Елена Айзенштейн - Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное

• Название: Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное
• Автор: Елена Айзенштейн
• Жанр: Биографии и Мемуары

Новая книга Елены Айзенштейн «Неизвестное о Марине Цветаевой» рассказывает о пьесе «Каменный Ангел», о стихах 30-х годов, о цветаевском восприятии русской иконописи, о культурных символах одежды в ее текстах, о прижизненных книгах Цветаевой. Издание второе, исправленное. Первое цифровое издание – «Воздух над шелком» – опубликовано в 2014 году.

---

Зеленый и синий цвет – символы цветаевского двоемирия, ее любви к природе, лазори неба и творческого моря. В тетради 1931 г. во второй строфе с бузиной ассоциируется «звон», связанный с творческим началом, с музыкой лирики, с высокой болезнью искусства: «А потом – какой-то на заре / Вдруг проснешься – аж звон в голове / От бузинной <пропуск в рукописи> трели123». Любопытно сопоставить первоначальные католический и мусульманский варианты 7—8 стихов этой строфы в тетради 1935 года с окончательным, русским, напомнившем о пожаре Москвы 1812 года:

А потом через ночь – плащом
Кардинальским! – вся кровь плющом

__

А потом через ночь – Аллах
Милосерден! – аж резь в глазах124

В окончательном тексте ростопчинский костер – вызывающий восторг костер самоистребления, существование на краю гибели. До конца неясно, идет ли речь о метафорической гибели, о сжигании чувств в искусстве, или поэт пишет о подлинном умирании:

А потом – через ночь – костром
Ростопчинским!125 – в очах красно
От бузинной пузырчатой трели.

Эпитет «пузырчатой» искался долго, и поиски были связаны с музыкальной трелью: Цветаева вспоминала Моцарта, его Розину, «Фигаро» и «Дон-Жуана». В ранней редакции 1931 года эпитеты: младенческой126, рубиновой127 (трелью). В тетради – пространная запись, завершающаяся мыслью: «Мелкость – либо цвет – либо безумие – колоратура – Фигаро – Дон-Жуан – ».128 И стих: «От бузинной Розинной трели»129. Музыка – аккомпанемент детства; бузина – источник душевно-духовного становления, роковой стержень внутренней жизни и лирического наваждения:

Не росла бы под бузиной
Может выросла бы – иной…130 —

размышляет Цветаева в тетради 1935 года. Стихотворение – попытка защиты собственного внутреннего мира и памяти детства, защита Прошлого. Цветаева все еще страстно любит жизнь и пишет о своем веке через образ меняющегося бузинного куста. В черновой тетради 1931 года, в третьей строфе, бузина, как и в окончательном тексте, и рай, и ад одновременно: «о рай мой красный! / Из всех ягод зеленых – о яд! – / Та, которую не едят131. Ядовитость бузинного куста напоминает пушкинский «Анчар» (1828), упомянутый Цветаевой в «Крестинах» в качестве яда брачных уз, смертоносного для танцующей души поэта. У Пушкина древо смерти растет в пустыне, у Цветаевой – в России.

Первоначальная редакция третьей строфы 1931 г.:

Бузины… Не звени! Не звени!
Без того уж раздразнены
Губы зовом твоим напрасным!
Как не <помнить> / жаждать тебя всечасно
Из всех ягод зеленых – о яд! —
Та, которую не едят132.

Окончательная редакция 1935 г.:

Бузины – до зимы, до зимы!
Что за краски разведены
В мелкой ягоде слаще яда!
Кумача, сургуча и ада —
Смесь, коралловых мелких бус
Блеск, запекшейся крови вкус.

Как показывает сопоставление третьей строфы, окончательный текст полон жутких, драматичных символов: кумач советских знамен, яд и ад, сургуч печатей, запекшаяся кровь. В беловой тетради (БТ-7), заполнявшейся в 1938 году, Цветаева продолжала искать необходимые варианты третьей строфы «Бузины». Эпитет «страшный» неоднократно звучит в тетради: «О бузинная страшная / сыпь и кипь»133; «Красно-страшная сыпь и кипь»134. Бузина связана с рождением в мир, взрослением, любовью, творчеством, прощанием с революционной Россией, отъездом в эмиграцию, существованием в «уединении груди»135 и гибелью:

Бузина казнена, казнена!
Бузина – целый сад залила
Кровью юных и кровью чистых,
Кровью веточек огнекистых, —
Веселейшей из всех кровей:
Кровью лета – твоей, моей…

И даже метафора «кровь лета» вызывает грустные ассоциации, потому что летом от чахотки умерла мать. Черная бузина – напоминание об одиночестве и смерти, трагическая нота прощания. Мысль о детях в первоначальной редакции и в окончательной, где потомки названы новосёлами, кажется, идет из пушкинских стихов о Михайловском, из «Вновь я посетил…»:

Первоначальный вариант 1931 г.:

А потом – журавлиный клин,
А потом – ∞∞∞∞∞∞из-за спин
– Дети, шею себе свернете! —
На котором – на повороте
Возле дома, который пуст—
Одинокий бузинный куст136.

Окончательная редакция 1935 г.:

А потом – водопад зерна,
А потом – бузина черна:
С чем-то сливовым, с чем-то липким.
…Над калиткой, стонавшей скрипкой,
Возле дома, который пуст,
Одинокий бузинный куст.

В письме к Тесковой из Мёдона, 27 января 1932 года, сквозит тоска по особому миру души, который связывался для Цветаевой в тот момент с поэтичной Чехией, с перепиской с Тесковой, с норвежским эпосом Сигрид Унсет: «К Вам бы я приехала домой, в мир Сигрид Унсет и ее героев, не только в их мир и в их век, но в их особую душевную страну, такую же достоверную как Норвегия на карте»137. Норвегия в данном случае – лишь способ сказать, до какой степени для поэта реален мир мечты. «…не правда ли – у нас столько же душ, сколько языков, на которых мы пишем» (VII, 473), – так начинает Цветаева свое первое французское письмо Ариадне Берг, дочери бельгийского инженера, русской по материнской линии. Первые девять писем написаны Ариадне по-французски. Черновики стихотворения «Бузина» говорят о том, что Цветаева во время работы над ним думала в нем о России, писала о своей русской душе. «О бузинки российской жизни / Новой <!>»138 – возглас в тетради 1931 года. Слова «бузинный» и «русский» в рабочих материалах 1931 года стоят рядом. Бузинный куст рос для нее в глубине России, в Тарусе, где на берегу Оки прошло ее детство:

Первоначальная редакция 1931 г.:

Садоводы моей страны!
Из-за ягоды бузины,
Мне, калужской моей Тарусы,
Из-за цвета и из-за вкуса…139

Окончательная редакция 1935 г.:

Новоселы моей страны!
Из-за ягоды-бузины,
Детской жажды моей багровой140,
Из-за древа и из-за слова:
Бузина (по сей день ночьми…
Яда, всосанного очьми…)

По-прежнему бузинный куст вызывает волнение, сопряженное отчасти с «пиитическим» ужасом (Пушкин). Строки письма Цветаевой к А. А. Тесковой от 7-го июня 1936 г., посвященного короткому путешествию в Брюссель, подчеркивают, что образ бузины продолжал ее волновать и позднее: «В Брюсселе я высмотрела себе окошко (в зарослях сирени и бузины, над оврагом, на старую церковь) – где была бы счастлива. Одна, без людей, без друзей, с новой бузиной»141. Этот фрагмент показывает, что в восприятии куста имеет значение не территория, не местность, не страна, а поэтичность вида из окна.

Свои взаимоотношения с бузиной и с Россией в черновике 1931 г. Цветаева выразила следующей метафорой: «Против сердца и против воли / – Знамя! – связь меж тобой и мной… / Я бы века болезнь – бузиной / Назвала»142. Окончательный вариант финальных строк стихотворения был найден еще в 1931 году:

Бузина багрова, багрова!
Бузина – целый край забрала
В лапы! Детство мое у власти.
Нечто вроде преступной страсти
Бузина, меж тобой и мной.
Я бы века болезнь – бузиной
Назвала…

Мёдон, 11-го <сентября> 1931

Вероятно, эти строки следует читать буквально: бузина – сила, соперничающая с советской властью, которой не отдала мир детских воспоминаний поэта. В рукописи 1931 г. Цветаева рифмует огнекистую бузину со стихом, говорящим о рождении в России как о роке: «И – рождения грозный рок»143. Эпитет «огнекистая» бузина сближает ее с рябиной. И в черновиках 1935 года бузина – древесная «родня» поэта, обольщающая и пугающая: «Как живется тебе, – родня / Бузина без меня, без меня…»144; бузинный сад для Цветаевой – соблазн жизни и пагуба – «Сад тиранов и террористов!»145. Не случайно она заканчивает стихотворение в полугодие гибели Гронского: «Vanves, 21го мая 1935 г. (полугодие гибели Н. П. Г. – Сергиевское Подворье)»146, – и стихотворение оказывается уже не только о ней, а шире – о судьбе ее собственной семьи, судьбе русских поэтов и России.

Глава вторая КРАЙ СТОЛА

Зеленое поле стола:

Стол

Игры, где выигрываю147

(<конец ноября> 1932)М. Цветаева

Переписка с Пастернаком в 1931 году обрывается, и Цветаева тяжело переживает это. Она пишет цикл стихов «ICI – HAUT» памяти Волошина, потом возвращается к правке цикла «Стихов к Пушкину», возможно, объединив Волошина и Пушкина в земной и небесной географии: на поле тетради – слово «Гурзуф» («Юрзуф») – волошинских и пушкинских мест. Первое письмо Пастернаку после двухлетнего перерыва датировано 27-ым мая 1933 года в ответ на присланную в подарок книгу стихов: «Борис Пастернак. Стихотворения. В одном томе». Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1933.