Хармони Верна - Леонора. Девушка без прошлого

• Название: Леонора. Девушка без прошлого
• Автор: Хармони Верна
• Жанр: Зарубежные любовные романы
• Год: 2017
• ISBN: 978-617-12-2795-8, 978-5-9910-3851-5, 978-617-12-2799-6, 978-617-12-2798-9, 978-617-12-2796-5, 978-617-12-2797-2

Австралия. Годы Первой мировой войны. Разлученная в детстве с единственным другом, таким же сиротой Джеймсом, Леонора возвращается на родину из Америки. Найденная в пустыне девочка без прошлого, теперь она будущая наследница семьи американских промышленников и жена циничного, самовлюбленного и жестокого Алекса. Бесконечно одинокая на своей огромной ферме размером с Бельгию, Леонора вновь встретится с Джеймсом. И детская дружба превратится в любовь… Сквозь войну, пожары, бунты, ревность и предательство предстоит пройти двоим, чтобы отвоевать у судьбы право быть вместе…

---

– Может быть, вы хотите, чтобы мальчику сказал я? – спросил диакон перед уходом.

– Нет. – Голос отца Макинтайра был пустым и мертвым. – Я сам скажу ему.

Глава 23

Джеймс, присев рядом с выложенными в ряд седлами, натирал их ланолином. От пропитанной маслом тряпки руки его стали мягкими, как у младенца. Внимание его привлек звук чьих-то шагов по дорожке, и он нахмурился. На фоне синего неба вырисовывалась высокая и темная фигура отца Макинтайра. Это был незнакомый ему человек. Священник, который раньше смеялся, подставляя лицо морскому бризу, куда-то исчез. Джеймс начал еще быстрее возить тряпкой по седлу.

Отец Макинтайр нагнулся, рассматривая его работу.

– Разве это должен делать не Хью?

Джеймс остановился и закусил щеку, еще сильнее нахмурившись. Хью был усыновлен три месяца тому назад.

– Да я не против, – холодно ответил он.

Отец Макинтайр коснулся его плеча:

– Мне необходимо поговорить с тобой, сынок.

Сынок… Он не его сынок. Ему захотелось ударить по этой руке.

– Да, отче.

Отец Макинтайр сел на землю, подтянув колени к груди. Лицо его было серым и вытянувшимся – он напоминал ягненка, промокшего под дождем.

– Я хочу, чтобы ты знал, – начал он, – что я всегда пытался принимать в отношении тебя и остальных детей правильные решения. – Губы у него были бледно-розовыми, почти белыми, а взгляд устремился куда-то вдаль. – Особенно в отношении тебя, Джеймс. – Священник замолчал и, вытянув шею, часто заморгал, глядя на траву и небо. – Я солгал тебе насчет письма.

Джеймс не сразу понял. Письма? Того самого письма. Он наконец сообразил, о чем речь.

– У тебя есть тетя, – вздохнул отец Макинтайр. – Сестра твоего отца.

На лбу и шее Джеймса крупными каплями выступил пот. Он был слишком потрясен, чтобы разозлиться, слишком шокирован, чтобы чувствовать что-то, кроме гулкого биения сердца.

– Они приехали сюда, чтобы забрать тебя.

– В Ирландию? – вырвалось у него.

– Нет. Ради тебя они переехали жить в Австралию.

Кожа на висках у Джеймса запульсировала. Надежда и чувство облегчения распирали грудь. Все окна отворились, все двери были широко распахнуты, потянуло ветром перемен, и в голове его билась только одна мысль: я еду домой!

– Джеймс! – окликнул его отец Макинтайр. – Есть вещи, о которых ты должен знать. – Он старался не обращать внимания на надежду, которой загорелся мальчик, и взывал к той части его рассудка, которая могла мыслить здраво. – Они люди бедные, – сказал он и шепотом добавил: – Это может быть тяжелая жизнь, Джеймс.

Но Джеймс не думал о деньгах. Не боялся работы. И не понимал этих интонаций в голосе отца Макинтайра.

– Ты не должен уезжать, Джеймс, – умоляющим тоном продолжил священник.

– Я хочу уехать, – решительно заявил мальчик. – Я хочу уехать домой!

Отец Макинтайр опустил голову:

– Вы едете завтра.

В этот момент словно невидимая рука схватила Джеймса за горло, его сердце застучало учащенно, не оставив и следа былой легкости. Машинально он схватился за стебель желтого цветка, золотой розги, и потянул на себя. Пальцы пыльцой окрасились в желтый цвет. Желтый. Золотой. Солнце. Свет. Желудок его был готов вывернуться наизнанку. Лео…

Глава 24

Джеймс уезжает! Леонора сразу поняла это по его широко открытым глазам, по выразительным бровям, вечно выдававшим его мысли. Она поняла это и по лицу отца Макинтайра, по залегшим на нем глубоким теням. Священник трепетал, как пламя свечи на сквозняке, и она не могла без содрогания смотреть на его страдания – он чуть ли не корчился от боли, как слизняк, посыпанный солью.

Если о солнце, море и скалах можно было сказать, что они прекрасны, все это бледнело по сравнению с Джеймсом. Потому что она любила его, как может любить только ребенок – с объятиями, распахнутыми настолько широко, что туда мог поместиться весь мир и еще осталось бы место. Ее сердце разрывалось от радости за Джеймса, от сознания, что к нему приехали родственники, что он заживет жизнью, которой заслуживает. И до утра этого было достаточно.

Но затем наступило это утро. Рассвет. Она встретила его в коридоре. Она не видела и не думала о диаконе или отце Макитайре, которые ждали у дверей, – для нее существовал только Джеймс, который сжимал побелевшими пальцами свои пожитки, сложенные в старую рабочую рубаху с завязанными в виде ручки рукавами. Он тоже увидел ее. Несколько секунд они стояли не шевелясь – просто смотрели друг на друга и тяжело дышали.

– Пойду проверю повозку, – сказал диакон. – У тебя есть несколько минут, Джеймс. Не больше.

В глазах мальчика появилась паника. Со своей паникой Леонора справилась, взяв его за руку. Он, тяжело дыша, смотрел на ее пальцы. Она успокаивающе сжала его ладонь, гася этот разгорающийся огонь.

Он почти со злостью мотнул головой:

– Я не обязан уезжать! – Он бросил на девочку быстрый взгляд, но тут же отвел глаза в сторону, как будто ему было больно смотреть на нее. – Я останусь, Лео. Я останусь, если ты этого хочешь.

Внутри она истекала кровью, под кожей словно расплывался страшный сине-черный кровоподтек, в то время как выражение ее лица не менялось. Она потянула Джеймса за руку, и он пошел за ней. Внутренний жар все нарастал, но она не обращала на него внимания, прогоняла в самые дальние уголки тела, просила подождать. Она вывела его на улицу, в туманное утро. Шаг, шаг, еще шаг… Рассеянные механические движения, как во сне. Все это лишь сон: густой туман, запряженные в повозку лошади, священники в черном, похожие на тени…

Леонора подтолкнула Джеймса к отцу Макинтайру – глаза у того были красные. Она отпустила руку своего друга, но осталась стоять рядом. Отец Макинтайр, как слепой, протянул дрожащие руки и крепко обнял Джеймса. Из горла его вырвался гортанный крик. Потом он отстранился. Его била дрожь.

Джеймс взглянул на диакона Джонсона, который уже сидел на козлах с поводьями в руках, и обернулся к Леоноре. Несмотря на бушевавшее внутри пламя, она улыбнулась ему. Она удерживала его на месте взглядом, усилием воли останавливала его руки.

Голос его надломился:

– Я могу остаться, Лео.

– Поезжай.

Ее высокий голосок прозвучал почти неслышно для уха. Джеймс ошеломленно заморгал и отвернулся к повозке. Он тоже был в плену этого сна.

Только когда он уже повернулся спиной, с глаз ее сорвалась первая слеза. Она скатилась по щеке и упала на губы, все еще растянутые в прощальной улыбке.

Джеймс сел на потертую кожу скамьи, диакон дернул за поводья, и лошади тронулись с места. Он не оглянулся, и девочка была благодарна ему за это, потому что внутренний жар грозил вырваться из-под контроля, если бы они встретились взглядами.

Повозка уезжала в утреннюю дымку, постепенно становясь такой же серой. Его каштановые волосы теряли цвет, но все еще были видны на фоне светлой кожи. Затем туман окончательно окутал его, и он исчез из виду.

Леонора обернулась к отцу Макинтайру, словно превратившемуся в гранитную статую. Священник пропал, но был поглощен не белым туманом, а черными одеждами. На месте человека остались только его облачение, бледная кожа и глаза – все окаменевшее, пустое, безучастное.

Для нее на мир опустилась тьма – что-то далекое и глубокое пронзительно кричало в ней от ужаса. Вернулось ощущение ожога, оставленного недавней радостной жизнью, прекрасными утренними рассветами. Она знала этот потерянный взгляд, эти трясущиеся костлявые пальцы, это осунувшееся лицо сломленного человека. Она еще помнила другого сломленного мужчину, другого отца, который бросил ее руку и исчез. Она дала волю слезам. Слезам, которые хлынули из глаз, заливая и слепя их, которые намочили ее щеки и пропитали воротничок ее платья. Ей хотелось схватить его за руки, закричать: «Не сдавайтесь! Не бросайте меня!» Но этот человек, не слыша ее рыданий и не видя ее, слепо повернулся в сторону церкви.

И снова она осталась одна в полной тишине. Прибой затих, птицы исчезли, даже деревья не шелестели листвой. Девочка стояла, и в груди у нее росла паника. Она могла сломаться, рассыпаться на кусочки. Леонора горестно покачала головой и зажмурилась, зная, как легко сейчас можно сдаться, – просто упасть на землю и лежать, пока все не исчезнет. Но вторая ее половинка истерически рвалась в бой, и страх исчезновения был страшнее боли.

В отчаянии она вернулась к единственному сохранившемуся в сознании образу – к Джеймсу. Она сфокусировала на нем все свои мысли и чувства. Он ехал домой. Она представила его в объятиях новой семьи, представила его жизнь, в которой он никогда не будет хмурить брови, и улыбнулась сквозь слезы. Она не сломается, если он будет жить счастливо.

Горе ее было глубоким, но она продолжала жить. Она отыскивала в памяти примеры великодушия Джеймса и сохраняла в сердце, собирала в воспоминаниях мелочи, касающиеся его, собирала их бережно по крохам, опасаясь, что они могут исчезнуть.