Дмитрий Балашов - Господин Великий Новгород

• Название: Господин Великий Новгород
• Автор: Дмитрий Балашов
• Издательство: Карелия
• Жанр: История
• Год: 1983

 Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере.

Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия. В ней удачно использован и синтезирован разнообразный материал известных раскопок и исследований советских ученых, в первую очередь А.В. Арциховского и В.Л. Янина, воскресивших подлинный облик нашей древне «вечевой» республики.

---

Проводив Максима, уряжался с Завидом. С тестем, как всегда, была долгая возня. Опосле с Нездилом возили товар в лавку, и все это никак нельзя было отложить на потом. К пабедью все ж таки доспел к Дмитру.

Наспех отстроенный Неревский конец еще всюду являл следы прошлогоднего пожара. Жалко выглядели ряды курных клетей, сложенных абы как, на время. Протаявший снег обнажал слои слежавшегося пепла. Редкие дома были ставлены на совесть, на года, а у большинства еще громоздились кучи свежих, по зиме завезенных смолистых бревен. Олекса, озираясь, шагом проехал по Великой, мимо кожевников, до угла Великой и Кузьмодемьяней улицы. Здесь помещались бронники, оружейники, секирники, ножевники, стрельники, лемешники, удники. Всех их объединял приход Кузьмы и Дамиана, святых покровителей кузнечного дела, и староста братства, Дмитр.

Олекса разыскал Дмитров двор, привязал коня у огорожи, окликнув отрока в фартуке, спросил у него, где хозяин.

– Тамо, работает.

Олекса зашел в кузню, в сумрачное, багровое и грохочущее Дмитрово царство, тесное от кузнечных орудий. Наковальни, кувалды, небольшие молотки-ручники, клещи разных размеров, зубила, пробойники были расставлены, разложены и развешаны по стенам. Морщась от жара горна, Олекса с удовольствием и опаской взирал на огненную работу кузнечную. Вот подручный, схватив изымало, поворачивает тускло рдеющую заготовку, с нее дождем сыплются искры, и от оглушительных ударов молотков по железу закладывает уши.

Дмитр – волоса забраны кожаным ремешком, в кожаном прожженном фартуке, с измазанным, мокрым от пота лицом – только глянул. Подмастерье, старший сын Дмитра, бил тяжелым омлатом, а Дмитр кидал россыпь мелких ударов небольшим ручником, выравнивая края и закругляя поверхность.

Швырнув наконец откованный шелом в чан с водой – кузница сразу наполнилась шипением и паром, – Дмитр кивнул Олексе и, передав молот подручному, скинул фартук, ополоснув руки и лицо, попенял:

– Припозднился ты! Я ждал из утра, да вишь, и ждать недосуг!

Прошли в клеть, срубленную наспех, бедную утварью и посудой.

Огляделся Олекса, вздохнул. Какой дом был у кузнеца!

– Все погорело?

– Все, как есть.

Второй сын, рослый, светловолосый, застенчивый отрок, поднялся из-за стола, заворачивая в холст мелкую железную работу, поклонился гостю, молча прихватил за плечо меньшого брата, что стоял рядом, двинулся к выходу.

– Мать покличь! – кинул Дмитр.

Уселись. «Детьми не обидел бог кузнеца!» – подумал Олекса, окидывая взглядом широкие, еще по-детски угловатые плечи и большие руки отрока, что старший, что младшие – в батька! Только вот волосом в мать пошли.

Вошла Митиха, поздоровалась с улыбкой, искоса, быстро, но заботливо оглядела мужа, поставила кувшин с квасом на стол.

«Руки сейчас ополоснула, а тоже в железе! – отметил Олекса. – Всех запряг! Ну, коли так, выберутся!» Он приободрился, повеселел. Совсем отогнал вредную мыслишку передать товар кому-нибудь другому.

Перемолвились сперва о семьях, о здоровье. Помолчали. Митиха вышла извинившись. Кузнец дождался, когда захлопнулась дверь, молча поднял глаза, спрашивая.

– Я хотел взять по четыренадесять кун, – прямо начал Олекса.

– А продашь по дванадесять, – возразил, как о давно решенном деле, Дмитр.

– Дванадесять кун? – повторил Олекса протяжно, глядя в твердые глаза кузнеца. – Ну, это еще бабушка надвое гадала.

– Я сказал, что нынь покупатель плохой.

– Поторгуемсе. Сейчас брони хорошо идут, князю оружие нать; потом весна, крестьяне сошники да наральники живо раскупят, неревчане твои, гляди, строятся! А плата сразу: железо не остынет, куны уж в руках!

(Всегда Дмитр заставит тебя же его выгоды исчислять!) – Сам знаю, могу и больше сказать! Мне владычный двор шеломы да мечи заказал. Нет свободного серебра, Олекса!

– Возьму товар.

– Товар-то тоже… Товар обещать, что в закупы идтить! Я за мир в ответе, не одному себе беру, знашь!

Долго ходили вокруг да около, и вдруг Олекса решился:

– Вот что! Я тебе продам даже и не по четыренадесять кун, а по шестьнадесять… Постой! Товар мой у Зверинца. Я воз провезу тебе даром.

Ночью. Чтоб никто не знал.

– Кому еще продаешь, купец?

– Ну, это мое дело!

– Посадским? Боярину?

Поморщился Олекса от этой всегдашней чрезмерной щепетильности кузнеца. Что ему до других посадских, а вот же! Впрочем, сейчас склонен был и согласиться с ним. Ответил:

– Боярину.

– Честно?

– Да.

Поглядели в глаза друг другу, уверились.

– Ну, тогда… Что ж… Только один воз… там пудов будет… – Дмитр назвал по памяти вес воза. – Мало чтой-то получаетце. Никак по цетыренадесять кун с веверицей?

«Сосчитал, вот мастер!» – восхитился Олекса. Сам решил: спущу до трехнадсеяти, с векшей, боле не уступлю!

«Соглашусь на тринадесять, ну, векшу прикину, – подумал староста кузнечного братства, – а боле не дам ни просяного зернышка!»

Торговались долго и упорно, пересчитывали раз за разом, ругались и мирились, отдыхая, пили квас и снова ругались, но в конце концов сошлись на трехнадесяти кунах с векшей, и оба остались довольны. Зато Олекса выторговал на послухах объявить по шестьнадесять кун с половиной.

«Ну, – думал он, утираясь, – теперь возьму с Жироха! Узнает, что Дмитр по шестнадесять с половиной кун брал, заплатит и по семьнадесять!

Дмитра уломать было потрудней».

Жирох брал не сам, выслал управляющего. Олекса торговался с Озвадом долго, ссылался на послухов, сам сокрушался дороговизне, разводил руками.

Сперва туго шло, а как понял, что купит, велено, – осмелел. Сперва уступил от семнадцати полчетверть куны, а тут накинул четыре веверицы. Но только уж, когда сбыл все, вздохнул свободно. Знал бы Озвад – мог бы и даром взять, да еще навалялся бы у него Олекса в ногах опосле!

Сбыв железо, распрямился Олекса, почувствовал себя увереннее, а то все будто краденое продавал, огляделся.

Весна ширилась с каждым днем, и все спешило. Уже заливало луга.

Хрустальные сосульки со звоном опадали рядами с вырезных краев нагретых солнцем кровель. Оглушительно кричали птицы. Онфим уже давно ходил по пятам за отцом, тут выбрал время Олекса, вывесил скворечню. Воробьи купались в лужах, торопили весну. Спешили мужики с возами, все в городе запасались на распуту дровами и сеном. Везли мороженую рыбу, репу, бревна, дубовую дрань для крыш. Увязая в снежной каше, тянулись останнне обозы с зерном через Торжок и Русу. Торопились по последнему санному пути боярские дружины из Югры, Печоры, Колоперми, Терского берега, Двины; везли меха, рыбий зуб, жемчуг, ловчих соколов, серебро, соль, красную рыбу, вели челядь. Из ближних и дальних погостов свозили воск, мед, жито, полти мяса, бочки с пивом, сыры, кур, солод, хмель, коноплю, железо, масло, лен и шерсть. Спешили гости переяславские, тверские, костромские, смоленские не опоздать бы к летнему пути! Ехали гости восточные: булгары, татары Золотой Орды, армяне. Ехали завернутые в полосатые ватные халаты, с крашеными бородами персидские купцы. Ехали корелы в холщовых некрашеных портах, в волчьих и медвежьих шубах, везли воск, шкуры, рыбу, вели коней.

Ехали из Устюга, Белоозера, Вологды… Со всей великой земли русской собирались гости к водному пути в Новгород. Тесно становилось на подворьях, в торгу поднялись цены на сено, овес, ячмень.

Варяги, готы, немцы на своих дворах тоже готовились: чинили бочки, чистили амбары. Уже кое-где начинали смолить челны, окапывали шорош вокруг черных носов кораблей – вот-вот двинется лед из Ильмеря! Уже забереги шире и шире расходились на Волхово.

Там и сям звонко стучали топоры, соревнуясь с птичьим граем и голосом колоколов. Свежие смолистые щепки на голубом весеннем снегу изводили жадных сорок. Серое небо, влажное и припухлое, низко бежало над городом, открывая в разрывах ослепительную промытую синь, и тогда вспыхивали главы, сверкали слюдяные оконца, полыхали пламенем алые наряды горожанок, и во всех лужах, скопившихся над замерзшими водоотводами, рябило, дробилось голубое весеннее небо.

Уже старики, снимая шапки, вдыхали влажные запахи, почесывая головы, гадали, какая падет весна? Даст ли бог с сенами, с нивами? Мальчишки взапуски шлепали по лужам, брызгались, кричали пуще воробьев. Уже весенними, звенящими голосами запевали в светлые вечера девки по дворам…

Подперевшись руками в бока, расстегнувшись и заломя колпак, стоял утром другого дня Олекса на ветру, на высоком берегу Волхова, и жадно вдыхал весенний запах тающего снега и разогретой солнцем смолы.

Вот-вот тронется лед, и поплывут корабли, заскрипят подъемные ворота на пристанях ладейных… Вот оно, счастье! Эх, сила, эх, удача! Эх, удаль молодецкая!

– Здорово, купечь! – окликнули сзади.

Обернулся Олекса, шалыми глазами глянул на двух незнакомых мужиков: чьи такие? По платью – боярская чадь.