новоселье сегодня, в последний вечер? Эти люди, твои знакомые, они совершенно ни к чему. Я не хочу, не хочу! Я хотела вдвоем, а ты… Последний вечер…

– Вдвоем? Ты хотела вдвоем? – Радость, уже откровенно, не маскируясь виноватой грустью, выплеснулась наружу. Он даже задохнулся от восторга, ее сдержанный, солидный, взрослый муж. – Ты правда хотела вдвоем? Анечка, Анечка, маленькая моя девочка, ну почему же ты такая глупенькая, почему ты не сказала об этом раньше?

– А сам, сам ты не мог догадаться?

– Ну Анечка, я же…

– Занят? Конечно, ты всегда занят.

– Да при чем здесь это?

– И потом, ты так хотел отметить новоселье, позвать народ.

– Да ничего я не хотел! Я просто думал… Я же не знал, что ты…

– Не знал? Думал? Неужели ты мог предположить, что я буду рада последний вечер убить на чужих, посторонних людей?

– Почему чужих? Это наши знакомые, наши общие знакомые, наши общие друзья.

– Никакие они не общие, они все… Они все меня ненавидят. Они все считают, что я тебе не пара, и ужасно жалеют тебя. Они думают, что я тебя окрутила.

– Анечка, Анечка, ну что ты говоришь? Все мои… нет, наши знакомые относятся к тебе с уважением, и никто ни о чем таком не думает. И потом, что значит окрутила? Скорее уж я тебя окрутил. – Кирилл обнял Аню и крепко прижал к себе. – Окрутил, отбил у твоих родителей, отбил у твоих акварелей, у твоих Брейгелей и у прочих Вивальди. Но Анечка, маленькая моя, эти гости, они ведь в конце концов уйдут, и мы останемся вдвоем.