Александр Прозоров - Царская любовь

• Название: Царская любовь
• Автор: Александр Прозоров
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-95911-2

Два царевича, два сводных брата – Иван, впоследствии прозванный в народе Грозным, и Георгий, он же Саин-Булат, – какое-то время даже не подозревали о существовании друг друга. Один рос всеми презираемым сиротой, другой воспитывался в далеком Крыму в мусульманской религии, спрятанный от глаз московских бояр. Однако судьбе угодно было свести их вместе на одном престоле и подарить любовь к двум женщинам с одним именем – Анастасия. Это чувство перевернуло не только их жизни, но и существенно повлияло на ход российской истории.

---

– Матушка, а давай здесь сегодня ночевать останемся? Уж больно зябко в тереме нашем, – неожиданно предложила Анастасия, одетая по-домашнему, только в сарафан из мягкого бежевого сукна поверх исподней сатиновой рубахи. Темные волосы перехватывала лишь расшитая бисером полотняная лента.

Увы, но боярыне Кошкиной приходилось проявлять бережливость даже в одежде, и потому красоту недорогому наряду придавала только вышивка – шелковой нитью на поясе и бисером над грудью.

– Невместно людям боярского рода в людской-то спать, – наставительно ответила Ульяна Федоровна. – Чай, не холопы.

– Так ведь нет же никого, – развела руками девушка.

– То не в глазах чужих дело, а в достоинстве боярском, – покачала головой женщина. – Достойной деве и наедине с собой достойно себя вести надлежит!

– Здесь тепло, матушка. Наверху же у нас холод, ако в лесу зимнем! Ни одеяла, ни шубы наброшенные не спасают!

– Однако же постель достойная, а не лавка али сундук. Не каждому, доченька, в мире сем удается постелью собственной обзавестись! Так гордись сей возможностью, волей собственной не равняйся с рабами, каковым вповалку, где придется спать приходится.

– Может, и на лавках холопы ночуют, да в тепле, – тихонько посетовала Анастасия. – Коли дров еще чуток подбросить, так тут и без одеяла согреться можно. Зазря ведь тепло сие пропадает, матушка? Дом пустой, никто не увидит, не узнает. Перед кем чиниться?

– Пред совестью своей! – решительно ответила боярыня, сунула ухват в печь, ловко выставила горшок на стол. – Пусть чуток остынет.

Она поколебалась возле открытой топки, поворошила кочергой россыпь березовых углей и вдруг махнула рукой, метнула на них три толстых полена. Послышался легкий треск, и уже через мгновение береста полыхнула ярким белым пламенем.

Ульяна Федоровна обернулась к столу, перемешала горячее варево в горшке, сдвинула его ближе к углу, кивнула дочери:

– Садись, Настенька. Коли не спешить, так не обожжёмся.

Женщины стали по очереди черпать ложками кашу, дуть на нее, остужая, и так потихоньку, ложечка за ложечкой, незаметно умяли половину изрядной посудины.

– Половину на утро оставим, – решительно облизала ложку Ульяна Федоровна, – дабы с рассветом стряпней не заниматься. Пойду, дров еще принесу.

Боярыня подхватила у печи веревочную переноску, вышла из людской.

Юная Анастасия сразу догадалась, зачем матушка так поступает, и тоже отложила ложку. Но уже через мгновение не выдержала, схватила и торопливо черпнула ароматного варева еще несколько раз. Снова положила ложку и решительно отодвинула, а сама встала и отошла на несколько шагов. Она все еще не наелась – но совесть не позволяла девушке пользоваться общим угощением в одиночку.

– Ох, на улице и вовсе сущий Карачун настал, – вернулась боярыня с охапкой заиндевевших, дышащих холодом поленьев. – Уши, ако береста, сворачиваются!

– У нас в тереме, верно, постель тоже заледенела, – потупив взор, тихонько сказала Анастасия.

– А и бог с тобою, – вдруг решилась Ульяна Федоровна. – Чего теплу пропадать? Обернись наверх, одеяла принеси. На них заместо перины ляжем.

– Сей миг, матушка! – обрадовалась девушка.

Она быстренько выкатила из печи уголек, запалила от него хвощовую свечу, выбежала из людской. А когда вернулась, неся на плече пухлые перьевые одеяла, боярыня уже успела сдвинуть к печи, плотно составив, четыре лавки. Коли в доме никого – так чего тесниться?

– Дверь входную проверь, пока свеча не погасла, – принимая одеяла, сказала Ульяна Федоровна.

Анастасия кивнула, быстрым шагом пробежала до сеней, потрогала тяжелые засовы, вернулась назад. Там ее уже ждала просторная постель, залитая алым светом из полыхающей топки. Было в этом что-то сказочное, пугающее и завораживающее.

– Матушка? – неуверенно спросила Настя.

– Иду, иду! – отозвалась из-за двери Ульяна Федоровна. – Про подушки-то забыли!

Боярыня появилась в людской, бросила подушки в изголовье, зябко передернула плечами.

– Морозит к ночи, матушка?

– Вестимо, выстуживает, – согласилась женщина, вытянула из связки еще пару поленьев, метнула в топку. Подумала и подбросила еще. – Мыслю, не осерчает Григорий Юрьевич, коли тепло сбережем. Давай укладываться.

Боярыни Кошкины сняли сарафаны, в рубахах забрались на расстеленное одеяло, прикрывшись вторым. Впрочем, вполне можно было обойтись и без него. В топке опять загудело пламя, жарко дыша наружу, играя алыми отблесками на сооруженной наскоро постели. В этом уютном свете пламени, в тепле и сытости Анастасия заснула почти мгновенно.

Ей было хорошо, покойно. Девушка ощутила себя почти счастливой – и в видении ночном она тоже стала совсем иной, не то что наяву. Не безродной бесприданницей – а княгиней знатной, в белой шубе соболиной и шапке из бобра, с оплечьем жемчужным и в сарафане с самоцветами. И персты все от колец сверкали. На возке белоснежном прямо в Кремль она вкатилась, полог медвежий откинула, из саней на площадь из плашек дубовых вышла, по ступеням в храм Благовещенский взошла…

И было пусто окрест – ни единой души живой и ни единого шевеления. Двери же сами собою распахнулись – а на ступенях оказался он, сам Великий князь, что уж месяц к службе не выходил, в ферязи красной, да с золотом, в шапке песцовой, в поясе самоцветном. Увидел княжну-красавицу белую и прямо ахнул весь, руки ей протянул, к поцелую склонился. От радости екнуло сердце Настеньки, ослабела она чуть не до беспамятства, охнула… и проснулась.

Печь, видно, давно прогорела – топка была закрыта, вьюшка задвинута. Однако в людской все равно оставалось еще тепло, если не сказать жарко. Боярыня сладко потянулась, спросила:

– Матушка, а какой сегодня день?

– Воскресенье, Настенька. Надобно в церковь собираться.

– Зачем? – Девушка перекатилась со спины на живот. – Ивана Васильевича как на царствие венчали, так он более на людях и не показывается. Да и до того цельный месяц к службе не приходил.

– Что нам до государя? – придирчиво рассматривала одежду Ульяна Федоровна. – Мы же не на него смотреть ходим, а себя показывать.

– Он самый красивый на свете, матушка, – сладко потянулась Настя. – И лицом ладен, и телом крепок, глаза прямо яхонты! Как небо чистые.

– Ох, много ты видела глаз этих от придела дальнего!

– А он на меня, матушка, смотрел! И как смотрел… – Девушка зажмурилась и вновь, словно наяву, представила себе облик юного государя, его голубые глаза, его улыбку. Вновь затрепетало сердечко, и пробежало по телу волнительное тепло.

– Нашла чего вспоминать, – тряхнула шубу боярыня. – Он и на кота у крыльца, вестимо, смотрит. Много коту от того пользы?

– Нет, матушка, он на меня не так смотрел! Я же чувствовала! Ах, если бы он со мною поздоровался, беседу завел… – мечтательно ответила девушка, не открывая глаз. – Я бы ему точно по сердцу пришлась!

– Для бесед у него княжон знатных в достатке, – фыркнула Ульяна Федоровна. – А кто Иван Васильевичу по сердцу, о том приказ иноземный побеспокоится. Посольский то бишь. Государи, милая, не по сердцу, а по надобности державной женятся. Ты одевайся давай, чего разлеглась?

– А сны на воскресенье сбываются, матушка? – Настя села на краю постели, потянулась к теплому сарафану.

– Нет, – мотнула головой женщина. – Токмо четверговые.

– Жаль, – вздохнула Анастасия. – Мне нонеча привиделось, что княжной я заделалась знатной да в богатстве вся по Москве разъезжаю.

– Такие сны и вовсе ни в какой из дней не сбываются, Настя, – добродушно рассмеялась Ульяна Федоровна. – Для такого чудо великое случиться должно. А Рождество, доченька, уж месяц как прошло. И даже Крещение миновало. Время чудес позади…

Тут по дому прокатился гулкий стук.

– Ох, господи! – испугалась женщина. – В дверь кто-то колотит! Вот говорила же я… Сворачивай все быстрее и уноси! Не дай бог кто прознает про позорище такое, в людской боярам спать… И оденься скорее! Пойду открывать. Может, задержу.

Нарочито без спешки Ульяна Федоровна прошла через дом в сени, отодвинула оба тяжелых засова дверей – и створки сразу распахнулись, впустив облако морозного пара, слепящее зимнее солнце и нескольких мужчин.

– Лошадей не расседлывать, ныне же отъезжаем! – громко распорядился Григорий Юрьевич, ныне одетый в тулуп поверх покрытой изморозью кольчуги. – Сани запрягайте! И ворота распахните, а то мы всю улицу запрудили!

– А… Мы… – не сразу нашлась что сказать нагрянувшему хозяину подворья Ульяна Федоровна.

– Рад видеть тебя, невестушка. – Григорий Юрьевич неожиданно крепко обнял жену покойного брата. – Как тут без нас, управились? Настенька во здравии ли?

– А-а-а… Наверху, в тереме, – оглянулась через плечо женщина.

– Ну, так зови! – Стирая рукавицами иней с усов и бороды, розовощекий боярин прошел в дом. – Я в людскую, погреться. Печь-то топили?