Александр Щербаков-Ижевский - Василёк Тевтонский Бантик. Серия «Бессмертный полк»

• Название: Василёк Тевтонский Бантик. Серия «Бессмертный полк»
• Автор: Александр Щербаков-Ижевский
• Жанр: Альтернативная история

Это были последние масштабные бои Великой Отечественной воины. Из медицинского учреждения спиртное добывали из препаратов, заспиртованных крыс, гадов, солитёров. Спьяна заехал полковник на штабном автобусе прямо в расположение немцев. Оборона Риги была крепким орешком. Смазливых дамочек забирали для «дополнительной проверки». У штрафника Коновалова жизнь была государственной собственностью. Своей ценою не дороже, чем пара пятаков в базарный день. Толмач и переводчик был Василёк Тевтонский Бантик.

---

Вся рота грохнула со смеху.

Некоторых ржачка переломила надвое. Кто-то икал от изнеможения. Другие от приступа смеха до упаду закрыли лицо руками. Иные прилегли на травку и сучили ногами.

Все просто умирали от гомерического хохота!

Испуганные необычным поведением людей, кони трясли упряжью и тоже ржали. Короче: хохотание, гвалт, шум, гоготание, ржание и фырканье лошадей!

Одним словом, смехотища и незабываемое веселье повсюду!

Через некоторое время бойцы вспомнили о переводчике. Посвященный в гвардейцы Василек сидел на ступеньке флигельного крылечка и плакал. Он не видел веселящихся бойцов. Горькие слезы застилали ему глаза.

Несчастный, одинокий и обиженный всеми совсем еще ребенок.

На подворье воцарилась мертвая тишина.

Почему-то, люди стали спешно расходится. Виновато опустив голову, возле кухни стоял Сарафанов.

Старшина Шарипов, словно спохватившись, подошел к Васильку и присел рядом. Плечи мальчишки содрогались от беззвучных рыданий. Аксакал положил руку на вихрастую голову переводчика и прижал его к своей широкой груди.

Василёк не понимал происшедшее. Он не был гвардейцем.

Мы видели перед собою честного, правильного и воспитанного мальчика. Публично нанесенная обида разрывала юную душу тевтонского отпрыска.

А приколисты-то что? Понятное дело, что не вызовешь же на дуэль Сарафанова.

Я решил каким-либо образом разрядить обстановку.

Поправив гимнастёрку, строевым шагом подошёл к переводчику и, прищёлкнув каблуками, гаркнул на весь двор

– Товарищи солдаты, всем встать смирно! Вольнонаёмный Фрейбергис, отставить мокроту! Вами успешно пройдены военно-обязательные учения по установке условного символа гвардии на указанный старшим командиром взвода плацдарм!

Экзамен пройден успешно! Оценка «отлично»!

Поздравляю вас, вольнонаёмный Фрейбергис! Можете быть свободны.

Отдыхайте, товарищи.

Всем вольна-а-а!

Рота-а-а, разо-о-о-ойдись!

Ошарашенный напором командира Василёк вскочил, вытянулся во «фрунт» и взял под козырёк. Он просто не мог поверить своим глазам. По всему двору, вытянувшись по стойке «смирно» стояли бойцы подразделения и отдавали ему честь.

Мне показалось, что дышать ему стало трудно, от навалившей на него славы и охватившего чувства гордости.

Потихоньку Василек успокоился от причиненной ему обиды. Притихшие бойцы быстро рассосались по закоулкам двора. Каждый из них тоже понимал совершенную непоправимую ошибку. Конечно, большинство вернулись своими мыслями в недалекое детство.

До самой ночи гнетущая тишина висела над подворьем.

Не было слышно ни громкого разговора, ни смеха. Многие совестливые бойцы чувствовал себя виноватым от причинённой Васильку обиды.

Под вечер, когда уже начало смеркаться, прибежал посыльный от дозора:

– Разрешите обратиться, товарищ гвардии капитан?

– Что там у тебя?

– Дык, «прощай, Родина», приблудная батарея сорокопяток, да при ней бойцы со штрафбата, на ночлег просятся.

Вот тебе «дык!» Пришлось выругаться. И откуда их лихоманка принесла. Посыльный подошел ко мне вплотную и зашептал на ухо:

– У них там, в обозе бадья трофейного спирту имеется…

Я был ошарашен новостью. Представилось, что целая бочка спирта на сотню голодных до праздника мужиков, каково это будет? Шила ведь в мешке не утаишь, как известно.

И что это будет за вакханалия!

Но, опять же, нельзя же не дать возможности солдату напомнить о победе и дать возможность «тяпнуть» спиртяшки за счет артиллеристов.

Одернув и расправив гимнастерку, я вышел за периметр двора. Из ближайшего лесочка выкатилась батарея сорокопяток. На ходу были четыре орудия с лошадьми и обозом.

При них еще четверо штрафников с полевыми ранцами на плечах. Их сразу можно было отличить по красной окантовке пехотных погон.

Это чтобы распознать сразу, что особые люди. Ну, вроде меченые, если что.

Они так и держались поотдаль, присев на пыльной обочине и разместив с осторожностью у ног свою тяжелую поклажу. У меня возникло смутное предположение. Неспроста же им приклеилось, погоняло «смертники прощай, Родина».

В мою сторону направились артиллерийский капитан и взводный лейтенант пехотинец. Козырнув, представились: артиллерист Неверов и пехотный Чулкин. Пожали руки. Чтобы сократить процесс знакомства достали кисеты с махоркой.

Оглядев территорию, которая находилась под моим управлением, я дал команду и указал на место их расположения.

Все-таки подворье было занято нашей ротой. Поэтому я чувствовал себя за коменданта. Никто не возражал.

Оставив Неверова, спросил его насчет бадьи. Получил подтверждающий ответ. Откуда, как и почему не стал выяснять. Тут же договорились насчет периодичности дежурства у особо ценного груза. Тротил-то никто грызть не будет. Охранять надо то, что можно залить в солдатскую глотку.

Пока затягивались табачком, да делились фронтовыми новостями, батарея «прощай, Родина» грамотно заняли у ограды дежурную позицию. Жерлами пушек в сторону леска.

Обоз занял место в укрытии за стенами примыкающего к ограде флигеля. Получалось, что за спиной артиллерийских расчётов.

Телегу с боекомплектом оттащили за угол, под навес от греха подальше.

Лошадей примостили рядком с нашими, у стойла с фуражом. Правда, договорились, что лошадиный фураж каждый будет использовать из своего запаса.

Артиллеристы, чётко, слаженно и по-фронтовому быстро организовали свой ночлег.

– Молодец, капитан, знает толк на марше, – оценил мимоходом.

Стемнело, когда насытившись, бойцы разделились по небольшим группам и стали готовится ко сну.

По договоренности с офицерами-гостями мы пригласили к своему столу взводных. Те скоренько явились. Здесь-то мы и обрадовали их своим решением. Предложили им отпраздновать победу и в честь нашей виктории разлить по двести пятьдесят грамм трофейного спирта на котелок. Те моментально исчезли, чтобы доложить о радостном известии своих мужиков.

– Ур-р-р-а-а! – разнеслось по округе! Мощное, раскатистое, да еще троекратное!

Выпить, запить-закусить не составило труда. Отвыкшие от такого пития организмы мгновенно почувствовали дозу. Пошли разговоры, где-то затянули песню.

Я подошел к штрафникам и попросил сопровождавшего меня Василька сбегать до кухни, принести что-нибудь, закусить. Тот быстренько обернулся туда-сюда.

Выпили. Им было совсем не весело. Грусть прослеживалась в разговоре. Объяснились.

Конечно, большая глупость попасть в штрафбат, да еще после победы. Однако, выяснилось, что каждый из них имел свой дисциплинарный проступок.

Один за пьянку.

Другой приложил по уху зажравшегося штабиста.

Третий для общего взводного пропитания прибрал из проезжавшей машины ящик тушенки.

А бывший майор и командир батальона, отказался поднимать людей в лобовую смертельную атаку на дзот.

Особо тронула нас история бывшего майора Коновалова. Ценой своего позора и мытарств он спас не один десяток солдатских душ. А дзот, на который батальон в тот раз не пошел в атаку, уже на следующий же день вдрызг разнесли бронебойными зенитчики из соседнего артполка. Погода для немецких самолетов тогда была не летная, вот они и маялись от безделья.

А что до бывшего майора, трибунал состоялся и, собственно, сантименты были здесь не уместны. Искупить, так сказать, надобно было.

Родом он был из уральской глубинки. Дважды по ошибке приходили на него в деревню похоронки. Ну, жена и слетела с «катушек» от горя. Не ведая, что творит, пыталась младшенькой трёхгодовалой дочурке подсунуть соску с отравой, каустической содой.

Старая бабка, увидевшая инцидент спохватились вовремя. Не раздумывая, вступилась в борьбу за малышку и отняла у простофили смертельный яд.

А спустя неделю, дурачина, вдруг, отправилась с мочальной веревкой в соседнюю рощу. Повеситься не дал колхозный мужик, который увидел и пресек возможную трагедию. Скрутил молодуху, связал той же веревкой и увез в город, в больницу для блаженных юродивых.

Соседи троих капитановых детишек пристроили по добросердечным и отзывчивым людям.

Обо всех этих семейных, приключившихся злоключениях, поведали ему далёкие родственники, разыскавшие его заветным почтовым треугольничком.

Сильно плакал бывший майор о том, что спасая жизни солдат, подвел свою семью к самому краю драматического финала и, как бы ни пытался, не сумеет вытащить из беды своих деток.

– Домой мне срочно надо, домой, да побыстрее. Детушек своих спасать, – причитал боевой офицер, растирая по небритым щекам горькие скупые слезы.

Василек сидел рядом на скамейке. От рассказанной истории ему, конечно же, стало непривычно не по себе. У них, в безмятежной Европе всегда все спокойно и размеренно. Ни тебе встрясок, а тем более каких либо потрясений. А тут на тебе, целая семейная трагедия. Драма с несчастливым концом.