Дмитрий Балашов - Воля и власть

• Название: Воля и власть
• Автор: Дмитрий Балашов
• Издательство: Астрель, АСТ
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-271-00776-6, 5-17-002197-6

Новый роман Д. М. Балашова «Воля и власть» продолжает известный цикл «Государи московские» и повествует о событиях первой половины XV века: времени княжения в Москве Василия I, сына Дмитрия Донского, его борьбе с Великим княжеством Литовским и монголо-татарами.

---

– Спите, господа! – недовольно пробурчал Тимофей Юрьич. – Негоже будет вам из утра перед кметями в седлах дремать!

Ночь. Дремотная прозрачная ночь тихо поворачивается над станом россыпью голубых звезд. Чуть рдеют угли, прикрытые пеплом костров. Кони задумчиво хрупают овсом, и лес стоит по сторонам чуткий, тревожный, полный скрытой жизни, готовой прорваться щебетом птиц, весенним ревом оленей, бурными разговорами ручьев, и словно ждет, гадая, что принесет сюда и окрест дремлющая новгородская рать?

Начались первые белозерские волости. Бледный, с перекошенным ликом волостель вылезает из боярского жила: «кто, да цьто?!» спрашивать смешно. Молодцы уже волокут сундуки и укладки, взламывая на ходу. Мелькают в воздухе шелка и полотна, достаканы и чаши, кованую медь пока берут (потом будут выкидывать, тяжести ради). Выводят скот из стай, тут же режут баранов – по селу вой, кто-то охлюпкой пытается удрать, дать весть своим. Его догоняют, спешивают, награждая увесистыми оплеухами, волокут назад. Над боярским теремом уже заплясало веселое пламя. С ревом и плачем бабы волокут что у кого есть из береженого серебра, златокузнь, зернь, жемчужные очелья и колты, тащат назад по домам выкупленную скотину. Волостель ползает в ногах, хватает попеременно за сапоги то одного, то другого, в жутком страхе (вот-вот прирежут и его, и жену!), указывает, где зарыта скрыня с боярским добром. Молодцы отрывают клад, морщась от жара, и едва-едва успевают отпрыгнуть с тяжелою, окованной узорным железом скрынею в руках от рушащихся сверху просквоженных огнем бревен. И – в путь! Скорей! Не задерживай, знай!

Рать растекается ручейками, бояре с руганью сбивают молодцов в кучу: «Куды-т! На Белоозере свое возьмем!»

Страшный вал погромов и пожаров катится к белозерским городкам. Старый берут с-наворопа, арканами оседлав стены, вышибая ворота, увертываясь за щитами от летящих недружных стрел. Жители бегут или сдаются на милость. С пленников тут же стаскивают шеломы и брони, отбирают оружие, что поценней… Скоро и тут ярится по-над стенами, ревет, набирая силу, жадный огонь. Воеводы там, впереди. Рать, подтягиваясь, обложила новый городок Белозерский, готовится к приступу.

Низит солнце. Замерли лес и вода, и только багровые сполохи от догорающих городских костров ходят столбами по бирюзовой недвижной воде Белого озера. Уже рогатками обносят ворота города – не вылезли бы, невзначай, в ночной набег! Уже варят убоину. Уже воеводы, на последних каплях золотого солнца, неслышно опускающегося за лес, объехали город, указывая, где сооружать примет[30], а где попросту заваливать ворота хворостом, и теперь успокоились до утра, сидят в припутной избе, едят, скорее жрут, уху со знаменитым белозерским снетком, отрезают ножами крупные куски печеной свинины. Хозяйка, сцепив зубы, бегает, подает на стол, тихо бормочет: «Господи, спаси! Спаси и сохрани, Господи!» Молит про себя, не зарезали бы последнюю, что в хлеву, молочную корову!

Брать города приступом не пришлось. Белозерские князья и пришлые московские воеводы, добравшиеся сюда в нескольких ста ратных, сметя силы, порешили сдаться на милость, предложив шестьдесят рублев выкупа кроме захваченного самими ратными…

Гнали полон, гнали скот, вой стоял по дорогам. Рать лилась ручьями, и ручьями же растекались окрест пожары и кровь. Разорили Кубену с волостью, пограбили вологодские Палестины. Ватага, руководимая Дмитрием Иванычем и Иваном Богданычем «с детьми боярскими», на лодках и коньми спустилась на низ, дошла за дневной переход до Галича, разоряя все подряд. Уже под Галичем, почитай, устроили торг, ибо и судам не поднять было всего награбленного. Иное попросту топили в реке. Вновь соединясь, войско частью в насадах и лодьях по Сухоне, частью горою, конями двинулось к Великому Устюгу, вновь разорив и город, и округу.

Уже колосилась рожь. Короткое северное лето бежало к своему неизбежному концу, и, торопясь за летом, двигалась окольчуженной саранчою новгородская рать.

Ратники на тяжело груженных лодьях отпихались шестами: древний навычай «новогородчев» сказывался и тут, лодьи шли резво и ровно, не колеблясь, точно невидимая сила толкала их (в наши дни, увидя такое, в голову приходит: уж не мотор ли гонит лодью?). Ратные в поту и пыли, рожи, закопченные у походных костров, да так и не отмытые путем (баню, и то некогда соорудить!), сияют. Добро в лодьях, в сумах переметных, в тороках: ковань, зернь, узорочье, серебряные чары и чаши, дорогое оружие, бархатные порты, атлас, тафта, соболиные меха, весовое серебро в монетах и гривнах – всего не перечесть! Довести бы до дому только! И тут подстерегала главная беда, а воеводам забота: не дать разбрестись, не дать исшаять рати!

Высокие берега Двины. Громада воды. Боры, там и сям испестренные раннею желтизною дерев. Рать, зоря погосты, подходила к Орлецу, главной твердыни Двинской земли. Там заперлись двинские воеводы, там московские гости, там ростовский князь Федор, пока еще довольный своим назначением, казавшимся там, на Москве, и выгодным, и зело не трудным.

Под Орлецом новгородская рать стояла четыре недели. Город был крепок, брать его с-наворопа, приступом, боясь положить много людей, не рисковали. Соорудили пороки[31], закидывали город каменным дождем, выбивали вороты, многажды поджигали стены. Двиняне тушили пожары, отбивались, но, в конце концов, изнемогли. Новгородские молодцы тем часом зорили окрестные погосты, достигая самих Колмогор, а помощи от великого князя все не было, да по осенней поре ясно стало, что и не подойдет. Кончалось снедное. Поели всех коров и уже принялись за конину. Не хватало хлеба.

В конце концов, двиняне вышли из города и «добили челом» новгородским воеводам, каясь и обещая впредь не даваться под руку Москве.

Главных заводчиков – Ивана Микитина и Конона с соратниками – взяли живьем. Конона и неколико иных казнили тут же, а Ивана Никитина с братом Анфалом, Герасима и Родивона, зачинщиков отпадения от Нова Города, исковав, решили повести с собою.

С Федора Ростовского, дабы не очень злить великого князя, взяли присуд и пошлины, что он прежде поимал на двинянах, а самого с дружиною пустили «домовь». С низовских торговых гостей взяли окуп триста рублев и тоже отпустили самих на Низ, даже и с товаром, ну а двинянам пришлось-таки заплатить! Две тысячи рублев и три тысячи конев (каждому новогородцу по лошади) – такова была цена двинского отпадения под руку Москвы.

Весь поход новгородцам обошелся без больших потерь. Из вятших убит был, по грехом, с Городка лишь один Левушка Федоров, сын посаднич.

Села новгородских бояр, куда зашли двиняне, были возвращены владельцам, как и добро. Шла осень, рать пережидала распуту, отъедались, отпаривались в банях, гуляли.

Тимофей Юрьич сам принимал сдавшегося Ивана Никитина. Смотрел сурово в обтянутое голодом знакомое лицо, видел лихорадочный блеск глаз, видел, как двигаются желвы скул. Молчал. На дворе уже сооружали плаху для Конона.

– Казнишь? – вопросил наконец Иван (были они однолетки с Тимофеем и у обоих власы и бороды осеребрила седина).

Тимофей мотанул головою, не отвечая. Возразил хрипло с отстояном: «Тебя к Нову Городу повезем! Как Великий решит, так и будет!»

– Брата пожалей! – супясь произнес Иван. – Молод ищо!

– Волка убить, дак и волчонка задавить должно, не то заматереет, и всю скотину перережет! – возразил Тимофей и махнул рукою. Ивана, пытавшегося еще что-то сказать, за цепь выволокли из жила. В спину ратным Тимофей вымолвил, нехотя: «Накормите тамо!» И сплюнул. На душе было мерзко. Верно ведь, некогда сидели вдвоем за пирною чашей… Но и Нову Городу изменять Ивану Никитину не должно бы стать… Ох, не должно! Один град на Руси – Великий Новгород, и ни Торжок, ни Плесков, ни Вятка, ни даже Москва не заменят его! И, значит, все было верно, и князев запрос, что брали с двинян двенадцать летов назад, так и должно было брать! Не Великий же зорить на потеху пригородам своим! Тогда и ослабнет все, и разойдетце земля по градам и весям, и коли не немчи, то Москва зайдет ихние Палестины, вытеснит народом своим, и даже говор новогородчкий угаснет в глуби времен! Нет, нельзя!

Твердо печатая шаг, пошел из избы. Постоял на высоком оперенном крыльце, следя, как воздвигают помост для казни, кивнул издали Василию Борисовичу, что руководил мастерами, спустился с крыльца.

В Новый Город добирались уже по санному пути. Тут-то и сбежал Анфал, каким-то образом порвав ужище и спрыгнув с саней прямиком в густоту елового частолесья. За сбежавшего Анфала, как понимали все воеводы, придётся ответить. Впрочем, погоня за ним была послана тотчас – семьсот ратных во главе с Яковом Прокофьичем, – и новгородцы крепко надеялись, что еще до суда над захваченными Анфала привезут в железах, чтобы казнить вместе с братом.

Той же осенью к великому князю на Москву отправилось посольство во главе с архимандритом Парфением: посадник Есиф Захарьинич, тысяцкий Онанья Костянтинович и житьи люди Григорий и Давыд – заключать мир. И в чаянии мира ох как не ко времени было бегство Анфала Никитина!