Кшиштоф Занусси - Как нам жить? Мои стратегии

• Название: Как нам жить? Мои стратегии
• Автор: Кшиштоф Занусси
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-095121-5

Кшиштоф Занусси – выдающийся режиссер, сценарист и продюсер. Один из ярких представителей “кино морального беспокойства”, автор классических фильмов “Иллюминация”, “Защитные цвета”, “Год спокойного солнца”… Автор ряда книг мемуарно-публицистического характера, из которых на русский язык переведены “Пора умирать” и “Между ярмаркой и салоном”. В новой книге основные события биографии автора становятся поводом для философских размышлений, прежде всего этического характера, а включенные в текст фрагменты его замечательных сценариев, в том числе и нереализованных, иллюстрируют различные тезисы автора и заставляют задуматься о возможностях, предоставляемых человеку судьбой. О том, сколькими способами можно прожить жизнь, и есть ли среди них наиболее правильный?

---

Задумаемся также над понятием смерти. Недавно мне попался текст албанского писателя-диссидента Фатоса Любони, где он вспоминает, как в годы диктатуры сидел в тюрьме со священником по имени Франко, которого сначала приговорили к смертной казни, а потом помиловали и заменили приговор на двадцать пять лет заключения. Автор, будучи атеистом, удивился, что священнослужитель признался в шпионаже в пользу Ватикана и, таким образом, избежал смертной казни. Писатель обратился к нему: “Ты веришь в Бога, в загробную жизнь и в то, что попадешь в рай, но зачем ты признал ложное обвинение? Разве казнь не была для тебя кратчайшим путем в рай?” Священник ответил: “Христос тоже, прежде чем его распяли, молился в Гефсиманском саду своему Отцу, чтобы тот избавил его от мук на кресте”. Священник Франко Илия выжил и до самой смерти в 1997 году был архиепископом Албанской католической церкви. Однажды я мимолетно познакомился с ним. Тогда я еще не знал о его беседе с Любоней в тюремной камере, но, даже если бы знал, не решился бы задавать ему каких-либо вопросов.

История христианина, который хотел избежать смерти, наводит на мысль об исламских террористах, способных жертвовать жизнью за веру, совершая нападения на “неверных”. Американский президент назвал теракт в Нью-Йорке трусливым поступком. Думаю, он ошибался. Если человек отдает жизнь за некое дело, это не может быть актом трусости, хотя, будучи потенциальными жертвами подобных атак, мы испытываем отвращение к террористу-смертнику, погибающему только затем, чтобы умертвить как можно больше представителей другого клана или последователей другой веры. Цели, преследуемой террористами, несложно дать нравственную оценку, однако хочется приглядеться к этим людям, которые с такой, казалось бы, легкостью отказываются от жизни. Чем они отличаются от отца Кольбе[3], пожертвовавшего собой ради другого человека? Верны ли наши подозрения, что их сознание неполноценно, что им неведомы ни человечность, ни истинная вера, поскольку это фанатики? Пожалуй, нам не обойтись без размышлений о том, что мы интуитивно называем полной жизнью, полноценным сознанием, полноценной человечностью. И тогда придется задуматься, что вера вере рознь. При этом нельзя поддаваться искушению кого-либо судить, но необходимо судить самих себя. Это серьезная проблема, и я не знаю, смогу ли помочь разобраться в ней, а разрешить ее невозможно.

Глава 1 Детство, безгрешное, вешнее. Молодость…

“Я родился…” Так начинается любая биография, хотя эти слова избыточны, ведь если я пишу, значит, живу, а если живу, то должен был родиться.

Я родился за три месяца до начала войны. Это было настолько давно, что сегодня необходимо уточнять: до Второй мировой войны, а не Корейской или, например, Балканской. Рассказывая об этом в России, ссылаться на войну не имеет смысла. Для жителей бывшего Советского Союза она началась в 1941 году, причем была не мировой, а отечественной, как будто не было никаких союзников, Западного фронта и программы ленд-лиза. Место рождения диктует определенную историческую перспективу. Существует ли в истории одна объективная правда? Недавно на открытой встрече в рамках Польско-российского форума гражданского диалога посол Российской Федерации категорично заявил, что поляки и россияне никогда не придут к согласию во взглядах на историю. Думаю, посол высказался в духе постмодернистского релятивизма, исходя из того, что правды не существует. Я же, напротив, хочу верить в то, что она есть, хотя ни у кого нет на нее монополии. Спустя годы мы с немцами пришли к похожим представлениям об истории. Может быть, с россиянами это тоже когда-нибудь произойдет?

Предвоенный июнь. Варшава, район Средместье. Я появился на свет в больнице то ли на улице Познаньской, то ли на Эмилии Плятер. Мы поселились на углу Иерусалимских Аллей и улицы Панкевича, в съемной квартире, где расположилась также контора отца. У него была строительная фирма, выполнявшая заказы при сооружении Главного вокзала, находившегося напротив нашего дома, на месте сегодняшнего здания железнодорожной станции Варшава-Средместье.

Помню руины Главного вокзала сразу после войны: многоэтажный портал, от взрыва накренившийся в сторону Маршалковской улицы. Должно быть, это было внушительное здание, если даже после разрушения оно производило огромное впечатление. А может, просто я был маленький, и поэтому мне все казалось таким большим? Наверное, каждый человек хранит в памяти пейзажи из детства, казавшиеся намного более просторными, нежели увиденные по прошествии лет взрослыми глазами.

Пытаясь шутливо начать свою биографию, я обычно говорю, что родился зажиточным младенцем. По рассказам, мне выделили отдельную комнату, куда можно было заходить только в белом фартуке, чтобы не занести микробы. У меня была няня: я был поздним и, по всей видимости, очень желанным ребенком, о котором чересчур заботились. Уже тогда, по воспоминаниям, я обладал мощным голосом, сопутствующим мне всю жизнь и пригождающимся в той же степени, что и высокий рост, то есть весьма спорадически. Если на съемочной площадке нужно крикнуть что-то без микрофона, чтобы все услышали, я вызываюсь добровольцем.

Отец, Ежи Занусси, и мама, Ванда Занусси, 1941 г.

Мое детство начиналось в роскоши, но уже в сентябре на Варшаву стали падать бомбы, и чрезмерной заботе о гигиене пришел конец. Когда перестал работать водопровод, мама над свечой кипятила в ложечке воду из лужи, и, полагаю, благодаря этому у меня не бывает аллергии.

Несколько слов о родителях и родственниках, а шире – об истории. С тех пор как я женился на Эльжбете, знающей своих предков более чем за тысячу лет, я стараюсь раскапывать собственные семейные корни, однако в лучшем случае могу говорить о Венеции XVI века. История рода Занусси связана с небольшим замком в северной провинции Италии Порденоне, во Фриули. (На протяжении ста лет он принадлежал нашим родственникам: они его не строили, но и не смогли сохранить.) Кроме того, в Зальцбурге жил художник эпохи позднего барокко по фамилии Занусси, маленькая картина которого висит в венском Бельведере прямо у входа, с левой стороны.

С папой, 1941 г.

Затем мы переносимся во времена Габсбургской монархии, когда мои предки участвовали в строительстве железной дороги, тянувшейся от Триеста до Вены и дальше через Краков в столицу Галиции Львов, который немцы называют Лембергом, а итальянцы Леополи. Так моя семья поселилась в Польше. Но все это по линии отца. История рода матери (урожденной Невядомской) быстро обрывается. Дедушка Александр родился в Сибири, судя по всему, в семье ссыльных повстанцев 1863 года. Рано осиротев, он будто бы пешком добрался до Европы: три года шел по железнодорожным путям, попал в Петербург, стал работать обойщиком и позднее открыл мастерскую, а по семейному преданию – маленькую мебельную фабрику. После революции у него уже был филиал в Варшаве (открыться он должен был раньше, поскольку мама родилась в Варшаве в первом десятилетии прошлого века и, к слову, дожила почти до ста лет).

На встречах со зрителями я охотно рассказываю семейные легенды. Мне как сценаристу легко придумывать детали, придающие событиям драматизма. Красивая история предков добавляет нам чужой славы, хотя, в сущности, это нонсенс, ведь в том, чего добились другие, нет никакой нашей заслуги. И в то же время перед нами стоят определенные обязательства, если предки установили стандарты поведения, обозначили, к чему стоит стремиться, доказали уважение к тем ценностям, которые мы разделяем.

Меня искренне забавляет и одновременно печалит снобизм тех, кто пытается повысить самооценку, подчеркивая свое благородное происхождение и аристократическое родство, греясь в лучах славы предков. Это реакция на продолжительное социальное давление в эпоху Польской Народной Республики (сокращенно – ПНР), когда людей заставляли поверить, что традиция не имеет никакого значения, что ее нужно вычеркнуть из памяти. Похожие процессы происходят и за океаном. В США изучение семейных корней вошло в моду лишь в 1960-е годы и до сих пор не закрепилось в американском менталитете. В мире, где чистильщик обуви может стать миллионером, об истории можно забыть.

А о чем стоит помнить? О том, что мы носим в себе гены предков и в чем-то на них похожи, что судьбы и конфигурации чувств повторяются в семьях, подобно стилистическим фигурам. Обратившись к истории двоюродных дедушек и бабушек, мы без труда обнаружим, что когда-то жили люди, похожие на нас, и что они нередко совершали выбор, напоминающий тот, перед которым зачастую оказываемся и мы. Полезно знать, как это повлияло на них, что их спасало, а что губило. Эти знания могут пригодиться в жизни. Именно поэтому необходимо расспрашивать дедушек, бабушек и других родственников, как они жили, когда были молодыми, в чем сомневались и как оценивают свои решения с высоты прожитых лет. Как правило, в ответ мы получаем отчасти вымышленные истории, но, вооружившись известной критичностью, можем докопаться до правды.