Надежда Ладоньщикова - Листья. Стихи

• Название: Листья. Стихи
• Автор: Надежда Ладоньщикова
• Жанр: Поэзия

Лирическая поэзия. В 2015 г. книга (подборка стихотворений в основном раннего периода творчества) была издана в Днепропетровске («Журфонд», 2015 г.).

---

«Не объяснить, как много изменилось…»

Не объяснить, как много изменилось
даже за этот разнесчастный год.
И не приснится то, что раньше снилось,
где не везло, там скоро повезет,

Где темнота и тишина летели,
вдруг выступит мозаика сквозь тьму.
Еще два дня, неделя, две недели —
я раскопаю, сдвинется, пойму.

я сделаю, пусть это будет стоить
дней, слез, стаканов кофе, киловатт.
Я сложное расклею на простое,
чтобы понять – никто не виноват.

Что раньше снилось – больше не приснится,
и больше будет счастья и огня,
и глянут незнакомые ресницы
со странным выраженьем на меня.

1987г.

«Я эту книгу за ночь проглотила…»

Я эту книгу за ночь проглотила,
под лампой за ночь месяцы сожгла.
Я поняла – неправильно любила,
и правильной тоска моя была!

Знаком с основами добра, с азами
весь мир – но будто в свете все ином.
спят фонари с открытыми глазами
перед моим сгорающим окном!

И в полутрансе недосыпа ярком
слова ясней врезаются в мозги,
чтобы любовь была судьбы подарком,
и стали дружелюбными шаги.

Зачем иначе? Что под снегом было,
Весна с водой наутро унесла.
Я эту книгу за ночь проглотила,
под лампой будто месяцы сожгла.

1987г.

«Шаги. Шаги – значит, это…»

Шаги. Шаги – значит, это
кого-то гонит забота,
кто-то шагает где-то,
приближаясь к чему-то,
удалясь от чего-то.
Уходящий из света
приближается к мраку,
кто из тени идет —
вдруг закроет ладонью глаза.
Кто не ищет сюжета —
не противится краху,
кто идет не вперед,
как известно, уходит назад.

Ничего не понять все равно.
Только слышно, как сердце шагает.
К чему каждый день все ближе оно,
от чего убегает?

1987г.

Сердце

Склад ли чувств, или тир,
песня – или весь мир,
или просто сосудов сплетенье.
Для кого-то транжир,
для кого-то кумир,
для кого-то пустое сомненье.

Для меня ты – заслон,
что мотором рожден,
указатель в пути и помеха.
Ненавистный наклон
в тот единственный сон,
беспокойное, гулкое эхо.

Ты движенье меня,
отражение дня,
порождая, мечту убиваешь.
Никого не виня,
отойди от огня,
если что-то еще понимаешь.

Подожди, пока я
оседлаю коня,
не бросайся ему под копыта.
Чтобы, злясь и любя,
не жалеть мне тебя,
даже если ты будешь разбито.

1987г.

«В глазах напрасно ищу ответа…»

В глазах напрасно ищу ответа,
напрасно слова ловлю.
Снова уходишь, согнувшись от ветра.
зачем я тебя люблю?

Дни – и висящее в воздухе имя.
Пусть это станет лирической песней,
пусть это станет слезами моими,
одновременно – пусть станет местью:

Ты обернешься еще на минуту.
увидишь, как я смеюсь.
Ни шага навстречу. Ни дня не забуду.
Не оглянусь.

1988г.

«Довольно. Мне так надоели прения…»

Довольно. Мне так надоели прения.
С собственным сердцем пора мириться.
Сердце, твои и мои ускорения
мы успокоим, не будем так биться.

В стараниях вижу зеркально обратное,
мечты ненадежные – не сожалею.
Теперь моя линия – боль безвозвратная.
Уходишь – иди. Я уйду скорее.

Последние чувства рву, так больно.
Последнее счастье не отпуская,
себе повторяя: «Довольно, довольно»,
последние слезы с дождем глотаю.

1988г.

«Может, кто-то, как я…»

Может, кто-то, как я,
пульса удары гоня,
зовет среди ночи и дня:
– Слышишь меня?!.

Я слышу бешеный хор
на улицах и в домах.
Это – не разговор.
Это – животный страх.

Не слыша друг друга,
друг друга кляня,
в разные стороны:
– Слышишь меня?..

Ты не позволишь себе стонать?
Ты ловишь искры чужого огня?
А кто же будет тогда кричать
– Слышишь меня?!

Вот бы голос хоть раз услышать
того, кто виски руками сжав,
этой мыслью впервые дышит,
но все же спросит у снега на крыше:
– Слышишь меня?

1988г.

«Идут года…»

Идут года.
Смотри туда,
красиво, да?
Кругом вода.

Мой троллейбус – в дожде и во тьме.
Как мелодию, слушаю счастье —
оказались полезными мне
все прошедшие беды и страсти.

На дождь смотри —
листок несет.
Не говори,
что знаешь все.

В окна бьет то ли снег, то ли град.
Плачет девочка – грустно в больнице.
Это ж я, пару жизней назад,
в вестибюле боюсь заблудиться.

Нет, не я. А на улице – мрак,
и троллейбус – как время, как мания,
как большой вопросительный знак —
отрицание отрицания.
А ветер над домами рвет
воды большой круговорот.
По крыше бьет.
Он так поет.
Нет, он не пьет —
ни разу в год.

1988г.

«Каштаны скоро зацветут…»

Каштаны скоро зацветут
и, может быть, уже
верхушкой тополь будет тут,
на пятом этаже.

Cмотрела долго из окна
я в кухне у друзей.
Молчала темнота одна,
когда уснули все,

Мы были с фонарем одни,
мы встретились для слез:
с него дождем текли они,
а мне ползли на нос.

Все краски дня, и смех, и вихрь
теперь смирились тут!
Никто не высчитал для них
молчания минут.

Любовь и злость, и страсть, и сон
текли из глаз и крыш,
на чей-то капали балкон
и разрывали тишь.

И, громко в лужицах звеня,
блестя под фонарем,
они заставили меня
услышать этот дом.

Они заставили меня
понять, что боли нет,
что утро следующего дня —
счастливый мой рассвет.

Что не смогу забыть нигде
я этот дождь уже,
ведь невозможно быть в беде
на пятом этаже!

Все краски дня, и смех, и вихрь
теперь смирились тут…
А ветер лих, как чей-то стих —
растрепан и разут.

1988г.

Не спящие

Идет человек по ночному шоссе,
шапку на уши и руки в карманы.
В городе нынче уснули не все,
в бессонной останутся полосе
студенты, мечтатели и хулиганы.

Я знаю, сегодня не будут спать
на крыше строящегося дома,
и краны будут плиты таскать,
так романтично, привычно, знакомо.

И на малейший шорох ребенка
кто-то пройдет в темноте босиком.
дверь заскрипит одиноко и тонко
незамечаемым днем голоском.

Кто-то не спал оттого, что читал,
кто-то бродил – темнотой любовался,
кто-то же просто автобуса ждал,
а дома спросят, где он шатался.

Сколько окошек при мне угасало,
часы на столе, как Фемида моя.
Стрелка, зачем ты круги писала?
Ты хочешь, наверно, чтоб я устала?
Ты хочешь, чтобы заснула я?

1988г.

«Истины уйдут опять…»

Истины уйдут опять,
на параграфы рассеясь.
Говорю – не потерять,
на открытье не надеясь.

Романтическим, как миф,
самым дальним из созвездий
стал знакомый жилмассив,
отзываясь темной бездне.

То проступят, то опять
истины уйдут, рассеясь.
Думаю – не потерять,
и открыть их не надеюсь.

1988г.

«И зима, и слякоть – не в первый раз…»

И зима, и слякоть – не в первый раз,
не реквием – лужи и тучи.
Если жизни гимн в сентябре не угас,
он вынесет все, могучий.

Впереди еще много холодных дней,
сырость, лампочка вместо рассвета,
и тепло души, и новых идей,
и слова непонятные где-то.

Не мечтания – императив:
в душу холод не допустив,
и зимой разглядеть лучик,
Если даже снег растает в горсти.
Не реквием – лужи и тучи.

1988г.

***

Как это все-таки глупо —
вдруг отвернуться от всех,
когда под темною лупой
темный рождается смех,

Когда на лицах прохожих
спит равнодушия тень,
когда захочется тоже
злую не прятать рожу,
не любить этот день,

Когда не ждешь озарений
и не творишь кумиров,
когда тоска и презренье
застят все краски мира.

Когда жизнь проносится вкратце,
и как будто мерзнешь на льдинах.
И хочется разрыдаться
на руках у любимых.

1988г.

«Не могу оторваться…»

Не могу оторваться
от дали лица твоего.
Начинает казаться,
что я рисовала его.

Ненавидеть мне, вроде,
причин не нашлось,
и без адреса бродит
скулящая злость.

Да зачем. Ты не знаешь,
что зрачков твоих даль —
мне сошедшая с клавиш
борьба и печаль,

Что казалась мне выше
анализа слов,
когда ветер на крыше
был разбиться готов.

Так бывает, что рядом,
и слезы, и смех.
Штормовым перепадом
в окна снег.

Не могу оторваться
от дали лица твоего.
начинает казаться,
что я рисовала его.

1988г.

Песня без смысла