Лотар-Гюнтер Букхайм - Лодка

• Название: Лодка
• Автор: Лотар-Гюнтер Букхайм
• Издательство: Военная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005

«Лодка» — книга о войне и о людях на войне. «Лодка» — история о юношах, практически мальчишках, жадных до приключений, оболваненных нацистской пропагандой, знающих толк в технике. Они бросают вызов природе, сражаясь с невидимым врагом. У многих пока нет опыта, им многим неведомы отчание и одиночество, им не знакомы ужасы войны. В аду подводной войны альтернатива простая — либо тебя не поймают, либо тебе конец. Под водой раненых не бывает. Из 40 тысяч германских подводников домой не вернулись 30.000.

---

Первый номер шлепает на корму по воде, которая в хвостовой части центрального поста уже поднялась над палубными плитами, и пролезает через люк в помещение младших офицеров, где под пайолами скрыта вторая батарея.

— Замечательно! — слышу я голос шефа на корме.

Боцман возвращается с таким видом, будто ему принадлежит честь открытия Америки. Наивная душа. Неужели он не понимает, что этот кусок провода не решит нашу проблему?

— Продолжайте искать! — велит Старик первому номеру. Затем минут на десять воцаряется тишина: он лишен публики, перед которой можно играть.

— Будем надеяться, что они не вернутся с траловыми сетями, — наконец произносит он.

Траловые сети? Я вспоминаю бретонских ловцов устриц, тянущих свой неводы по песчаному дну, чтобы вытащить оттуда зарывшиеся раковины. Но мы-то точно лежим не на песчаном дне. Вокруг нас скалы. А это значит, что сетью нашу лодку никак нельзя поймать — если только они представляют из себя то, о чем я подумал.

Снова появляется шеф.

— Как подвигаются дела? — спрашивает командир.

— Хорошо. Почти закончили. Еще три банки, господин каплей.

— А на корме?

— Так себе!

Так себе. Это означает, что дела плохи.

Я опускаюсь на кожаный диван в кают-компании и пытаюсь проанализировать создавшуюся ситуацию: когда мы камнем падали на дно, Старик приказал продуть все, что было возможно. Но это ничего не дало: к тому моменту мы уже набрали столько воды, что ее вес нельзя было скомпенсировать вытеснением воды из цистерн плавучести. Лодка продолжала тонуть, хоть все емкости и были продуты. Следовательно, может статься, что мы лежим на дне, а в наших цистернах все еще находится воздух — тот самый, которым мы продували их. И этот воздух сможет поднять нас — но только если мы сможем уменьшить вес лодки. Это где-то похоже на пребывание в гондоле полностью надутого воздушного шара, удерживаемого на земле лишь избыточным балластом. Достаточно выбросить балласт из гондолы, и шар взмоет вверх. Все выглядит замечательно, но только при одном условии — что воздушные клапаны в наших цистернах плавучести не пропускают воду. Если клапаны тоже повреждены — то есть, если их нельзя перекрыть — то надо полагать, что в них не осталось воздуха, и сколько бы мы не продували их, даже израсходовав весь запас сжатого воздуха в баллонах — ни к чему это не приведет.

Конечно, возможно вытащить лодку с глубины и динамическим способом. Запустив электродвигатель и повернув оба гидроплана в верхнее положение, лодку можно поднять по диагонали, как взлетающий аэроплан. Но этим методом можно воспользоваться только при небольшом избыточном весе. В нашем случае он явно не сработает: лодка слишком тяжела. И еще неизвестно, осталось ли в наших аккумуляторах достаточно энергии, чтобы хоть несколько минут проворачивать наши винты. Имеет ли шеф хоть малейшее представление о том, какую мощность могут отдать несколько неповрежденных батарей?

У нас, водоплавающих, нет иного выбора, кроме как воспользоваться способом воздухоплавателей. Значит, необходимо избавиться от воды, проникшей внутрь лодки. Выгнать ее. Любой ценой.

А потом вверх! Вверх и за борт, и вплавь к берегу.

Я смогу повесить свои фотопленки на шею. Я упаковал их в один водонепроницаемый сверток. Такой упаковке даже шторм не страшен. Надо спасти хотя бы их. Таких фотографий никогда раньше не было.

Будь проклято течение в проливе — если бы не оно…

Лопата песка нам под киль — и в самую последнюю минуту. Это просто чудо.

Старик кусает нижнюю губу. Сейчас думает и управляет шеф. Все зависит только от его решений. Выдержит ли он? Ведь он еще не расслабился ни на минуту.

Кажется, все течи устранены, лишь иногда то тут, то там слышатся странные капающие звуки — это несколько незатянувшихся ран в нашей стальной шкуре. А что с той водой, что уже внутри лодки? Я понятия не имею, сколько ее. Каждый литр воды — это лишний килограмм, вес которого я ощущаю всеми нервами своего тела. Мы грузные, тяжелые — чудовищно тяжелые. Мы приросли ко дну, словно пустили в него корни.

— Здесь воняет дерьмом! — это Вилли-Оловянные Уши.

— Так распахни окна! — ржет Френссен.

На корме раздается хлопок, а за ним — шипение, словно выпускают пар из котла. Этот звук пронзает меня насквозь. Ради бога, что случилось на этот раз? Затем свист переходит в звук ацетиленовой горелки, режущей сталь. Нет сил пойти назад, чтобы посмотреть, что же это на самом деле.

Что сейчас творится в голове у Старика? О чем он думает, сидя, запрокинув голову, и уставившись в воздух, которым трудно дышать? Попробуем всплыть, направить лодку к африканскому побережью, чтобы посадить на мель поближе к берегу? Это кажется наиболее вероятным, ибо он хочет всплыть до наступления рассвета. С другой стороны, если бы он собирался всего лишь всплыть и десантировать нас за борт, его бы не волновало, наведет команда машинного отделения порядок в кормовом отсеке или нет до наступления утра. Но это именно то, что он продолжает постоянно требовать.

Спасаться вплавь в темноте — довольно рискованная затея. Течение растащит нас в разные стороны в считанные секунды. Смогут ли Томми вообще заметить нас в темноте? На наших спасательных жилетах нет мигающих маячков. Нет даже красных сигнальных ракет. Мы абсолютно неподготовлены к аварийной эвакуации.

Старик молчит, словно воды в рот набрал. Я не решаюсь задать ему вопрос. Сначала, очевидно, надо попытаться оторвать лодку с грунта, избавившись от водного балласта. А потом, если нам это удастся, что потом?

В этот момент он является в кают-компанию собственной персоной.

— Ему гарантирована медаль, — слышу я его слова. — Эдакая звонкая побрякушка — Крест Виктории или что-то в этом роде.

Я, ошеломленный, уставился на него.

— Он честно заслужил ее. Чистая работа. Не его вина, что мы все еще лежим здесь вместо того, чтобы быть разорванными в клочья!

Теперь я представляю, о чем идет речь. Приземистые казармы на Гибралтаре. Толпа летчиков в своих комбинезонах, бокалы шампанского в их руках, собрались отпраздновать потопление немецкой подлодки — точное попадание, заверенное воздушной разведкой, да вдобавок подтвержденное военно-морским флотом.

— Страх в его первозданном виде, — шепчет командир, указывая на спину нового вахтенного на посту управления. Его сарказм подобен возложению исцеляющих рук: Придите ко мне, все трудящиеся и отягощенные, и я дам вам отдых.

В проходе возникает штурман и докладывает:

— Верх перископа треснул, — это звучит так, словно он обнаружил дырку в своем ботинке. — Перископ воздушного наблюдения тоже вышел из строя.

— Ладно, — вот и все, что произносит Старик. Он выглядит усталым и сдавшимся, словно более или менее небольшое повреждение уже не имеет никакого значения.

На корме дела обстоят намного хуже. Мне неясно, как бомба смогла причинить такие разрушения на корме. Можно понять происхождение повреждений на посту управления и в аккумуляторах, но откуда столько разрушений на корме — совершенная тайна. Может, было две бомбы? Судя по звуку, взрыв был двойной. Я не могу спросить Старика.

С кормы является шеф, чтобы отрапортовать Старику. Из его доклада я узнаю, что почти все наружные клапаны дали течь. Вся электросистема вышла из строя. Как следствие, стало невозможно управлять орудийным огнем. Подшипники винтовых вал тоже могут быть неисправны. Как бы то ни было, можно ожидать, что они будут греться, если бы валы были в состоянии вращаться.

Его рапорт представляет собой полный список повреждений. Не только основная, но и все прочие трюмные помпы вышли из строя. То же самое относится и к помпе системы охлаждения. Носовая дифферентная емкость утратила герметичность. Болты, на которых крепится станина левого дизеля, каким-то чудом выдержали. Но у правого дизеля их срезало начисто. Компресоры сорвало с их оснований. Носовые горизонтальные рули едва можно пошевелить. Вероятно, они разбились, когда лодка врезалась в скалы на дне. Система компасов уничтожена — магнитный, гирокомпас, вспомогательный — все до единого. Автоматический лаг[107] и акустическое оборудование сорваны со своих опор и, скорее всего, неработоспособны. Радио серьезно пострадало. Даже телеграф в машинном отсеке не работает.

— Вавилон еще не пал, — произносит Старик.

Шеф хлопает глазами, похоже, не узнавая его. А как в точности звучит эта цитата? Я напрягаю память. Вавилон пал? Не то.

Внезапно я слышу новый звук. Никакого сомнения, он раздается за бортом: ритмичная мелодия на высокой ноте с вплетенными в нее басами ударных. Опять они! Старик уловил ее в тот же момент, что и я. Он слушает ее, ощерив рот, со злобным лицом. Вибрация и завывание нарастают. Турбины! Следом наверняка будет Асдик. Все до единого замерли на месте — сидя, стоя, на коленях. Среди темных фигур вокруг меня я с трудом различаю, кто есть кто. Слева от перископа, должно быть, штурман. Его легко узнать, как обычно, по левому плечу, которое слегка выше правого. Фигура, согнувшаяся за столом операторов рулей глубины — это шеф. Слева от него, судя по всему — второй вахтеный офицер. Прямо под люком боевой рубки — помощник по посту управления.