Терентiй Травнiкъ - Сушкин дом… на Мухиной горе

• Название: Сушкин дом… на Мухиной горе
• Автор: Терентiй Травнiкъ
• Жанр: Поэзия

Первая книга стихов Терентiя Травнiка, в которую вошли ранние стихотворения поэта, начиная с 1985 года. Поэтическое и песенное творчество молодого Травнiка поражает своей глубиной, неординарностью выражения своих чувств, мыслей и переживаний, и совсем неюношеским взглядом на происходящее в России в 90-х годах XX столетия. Легендарная песня «Владимирка», «Оловянные солдаты», «К войне в Чечне» и многие другие не потеряли актуальность и в наши дни. Книга иллюстрирована фотографиями из архива «VANO»

---

Вся жизнь

Вдохни, наполни грудь дождем,
Осенним днем земля так сладко пахнет.
Так хорошо в лесу, когда предзимний сон
Лишь слабо брезжит.

Ты слышишь стон, то ветер,
Путаясь в ветвях, заставил плакать лес
по лету…
И я стою на перепутье времен…
С зимы в весну,
Бегом от лета во всепрощающую осень,
Звучит рожок…
И на ветках в который раз белеет проседь.

Люблю я лип чернильные столбы
На златотканном лиственном ковре
в ненастье,
А в запахе сыреющей земли
Прошедший день с надеждой в завтра
гаснет…

Нет, не напрасно я живу,
Утешь меня, чарующий Октябрь,
Среди затерянных полей бреду, покойно мне,
Вдруг слышу легкий перезвон,
Круги от капель на воде рисуют
Исчезающий пейзаж, и от него я оторвать
Свой взор не в силах…

…прильнув к стеклу,
я в ночь смотрю:
Беззвездно, тихо…
Ты слышишь вздох?
Не бойся, это я…

Прекрасна скорбь в кончине года,
И в колыбели трав сухих
лежит младенец Март…
Отдаст зима ему свои три месяца из года
И передаст в ларце
Колоду карт людских…
/ Весной так хочется любить
Весна – роддом для многих поколений. /

июнь, 1989 г.

«Снова день в серебристом тумане…»

Снова день в серебристом тумане
Отозвался светом окон.
Бал прощальный вечер устроил,
И я слушаю песни ворон.

А вокруг все торжественно тихо,
И мне хочется снова идти.
Я иду по фонарной дороге,
Каждый вечер я в долгом пути.

Тень моя не дает мне покоя,
То отстанет, то вновь заспешит.
Я прилягу, ее успокою,
А она мне поет – поспеши…

Я встаю, видно, в тени есть мудрость,
А она, как ребенок малой,
Раскрывает мне тайну за тайной,
Мы бежим по дороге ночной…
И я вновь с нею сдружился,
Да и были мы с нею друзья,
А под утро ее хоронил я
В золотистом тумане дня…

1 февраля 1989 г.

к Н. Ефремову

Ты прижигал себя огнем,
Пытаясь утвердиться в сути,
И, углубляясь в мир иной,
Чужою болью сердце мучил.
Под одеялом скользких звезд
Твой мир искал себе опору,
В реалиях остывших грез
Ты находил ответ, который
В междоусобице души
Растил, лелеял здравый корень.
Теперь ты больше не спешишь
Встать с алчущей гордыней вровень.
Я рад, что на вопрос – зачем?
Ты отвечаешь мне – так надо…

2 сентября 1989 года

Колыбельная

Спокойной ночи,
спи малыш,
В окно украдкой смотрит месяц…
Спит черный кот,
во сне он рыж,
/ Он факел на одной из крыш /
Мышатам он в дороге светит…

По крыше вышли погулять
Мышата тихо друг за другом,
Кот добр и рыж,
им не упасть,
На крыше им не страшно с другом…
Прикрыл глаза котище лапой,
И… стал наш кот для мышек папой.
Осталась дома мама-мышь,
Спокойной ночи,
спи малыш…

июль, 1989 г.

Сладкие слезы

Я в чае растворял кусочек сахара,
Но сахар растворяться не хотел.
В коробке братство сахарное плакало,
Оплакивая горький свой удел.

А маленький кусочек меда белого
Ручонкою все норовил махнуть
Да вылезти из чая свеже-крепкого,
Но успевал лишь воздуха глотнуть.

А я сидел, на дно глядя задумчиво,
Рукою в чашке гнал водоворот,
Гляжу, а из коробки с рафинадами
Уж сладкая слеза на стол течет.

Но не посмел я растворить
кусочек маленький…
И нежно ложечкой его достал,
Остался я с заваркой черно-горькою,
А сахар в белый монастырь отдал.

Отпил глоток, да спать пошел по горечи,
Вдруг оглянулся, чуть расслышав – Стой!
А из коробки вслед глядит признательно
Калека, возвратившийся домой.

август, 1989 г.

«И дрогнули снежные…»

И дрогнули снежные
ветви,
Вздохнул постаревший
Снегирь,
Вдохнула весна в его сердце любовь…
И на тысячу миль —
Все оживает,
Все любит,
Все хочет…
Ну что ж…
Весну не обманешь…
Чисть перья, ты дорог мне
старый снегирь.

6 марта 1989 года

«Я краски новые купил…»

Я краски новые купил
И их сложил, и их закрыл.
Не в силах кисть моя писать
Все то, что хочется сказать.

Гитару новую купил
Да струны я на ней спустил,
Не в силах кисть моя сыграть,
Все то, что хочется сказать.

Чернила новые купил,
Открыл блокнот, да и закрыл.
Не в силах сердце написать
Все то, что хочется сказать.

А утром другу позвонил,
На голос трубку положил,
Не в силах был язык сказать
О том, что я хотел создать.

Потом уселся у окна,
И только полная луна
Дала один совет простой:
Пока есть силы, то – не стой.

июль, 1989 г.

Из книги «Белый уголь, Черный снег»

«Это вино называется «Осень…»

Это вино называется «Осень»,
В этом бокале мудрость и скорбь,
Радость прощения и горечи проседь,
Тайный итог недописанных строк.
Прощанье с друзьями,
отпущенье грехов…
Смерть ноября в зимнем триумфе
И, как ответ на новый запрет,
Боль за погибших в
бессмысленном бунте.
Вечная слава и вечный сон.
Боже, когда же мы сможем понять?
Что в этих словах лишь траурный стон,
Обнимающей сына – могильный холм,
Бедной старухи, нелепо упавшей,
Среди воронья, тишины и крестов,
Прося у него лишь несколько слов.

июнь, 1991 г.

«Растворись в картинах на чьих-то холстах…»

Растворись в картинах на чьих-то холстах,
Оторвись от Земли, чтоб уснуть в облаках,
Полюби Его слово, полюби Его кровь
И умри навсегда, чтоб родиться вновь.

Улетай в свой мир осеннею птицей,
В каждой луже есть небо, разве это не так,
И твердили мне, что я просто спятил,
Мол, пора повзрослеть, если я не дурак.

И для них было белое белым, как снег,
Просто черным все то, что сгорело,
Ну, а то, что у Солнца просит любви,
Нужно срочно пускать в дело.

И я, выслушав все, молча уснул,
Их же тени ушли прочь,
А когда я проснулся, выпал черный снег,
Погрузив меня в млечную ночь.

Небо стало землею, земля стала прахом,
а я слепо вошел в мир навязанных тем,
Где остался лишь шаг от тревоги до страха,
Где царила свобода, ведущая в плен.

«Бессонные ночи…»

Бессонные ночи…
Безумные дни…

Кто знает что там —
Тому не нужно, что здесь.
На саже бархатной камни росы
Смолой заплаканной липкая лесть…

В открытом омуте плачущих глаз
Горит недоступный рукам алмаз.
И нет больше счастья, и знакомая боль,
Храня никому ненужную роль,
Пытаясь встать с колен во весь рост,
Ломает еще недостроенный мост.

На зернах посеянных серый гранит…
Кто помнит, что будет – тот найдет, что имеет.
На глиняных досках невидимый текст —
Для ослепших глаз, для рук до небес.
В открытом окне – неба кусок,
На ржавой лопате – земли глоток,
И старая ноша уже нелегка…
Когда-то кормила, теперь слегла.
Она жаждет крови, чтоб вновь прорасти,
Но что, кроме смерти, ее может спасти.

Слезы отдавших – для жажды грядущих.
Кто не пил нужды – засохнет в достатке.
На руке вчера ночью был след от звезды,
Сегодня, с утра, здесь чисто и гладко.

Звучит совсем неизвестная тема,
На свалках пустое собрав в тело.
Она начинает снова войну,
Она призывает снова ко дну.
И в каждой ноте угроза и страх.

Бессонные ночи, безумные дни…
Конец всему в начале начал,
И вновь в аккорде зародыш любви…

6 часов утра11сентября 1991 года

Блаженная Маша

На улице – ночь, на улице – дождь.
Наше время пришло и стерлось о стены
Закрытых домов, забытых больниц.
Этот поезд ушел по разорванным венам
В городе черных пределов сожженных границ.

Ненужная скорбь дворянских подвалов,
Продажная совесть чиновничьих сук,
Невинная дочь порочного бала,
Опущенных глаз, но поднятых рук,
Пошла по рукам, но этого – мало…

Бездомные дети забытой Трубы,
Того нет в живых, а этот – нигде,
Хранители блеска пропащей звезды
Нашли свой покой в нескончаемом сне.

Блаженная Маша, молись за них,
С нелепой походкой прячущих лица,
Им дали возможность мечтать и летать,
А также право первым разбиться…

Теперь есть единственный шанс —
Пропасть в этом долгом пути
с Востока на Запад.
Проститься, простить и в бездну уйти
С увядшим цветком из ослепшего сада.

Эта чаша будет испита сполна.
Не за грош пропадешь, и чья в том вина,
Что, может быть, завтра начнется война.

До этой воды не хватило корней
У ваших отцов и у наших детей.

декабрь, 1991 г.

«Мне б не молчать, а плакать…»