Сборник статей - Ориентализм vs. ориенталистика

• Название: Ориентализм vs. ориенталистика
• Автор: Сборник статей
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906016-88-1

В 1978 г. в свет вышла книга американского исследователя палестинского происхождения Эдварда Саида «Ориентализм», главный тезис который заключается в том, что академическая ориенталистика, помимо своей научной функции, долго обслуживала интересы империализма, подводя солидную теоретическую базу под оправдание экспансионистской политики, проводимой западными сверхдержавами на Ближнем Востоке и в Азиатско-Тихоокеанском регионе и внушая неискушенному обывателю страх перед «чужими», которые обязательно должны оказаться агрессивными врагами раз и навсегда установленного миропорядка. Выход настоящего сборника свидетельствует о том, что изучение последствий ориентализма продолжается не только в странах третьего мира и бывших колониальных метрополиях, но и в России. Объектом исследования большинства авторов сборника служат мусульмане – население регионов, традиционно исповедующих ислам, и мигранты, а также изучавшие их востоковеды эпохи колониальных империй и последовавшего за ней в России советского периода.

Для широкого круга читателей.

---

Как было сказано выше, европоцентризм проявляется в социальных и гуманитарных науках в форме ориентализма. Европоцентризм в социальных науках может пониматься как оценка и определение западной[145] и других цивилизаций с западной точки зрения. Западная же точка зрения устанавливает и использует концепты, впервые появившиеся в европейской философской традиции, которые применяются при эмпирическом изучении европейской истории, экономики и общества. Эмпирическая область исследования избирается в соответствии с европейскими критериями значимости. И, как результат, любой частный аспект исторической или социальной реальности конструируется в европейских категориях и концептах, что, помимо прочего, сопровождается также неспособностью представить точку зрения «другого»[146].

В социально-исторических научных работах, посвященных различным глобальным вопросам (к примеру, возникновению современной цивилизации или возникновению современного капитализма), ориентализм узнаваем по таким своим чертам, как субъект-объектная дихотомия, выдвижение Европы на передний план, рассмотрение европейцев как первооткрывателей, использование европейских категорий и концептов. Каждую из этих характерных особенностей ориентализма я рассмотрю в отдельности.

Субъект-объектная дихотомия означает, что европейцы являются познающими субъектами, в то время как неевропейцы – молчаливыми объектами. Они пассивны, неавтономны и несуверенны[147]. Саид ссылается на встречу Флобера во время его путешествия по Ближнему Востоку с египетской танцовщицей и куртизанкой (алмеей), которая не произнесла ни одного слова и даже не назвала своего имени. Именно Флоберу пришлось представить ее[148]. Это же справедливо и в отношении социальных наук: субъект-объектная дихотомия, к примеру, является важной чертой большинства учебников по социологии или работ по истории социологических учений. Европейцы предстают познающими субъектами. Это значит, что именно они являются социальными теоретиками и социальными мыслителями, в то время как неевропейцы остаются всего-навсего их объектами анализа. Иногда можно встретить ссылки на неевропейские идеи, но часто исключительно в религиозном аспекте[149]. В основе всего этого лежит допущение, что Запад и Восток отличаются друг от друга тем, что Запад – это нечто положительное и научное, в то время как Восток – нечто отрицательное и поэтичное. Но этому противоречит тот факт, что в Индии, Японии, Китае и мусульманском мире социологические работы были известны европейцам начиная с XIX в.[150]

Вывод, который можно сделать относительно субъект-объ-ектной дихотомии, заключается в том, что существует тенденция рассматривать Европу как авансцену. Современность понимается как исключительно европейское образование, обусловленное превосходством Европы, и при этом неважно, рассматривается ли это превосходство в культурно-биологических или же социологических терминах. Встречи с неевропейцами часто упоминаются, но никогда не оцениваются как обладающие значимостью для европейской истории. Этот факт отражен в социальных науках исключительным вниманием к европейским и позднее североамериканским ученым[151]. Существуют также и другие исключения, как например, в случае с Ибн Халдуном[152], когда в XIX – начале XX в. Ибн Халдун стал известен на Западе[153].

Факт субъект-объектной дихотомии и выдвижение европейцев на первый план стали причиной того, что Европа постоянно рассматривается как источник теорий и концептов.

Данная точка зрения характерна как для прошлого, так и для современности. Младший брат Макса Вебера, автор истории философии Альфрид Вебер, отмечал, что арабы были «в науке способными учениками греков, персов и индусов. Их философия есть не что иное, как продолжение перипатетизма и неоплатонизма. Она более образована, чем оригинал, и состоит главным образом из экзегезы, в частности толкования Аристотелевской системы…»[154]. Фактически здесь он полностью отрицает вклад исламской философии в возрождение мысли простым заявлением об отсутствии у нее оригинальности, и это несмотря на наличие трудов мусульманских философов и ученых в период с IX по XIV вв., доказывающих обратное. Несмотря на более просвещенное мнение ряда западных специалистов в области исламской философии, подобная оценка является доминирующей чертой различных социологических и гуманитарных дисциплин. Существует множество мыслителей из Индии, Китая, Японии и Южной Азии XIX – начала XX в., которые могли бы характеризоваться как современные социальные мыслители, но которые всего лишь упоминаются в ранней истории социологии (к примеру, Маус, Беккер, Барнс)[155] или полностью игнорируются в более поздних работах.

В результате вышеупомянутые три характерные черты ориентализма приводят к тому, что европейские категории и концепты искажают сам предмет исследования, как замечает Тибави, «исследование ислама и арабской культуры постоянно осуществляется сквозь призму западноевропейских категорий…»[156]. Все это усиливается предубеждением, что универсальный характер европейской науки и технологии свидетельствует также и об универсальности всего европейского, включая социальные науки, которые объясняют европейскую современность[157].

Разумеется, существуют исключения, которые описываются здесь как общая тенденция. К примеру, существовали попытки применить теорию или модель Ибн Халдуна к социальной реальности[158]. Но это всего лишь исключения при общем доминировании концептов и теорий европейского и североамериканского происхождения.

Структурный контекст ориентализма

Значимость работы Эдварда Саида заключается в том, что она привлекла внимание к проблеме дискурсивных измерений империализма и колониализма. Но ориентализм представляет не только исторический интерес: его дальнейшее исследование должно развиваться как теория государства в социальных науках, в частности, социальных науках третьего мира. Причина этого – в продолжающемся влиянии конструкции «Восток». Более того, следует заметить, что существует определенный психологический и структурный облик того мира, в котором существует ориентализм. Психологическое измерение этого может объясняться идеей ментальной плененности, в то время как структурное измерение объясняется идеей академической зависимости.

В некоторой степени плененный разум по своей направленности ориенталистичен, он подавляется западной мыслью, слепо имитируя ей. Подобная слепая имитация характерна для всех уровней ученого изыскания, включая постановку проблемы, анализ, обобщение, генерализацию, концептуализацию, описание, объяснение и интерпретацию[159]. Развитие социальных наук в развивающихся странах является результатом «влияния некритического основания», под которым понимается тот факт, что движущей силой всякого исследования и применения западных теорий, концептов и исследовательских программ является вера в их превосходство[160]. Плененный разум «не сознает своей собственной плененности и обусловливающих его факторов»[161]. К примеру, вопросы, возникающие в ходе критики ориентализма, европоцентризма, интеллектуального империализма и академической зависимости, вовсе не рассматриваются им как проблематичные.

Структурный контекст ориентализма может быть понят через призму идеи академической зависимости. Можно провести параллель между определением академической зависимости и определением экономической зависимости. Согласно Теотонио де Сантос, «под зависимостью мы понимаем ситуацию, в которой экономика некоторых стран обусловлена развитием и экспансией другой экономики, которой она подчинена. Отношение взаимозависимости между двумя и более экономиками, а также между ними и международной торговлей принимает форму зависимости в том случае, когда некоторые страны (доминирующие) расширяются и поддерживают себя, в то время как другие страны (зависимые) могут это делать только в виде отражения этой экспансии, которая при этом может иметь как положительное, так и отрицательное влияние на их непосредственное развитие»[162].

Структура академической зависимости может быть понята в нескольких измерениях: а) зависимость от идей; б) зависимость от носителя идей; в) зависимость от технологии образования; г) зависимость от помощи на проведение исследований и обучения; д) зависимость от инвестиций в области образования;

е) зависимость ученых в развивающихся странах от спроса на специальные знания; ж) зависимость от признания[163]. Последний пункт представляет особый интерес. Данная зависимость проявляется в попытках наших журналов и университетов войти в разнообразные международные рейтинги. Институциональное развитие, равно как и индивидуальная оценка, предпринимаются для того, чтобы достичь более высокого статуса в системе рейтингов, поощрений и наказаний, вместо того, чтобы использовать соответствующие стимулы в виде продвижения, должностей и премий. По верному замечанию Фернанды Байгель, «Недавние исследования показывают, что «универсальные стандарты» для социологического исследования и «хорошая теория» созданы и легимитизированы международной издательской системой, инициированной в 1950-х годах Юджином Барфильдом. В течение многих десятилетий система Индекса цитирования в социальных науках существовала в европейских и американских журналах. Параметры академического престижа все больше и больше сужались, был установлен ряд международных иерархических систем, которые отделяли исследования более престижных академических центров от маргинального знания, опубликованного вне этих центров. Несмотря на рост научной продукции в некоторых периферийных странах, тем не менее, статьи авторов из Латинской Америки, Азии и Африки представляют менее 20 % от всех статей, опубликованных в системе Индекса цитирования в социальных науках. И, как следствие этого, стремление к академической автономности явилось сложной и тяжелой задачей для периферийной социологии, в то время как для американской или французской социологии подобная автономность является само собой разумеющейся»[164].