Олег Фейгин - Никола Тесла. Прометей ХХ века

• Название: Никола Тесла. Прометей ХХ века
• Автор: Олег Фейгин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906842-29-9

Книга представляет собой сборник научно-художественных очерков, рассказывающих об удивительных изобретениях выдающегося электротехника Николы Теслы. В ней описываются поразительные открытия изобретателя в области электротехники, атмосферного электричества, физики ионосферы и в радиофизике. Автор анализирует целый ряд неоднозначных экспериментов Теслы, связанных с еще неразгаданными тайнами естествознания, дальнейшим развитием электрофизической науки, а также возможность их воплощения в технике будущего.

---

Наконец над сторожкой по ту сторону изгороди вспыхнул направленный на ворота сильный электрический дуговой прожектор, и за ним возникла фигура, закутанная в меховой плащ с низко надвинутым капюшоном.

– Это вы, мистер Шерф? – крикнул он через проволочную решетку, прикрывая глаза рукой в перчатке от ослепительного света фар.

– Нет, Чито, это местный Санта-Клаус позаимствовал для прогулки автомобиль нашего шефа, – раздраженно ответил управляющий в приспущенное электроподъемником (еще одно изобретение Теслы) боковое окно. Смущенно улыбаясь и бормоча извинения, Юлиус – сын старейшего сотрудника Теслы Колмана Чито – пропустил электромобиль и, тщательно заперев ворота, тяжело плюхнулся на соседнее сиденье к Шерфу. В салоне машины работал довольно сильный обогреватель (судя по всему, это был один первых в мире обогреваемых экипажей), и на плаще Чито тут же стали таять сосульки. Неодобрительно посмотрев на лужицу под ногами своего помощника, управляющий спросил с удивлением:

– А откуда у вас электричество? Неужели шеф решил сжечь все остатки угля в котельной?

– А вот и нет, – Юлиус широко улыбнулся. – На днях мы получили новый ветрогенератор по конструкции шефа, и теперь у нас полно энергии и для освещения, и даже для отопления.

– Как же, как же, – недовольно буркнул Шерф. – Мало нам долгов и визитов судебных исполнителей, да и знаю я эти электрические камины, от их жара у меня потом высыхает кожа и шелушится лицо… – и, не слушая возражений Чито, удовлетворенно заметил: – Ну вот, наконец-то и прибыли.

Перед ними возвышалась темная громада главного лабораторного корпуса, за которым виднелась уходящая ввысь решетчатая конструкция знаменитой Башни Теслы с венчающим ее, но сейчас невидимым в ночном снегопаде гигантским тором резонансного разрядника. Поручив Чито загнать электромобиль в пакгауз, заполненный ящиками и контейнерами с электротехническим оборудованием, управляющий подошел к широкой двери и долго набирал входной шифр на механическом замке, изредка сверяясь с толстой записной книжкой. Наконец замок щелкнул, и Шерф оказался в обширном вестибюле со стойками для галош и зонтиков, а также несколькими шкафами для верхней одежды. Разоблачившись из заледеневшего пальто и кепи, Шерф долго грел руки над раскритикованным им электрокамином, пока не щелкнул замок входной двери и на пороге не появился, неуклюже переступая громадными меховыми сапогами, Чито. На вопросительный взгляд управляющего он прижал палец к губам и громко прошептал:

– Шеф с девушками пишет мемуары.

Шерф неопределенно хмыкнул и, мягко ступая, стараясь не шуметь, открыл двери во внутренне помещение лаборатории. Открывшийся вид был ему привычен, но у всякого попадавшего сюда первый раз вызывал непередаваемые впечатления. В центре помещения возвышалась гигантская конструкция из нескольких громадных катушек Теслы, связанных паутиной проводов со скоплением очень странных на вид приборов, заполнявших все свободное пространство. Два особенно толстых кабеля уходили вверх, на башню эфирного излучателя, и под пол помещения, в шахту заземляющего резонатора. Осторожно обходя экспериментальные устройства, Шерф и Чито двинулись в дальнюю часть зала, где виднелась винтовая лестница, уходившая на второй этаж, в рабочий кабинет изобретателя. Подойдя вплотную и опершись на резные перила, управляющий и его помощник стали вслушиваться в раскаты хорошо слышимого баритона Теслы, мерно диктовавшего:

– Когда я поправился, отец послал меня в Грац в Высшее техническое училище, которое сам он выбрал… Я ждал этого часа с огромным нетерпением и приступил к занятиям при счастливых предзнаменованиях и с полной верой в успех. Моя подготовка была выше средней, чем я был обязан отцу, его повседневным заботам о моем воспитании, его мудрым наставлениям. В те годы я уже мог говорить на нескольких языках, прочитал уйму самых различных книг, так что имел понятие о более или менее полезных вещах. Я смог, наконец, впервые в жизни взяться за те предметы, которые меня больше всего интересовали. Рисование меня уже не мучило. Твердо решив удивить и обрадовать родителей, я первый год занимался без передышки с трех часов утра до одиннадцати вечера. И так изо дня в день, невзирая на воскресенья и праздники.

Такое умственное напряжение не могло пройти бесследно, и вскоре меня стали преследовать странные галлюцинации. Сильные вспышки света покрывали картины реальных объектов и просто заменяли мои мысли. Эти картины предметов и сцен имели свойство действительности, но всегда осознавались как видения. Дабы избавиться от мук, вызванных появлением «странных реальностей», я сосредоточенно переключался на видения из ежедневной жизни. Вскоре я обнаружил, что лучше всего себя чувствую тогда, когда расслабляюсь и допускаю, чтобы само воображение влекло меня все дальше и дальше. Постоянно у меня возникали новые впечатления, и так начались мои ментальные путешествия. Каждую ночь, а иногда и днем, я, оставшись наедине с собой, отправлялся в эти путешествия – в неведомые места, города и страны, жил там, встречал людей, создавал знакомства и завязывал дружбу и, как бы это ни казалось невероятным, но остается фактом, что они мне были столь же дороги, как и моя семья, и все эти иные миры были столь же интенсивны в своих проявлениях.

Возможно, что именно это странное умственное расстройство породило у меня необычный талант изобретателя. Впоследствии я понял, что могу удивительным образом в отчетливейшей форме представлять картины своих открытий, визуализируя их до такой степени, что отпадала потребность в первичных постановочных опытах, моделях и схемах. Так родился мой творческий метод решения изобретательских задач. Момент, когда кто-либо конструирует воображаемый прибор, связан с проблемой перехода от сырой идеи к практике. Поэтому любому сделанному таким образом открытию недостает деталей, и оно обычно неполноценно. Мой метод иной. Я не спешу с эмпирической проверкой. Когда появляется идея, я сразу же начинаю ее дорабатывать в своем воображении: меняю конструкцию, усовершенствую и включаю прибор, чтобы он зажил у меня в голове. Мне совершенно все равно, подвергаю ли я тестированию свое изобретение в лаборатории или в уме. Я даже успеваю заметить, если что-то мешает исправной работе. Подобным образом я в состоянии развить идею до совершенства, ни до чего не дотрагиваясь руками. Только тогда я придаю конкретный облик этому конечному продукту своего мозга. Все мои изобретения работали именно так. За двадцать лет не случилось ни одного исключения. Вряд ли существует научное открытие, которое можно предвидеть чисто математически, без визуализации. Внедрение в практику недоработанных, грубых идей – всегда потеря энергии и времени.

Мои однокурсники не относились к учебе столь серьезно, и неудивительно поэтому, что я был первым среди них. За первый курс я сдал все девять положенных экзаменов, и мои профессора были единого мнения, что я заслуживаю более чем высоких оценок. С множеством лестных характеристик я приехал домой на краткий отдых, уверенный, что меня встретят с триумфом. Каково же было разочарование, когда я увидел, с каким безразличием отнесся отец к заслуженным мною похвалам. Это сильно пошатнуло мою амбицию; только позже, когда после смерти отца я разбирал его бумаги, я узнал истинную подоплеку его поведения. Оказалось, что мои профессора в своих письмах советовали отцу запретить мне дальнейшее учение, так как мои чрезмерные занятия могли бы, мол, меня погубить. Вернувшись в Грац, я посвятил себя главным образом штудированию физики, механики и математики, а все свободное время проводил в библиотеках…

Тут голос изобретателя замолк, и Шерф, приглашающе кивнув Чито, стал осторожно подниматься по жалобно скрипящим под его весом ступеням крутой лестницы, больше напоминающей корабельный трап. Добравшись до верхней площадки, он шумно перевел дух и окинул взглядом такой знакомый интерьер рабочего кабинета Теслы, десятки раз восторженно описанный газетными репортерами и журнальными корреспондентами. В середине просторного помещения с высокими стрельчатыми окнами возвышался массивный письменный стол, заваленный рукописями и чертежами, по стенам были развешаны схемы и плакаты, а в углу красовался громадный напольный глобус. Напротив стола изобретателя на длинном черном кожаном диване за журнальным столиком с пишущей машинкой расположились две миловидные девушки. Это были секретарши, машинистки и стенографистки Дороти Скеррит и Мэриэль (Мэри) Арбус. Для них Тесла придумал специальный алгоритм работы, когда одна стенографировала, а вторая расшифровывала свои записи и печатала текст. Таким образом, каждые полчаса, отмечаемые звоном большого морского хронометра, сконструированного в свое время Теслой для автоматического отбивания склянок на кораблях, девушки менялись ролями – одна из них начинала печатать только что застенографированный текст, а другая приступала к дальнейшему конспектированию воспоминаний своего шефа.