Жорес Медведев - Нобелевские лауреаты России

• Название: Нобелевские лауреаты России
• Автор: Жорес Медведев
• Жанр: Критика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9691-1110-3

Очередной том Собрания сочинений Жореса и Роя Медведевых составили работы, объединенные принадлежностью их героев к числу нобелевских лауреатов России. В конце августа 1968-го – через несколько дней после оккупации Чехословакии войсками Варшавского пакта – А. И. Солженицын и А. Д. Сахаров решили соединить свои усилия для содержательного протеста, который могли бы поддержать наиболее известные представители интеллигенции. Так начиналось то общее, что было в судьбах этих столь разных людей: писателя и ученого, ставших весьма значимыми личностями в политике и идеологии. В книге, посвященной творческой биографии М. А. Шолохова, речь идет об истории создания знаменитого романа «Тихий Дон», проблемой авторства которого Р. А. Медведев занимался в течение тридцати лет.

---

А вот что писал Сахаров:

«Мы встретились на квартире одного из моих знакомых. Солженицын с живыми голубыми глазами и рыжеватой бородой, темпераментной речью необычайно высокого тембра голоса, контрастировавшей с рассчитанными, точными движениями, – он казался живым комком сконцентрированной и целеустремленной энергии. Я в основном внимательно слушал, а он говорил – страстно и без каких бы то ни было колебаний в оценках и выводах. Он остро сформулировал, в чем он со мной не согласен. Ни о какой конвергенции говорить нельзя. Запад не заинтересован в нашей демократизации, он запутался со своим чисто материальным прогрессом и вседозволенностью, но социализм может его окончательно погубить. Наши вожди – это бездушные автоматы, они вцепились зубами в свою власть и блага, и без кулака зубов не разожмут. Я преуменьшаю преступления Сталина и напрасно отделяю от него Ленина. Неправильно мечтать о многопартийной системе, нужна беспартийная система, ибо всякая партия – это насилие над убеждениями ее членов ради интересов заправил. Ученые и инженеры – это огромная сила, но в основе должна быть духовная цель, без нее любая научная регулировка – самообман, путь к тому, чтобы задохнуться в дыме и гари городов. Я сказал, что в его замечаниях много истинного, но моя статья отражает мои убеждения. Главное – указать на опасности и возможный путь их устранения. Я рассчитываю на добрую волю людей. Я не жду ответа на мою статью сейчас, но я думаю, что она будет влиять на умы»[2].

Оставил свои воспоминания об этой встрече и хозяин квартиры Евгений Львович Файнберг. Он писал:

«Мы с женой оставили Сахарова и Солженицына одних за накрытым столом. Я, конечно, понимал, что А. И. пришел сюда только ради встречи с Сахаровым и никто другой ему не нужен. И все же как прошлое общение, так и ощущение хозяина дома заставили меня раза два зайти к ним, один раз – принеся чай. Каждый раз, постояв минутку, я чувствовал по настроению А. И., что нужно уйти, и уходил. Они беседовали, сидя рядом, полуобернувшись друг к другу. Александр Исаевич, облокотившись одной рукой на стол, что-то наставительно вдалбливал Андрею Дмитриевичу. Тот произносил отдельные медлительные фразы и по своему обыкновению больше слушал, чем говорил. Не помню, сколько продолжалась эта беседа. Наконец они кончили и стали – по одному – уходить»[3].

Какой-либо общий документ по поводу оккупации Чехословакии подготовить не удалось. В течение нескольких дней письмо с протестом переходило из рук в руки, но с одной лишь подписью академика Тамма. Потом физик Давид Киржниц отвез его к Тамму, и Игорь Евгеньевич с некоторым облегчением разорвал его. После этого все дело с коллективным протестом распалось.

Немного позже Солженицын изложил свои замечания по меморандуму Сахарова в письменной форме и передал их лично Сахарову, но не пустил в Самиздат. Это было обширное письмо на 20 с лишним страниц, и Солженицын начинал свое письмо с самых высоких похвал Сахарову, бесстрашное и честное выступление которого является «крупным событием современной истории». Солженицыну не понравилось, однако, что Сахаров осуждает в своем трактате лишь сталинизм, а не всю коммунистическую идеологию, ибо «Сталин был хотя и очень бездарный, но очень последовательный и верный продолжатель духа ленинского учения». Нет, по мнению Солженицына, и никакой «мировой прогрессивной общественности», к которой обращается Сахаров. Нет и не может быть «нравственного социализма», – «в превознесении социализма Сахаров даже и чрезмерен». Все это «гипноз целого поколения». Упускает Сахаров значение в нашей стране «живых национальных сил и живучесть национального духа», а все сводит к научному и техническому прогрессу. Нелепы и надежды Сахарова на конвергенцию, – эта перспектива конвергенции «довольно безотрадна: два страдающих пороками общества, постепенно сближаясь и превращаясь одно в другое, что могут дать? – общество, безнравственное вперекрест». Не спасет Россию и интеллектуальная свобода, как не спасла Запад, который «захлебнулся от всех видов свобод и предстает сегодня в немощи воли, в темноте о будущем, с раздерганной и сниженной душой». Критикуя Сахарова, Солженицын ничего, однако, не предлагал. «Упрекнут, – писал он в конце своего письма, – что, критикуя полезную статью академика Сахарова, мы сами как будто не предложили ничего конструктивного. Если так – будем считать эти строки не легкомысленным концом, а лишь удобным началом разговора»[4].

Сахаров не стал отвечать Солженицыну, как и некоторым другим известным диссидентам и некоторым общественным деятелям Запада, которые решили письменно высказать свои замечания и пожелания автору меморандума. В 1969 году тяжелая болезнь, а затем и смерть первой жены Сахарова Клавдии Алексеевны надолго выбили его из колеи. Он почти ни с кем не встречался. Но уже в первые месяцы 1970 года Сахаров вернулся и к научной, и к диссидентской деятельности. Он активно участвовал во многих акциях правозащитного движения и познакомился со многими из его деятелей. В начале мая 1970 года состоялась и новая весьма продолжительная встреча Сахарова и Солженицына. Они обсуждали новый большой меморандум Сахарова – письмо руководителям Советского Союза Л. И. Брежневу, А. Н. Косыгину и Н. В. Подгорному по проблемам демократизации советского общества.

Солженицын, по свидетельству Сахарова, высказал свою оценку этого документа «гораздо более положительную и безоговорочную, чем «Размышлений». Он радовался, что я прочно встал на путь противостояния». Однако Солженицын решительно отказался от участия в разного рода кампаниях по защите людей, подвергшихся политическим репрессиям. «Я спросил его, – свидетельствовал Сахаров, – можно ли что-либо сделать, чтобы помочь Григоренко и Марченко. Солженицын отрезал: «Нет! Эти люди пошли на таран, они избрали свою судьбу сами, спасти их невозможно. Любая попытка может принести вред и им, и другим». Меня охватило холодом от этой позиции, так противоречащей непосредственному чувству»[5].

Тем не менее в июне 1970 года и Сахаров и Солженицын независимо друг от друга публично и решительно выступили с протестом против принудительной психиатрической госпитализации Жореса Медведева, с которым оба они были знакомы еще с осени 1964 года. Это была короткая, но весьма интенсивная и успешная общественная кампания.

Осенью 1970 года Солженицыну была присуждена Нобелевская премия – четвертая для русской литературы после Ивана Бунина, Бориса Пастернака и Михаила Шолохова. Солженицын был воодушевлен, но также крайне обеспокоен масштабами поднятой против него газетной и политической кампании, крайне осложнявшей его жизнь и повседневные контакты. Он решил отказаться от поездки в Стокгольм на церемонию вручения премий и некоторое время не знал, как себя вести и что делать.

Для А. Д. Сахарова 1971 год был насыщен событиями как в его правозащитной деятельности, так и в личной жизни. Сахаров стал теперь главной фигурой в правозащитном движении, которое становилось более радикальным, чем в 60-е годы, но также подвергалось и более сильному давлению со стороны властей. А. И. Солженицын в основном завершил работу над «Архипелагом» и уже обсуждал с друзьями первую редакцию «Августа Четырнадцатого»; это был первый роман из задуманной писателем гигантской эпопеи «Красное колесо». Эта работа требовала, однако, других условий, других методов, другой организации труда и сбора материалов. Нужна была и более продуманная и развернутая концепция по истории России и революции 1917 года. Поворот к новым темам происходил не без трудностей, связанных и с творческой, и с личной жизнью, и с давлением властей. Известность Солженицына в мире росла, но сам он называл 1971 год «проходом полосы затмения, затмения решимости и действия»[6]. Солженицын отказался подписать составленное Сахаровым Обращение об отмене в СССР смертной казни. Писатель сказал, что такие акции будут мешать выполнению тех задач, за которые он чувствовал на себе ответственность. После этого Сахаров и Солженицын не встречались и не беседовали друг с другом более года.

Бой двумя колоннами

До весны 1972 года как Сахаров, так и Солженицын могли встречаться с иностранцами только случайно, и они отклоняли все предложения об интервью, с которыми к ним обращались западные корреспонденты. Этому было тогда много причин. Однако в 1972 году они оба стали искать контактов с работавшими в Москве иностранными корреспондентами: Солженицыну нужно было более активно защищаться, а Сахаров хотел расширить возможности своей правозащитной деятельности, что было трудно в то время сделать без западных средств массовой информации. Это было время разрядки, и советские власти были вынуждены как-то реагировать на западное общественное мнение.