Михаил Афинянин - С отрога Геликона

• Название: С отрога Геликона
• Автор: Михаил Афинянин
• Жанр: Историческое фэнтези

Племена заселяют новые просторы, осваиваются, веками борются с природной стихией и друг с другом, но однажды… наступает момент разрозненным племенам стать единым народом, культурой, несущей в вечность свой неповторимый облик. Неожиданно люди начинают видеть манящую высоту Олимпа над собой и страшную пропасть Аида у себя под ногами. Эта тайна бытия открылась юному Гераклу, когда с отрога горы Геликон он отправился в путешествие с еще никому неизвестной, такой же юной богиней Афиной. Но оказалось, что вместе с Гераклом растет целое поколение людей, призванных изменить мир: среди них музыкант и поэт Орфей, кораблестроитель Арг, не приносящие жертв прорицатели Мероп и Телеф, не убивающая зверей охотница Аталанта и многие другие. Вместе лучшие люди ахейского мира отправляются в путешествие на Арго, но привозят оттуда нечто, по ценности не сравнимое с золотой бараньей шкурой. О том, как живут эти необычные люди, что ими движет, как они любят и дружат и повествует эта книга.

---

«У тафиев не было конницы,» – мелькнуло в голове у Амфитриона, но его можно было понять – ведь это была его первая битва.

– Даже когда надо мной вздыбился всадник, и я решила, что тут мне пришел конец, она сумела отбросить его вместе с лошадью. Я видела все: как погибли мои братья, как сильно напирали тафии, и казалось, что прийдется укрываться за стенами, как потом наши стали одерживать верх… Я как будто поборола свой страх в какой-то момент, но тут…

Алкмена резко изменилась в лице. Ее настигла очередная схватка, она застонала от боли.

– И тут твоя богиня пропустила удар? – спросил Амфитрион, улыбнувшись, когда Алкмена пришла в себя.

– Откуда ты знаешь? – она прижалась сильнее к мужу.

Он угадал, это было не сложно.

– Послушай, Алкмена, может позовем Эгинету?

– Нет, еще не пора.

В действительности Алкмена чувствовала приближение родов и подозревала, что этой ночью ей скорее всего уже не уснуть. Ей хотелось, однако, оттянуть их, побыть еще и еще немного рядом с Амфитрионом. Она знала, что Эгинета живет рядом, и, в случае чего, быстро придет на помощь.

Предчуствия не обманули дочь Электриона. Через очень короткое время схватки стали регулярными, и хотя сама Алкмена еще сопротивлялась, Амфитрион понял, что медлить больше нельзя.

– Позвать Эгинету! – крикнул он.

За дверью послышались топот и возня. Амфитрион только помог Алкмене перебраться на родильное ложе, которое уже несколько дней стояло приготовленное в их спальне, как у нее отошли воды. Оба они испугались до крайности, Амфитрион засуетился, но на счастье тут подоспела Эгинета. На этот раз она пришла со своей ученицей.

Несмотря на почтенный возраст и небольшой рост эта седовласая и необычно коротко постриженная критянка производила впечатление статной женщины. Во взгляде ее ощущалось достоинство. И было это отнюдь не самодовольство. Эгинета по праву пользовалась всеобщим уважением наравне с лучшими воинами. Прикосновение ее узких ухоженных рук, почти всегда аккуратное и заботливо нежное, но, когда надо, и причиняющее боль, знали многие женщины Тиринфа и даже Микен. Уже одно такое прикосновение было способно вселить в женщину уверенность, словно не Эгинета, а сама богиня Илифия касалась тела роженицы. В обычной жизни Эгинета была вполне обыкновенной кроткой женщиной, но на родах она преображалась: она действительно была будто бы одержима богиней, глаза ее горели, движения пальцев, отработанные за десятилетия, она повторяла всегда безупречно.

– Так, вижу-вижу, – сказала Эгинета, войдя и увидев на ложе мокрое пятно, – поторопился ты, воин. Прикажи, чтобы перестелили ложе и помоги жене встать. Да, еще пусть принесут больше света и откроют ставни.

Амфитрион все послушно исполнил. Ложе перестелили.

– А теперь вот что, Амфитрион. Хоть ты и персеид, царский отпрыск, но дело Илифии не терпит присутствия мужчин.

– Да, Эгинета, это ясно, я сейчас же оставляю вас. В добрый час!

Амфитрион спешно направился к двери, но Эгинета остановила его:

– Амфитрион!

– А?

– Скажешь это малышу, когда родится.

Он пробормотал что-то невнятное второпях. На самом деле он боялся ее взгляда, и почти что выбежал из комнаты. Взгляд критянки в этот момент был действительно страшен.

– Ну вот… – сказала Эгинета, оглядев еще раз опытным взглядом комнату.

Она поддерживала Алкмену, которую надо было немедля положить на вновь убранное ложе.

– Мелитта, раздень ее, – сказала Эгинета ученице.

– Да, Эгинета.

Мелитта сняла с Алкмены мокрый хитон. Они вдвоем медленно и осторожно препроводили ее к родильному ложу и накрыли легким покрывалом.

– Алкмена, когда будет больно, молись Илифии, как я тебя учила, – сказала Эгинета, промакивая ей лоб влажным лоскутком, – а мы с Мелиттой пока помолимся сами. Мы будем здесь, рядом, хорошо?

Только-только начинало светать. Звезды еще ярко горели на небе и одна, та, что ярче всех, что предвещает восход солнца, заглядывала через открытые ставни в комнату. Эгинета вместе с ученицей отошла в сторону. Они поставили на пол одну из лампад, встали на колени, и Эгинета начала:

– О великие боги, о владыка Зевс. Этой ночью новому человеку должно появиться на свет. Человек этот будет служить вам верой и правдой. Помогите же нам!

– О Эрот! – продолжала Мелитта, – Ты, что соединяешь воедино все живое и неживое! Презри на нас и помоги!

– О Афродита! О подательница великих благ! Ты, что связала любовью Алкмену и Амфитриона! Да не оставишь и плод этой любви!

– О Илифия! Наконец и к тебе обращаемся мы, скромные твои служительницы! Мы всегда были верны тебе, укрепи же наш разум и руки и в эту ночь!

С последними словами Мелитты из окна подул прохладный ветерок. Пламя лампады заколебалось и потухло.

– Это… – хотела было воскликнуть ученица, но Эгинета показала ей недвусмысленным знаком, что произносить этого вслух не следует.

– Алкмена не должна об этом знать, – прошептала она, – а мы, что бы там ни было, обязаны сделать все, что в наших силах.

Они вернулись к Алкмене. Поначалу все шло вполне гладко: она терпеливо сносила все страдания. Мелитта помогала Аклкмене, легко потирая ей живот и прикладывая тряпочки, смоченные теплым маслом. Эгинета разговаривала с ней, подавала воды, протирала Алкмене лицо и время от времени контролировала ученицу. Уже почти совсем рассвело, зажженной осталась только лампада в руках у Мелитты, как вдруг послышались голоса за дверью, и один из них выкрикнул так, что в спальне отчетливо прозвучало: «Никиппа рожает!». Сердце Алкмены будто бы провалилось в это мгновение: она вспомнила о решении Персея, хотя тогда, за ужином, когда любимый дед объявлял его ей, Никиппе и Андромеде, оно ничуть ее не взволновало. Она напрочь забыла о нем в течение нескольких прошедших дней, но теперь.... теперь почему-то все воспринималось иначе: желание быть первой, желание непременно родить царя возобладало в ней именно теперь, на родильном ложе. Эгинета зажглась негодованием прежде всего на того, кто посмел нарушить священный покой роженицы да еще и столь провокационными криками.

– Я еще не могу отпустить Мелитту, – отвечала она громко голосам за дверью, – бегите к Керике! Она все знает.

Но и Алкмене, по лицу которой не трудно было в этот момент прочитать мысли, Эгинета не дала спуску:

– Ты в своем уме, Алкмена? – ругала ее критянка. – Человека рожаешь, а не царя!

Это возымело действие. Алкмена вроде бы успокоилась настолько, насколько могла. Но через некоторое время страдания ее сильно возросли: она кричала и вцеплялась в руку Эгинеты. Даже опытной видавшей виды критянке это показалось необычным. Она рассудила, что наверное малыш очень большой и сильный и подбадривала этим Алкмену, говорила, что, проносив во чреве девять месяцев такого героя, сдаваться теперь никак нельзя. Роды затягивались. Эгинета немного начинала беспокоиться, потому как видела и понимала, что силы Алкмены истощаются.

Наконец, появилась головка малыша. Эгинета облегченно вздохнула в сердцах. Она оказалась права: высвободить головку не получалось, она была слишком большой. Решили помочь Алкмене небольшим разрезом. Для Мелитты это был первый такого рода опыт. Эгинета хотела ей все в деталях показать, и потому позвали еще одну женщину из служанок. Это тоже потребовало времени, ибо далеко не все по разным причинам могли спокойно себя чувствовать на родах. В общем, суть да дело, еще до полудня спальню, а с ней и внутренний дворик дворца огласил необычно низковатый по тону крик сына Алкмены. Его немедля показали Амфитриону, тот поцеловал его в лоб и, как наказала Эгинета, пожелал ему: «В добрый час!». А чуть позже Алкмена с малышом, Эгинета и Мелитта уснули.

Чуть раньше уснула еще одна повитуха, Керика. Роды Никиппы выдались куда легче. Родила она на удивление безболезненно и быстро. Никиппа тоже, конечно, улеглась спать – так рекомендовала ей Керика, – но сон не брал ее. Она была слишком горда собою: в это утро она, как и хотела, родила будущего тиринфского царя.

Алкмена делилась потом с Амфитрионом пережитым прошедшей ночью и утром. Сон слился для нее с родами. Когда она закрывала глаза и кричала во время потуг, ей представлялось будто ее одолевают со всех сторон тафии, и она спасается от них вместе со своей щитоносной богиней. Еще ей врезалось в память лицо Эгинеты в тот момент, когда та кричала на нее: Алкмена видела за ним то ту же богиню, то морду какого-то зверя, очевидно, сильного и свирепого в схватке, но в то же время доброго и благородного.

Тяжелее всех прошедшая ночь и утро отразились на Персее. Тем непонятнее было для домочадцев, что изменения, произошедшие с ним, были не кратковременны: он так и не оправился до конца своих дней. Нет, он не слег в болезни и оставался в здравом уме, но, не по годам активный до рождения этих двух младенцев, он вдруг совершенно потерял интерес к городским делам. Складывалось впечатление, что нечто, поддерживавшее его, вдруг в одночасье истощилось. Он стал нелюдим, с сыновьями общался неохотно и лишь по крайней необходимости. Андромеда несколько раз отчитывала его как десятилетнего мальчишку: «Ну зачем, зачем ты подал нашей девочке пустую надежду?» – говорила она, а он, в точности как мальчишка, не знал, что ей ответить. Он действительно не знал, вернее, он знал, но ему казалось, что из его уст, из уст умудренного жизнью героя, это прозвучит ужасно глупо. С другой стороны, он не мог понять, как же так вышло: ведь все казалось таким очевидным. Неужто боги ошиблись? Нет, он был достаточно благоразумен, чтобы не гневить их такими мыслями. Но и себе он доверял. Во всяком случае, он был уверен, что так сильно ошибиться он не мог. Эти противоречия не давали ему покоя.