Илья Мельников - Цветаева за 30 минут

• Название: Цветаева за 30 минут
• Автор: Илья Мельников
• Жанр: Детская образовательная литература

Серия «Классики за 30 минут» позволит Вам в кратчайшее время ознакомиться с классиками русской литературы и прочитать небольшой отрывок из самого представленного произведения.

В доступной форме авторы пересказали наиболее значимые произведения классических авторов, обозначили сюжетную линию, уделили внимание наиболее важным моментам и показали характеры героев так, что вы сами примите решение о дальнейшем прочтении данных произведений, что сэкономит вам время, либо вы погрузитесь полностью в мир данного автора, открыв для себя новые краски в русской классической литературе.

Для широкого круга читателей.

---

Стихотворение написано в 1916 году и входит в поэтический цикл «Стихи о Москве» – городе, где поэтесса появилась на свет. К слову, она неоднократно подчеркивала как горда тем, что ее день рождения совпал с праздником Иоанна Богослова: «…В колокольный я, во червонный день Иоанна родилась Богослова…».

Примечательна интонация произведения, создающая у читателя эффект колокольного звона за счет переноса одной идеи на несколько строк, тире как пауз, постоянных повторов, частого использования буквы «о»: «…Семь холмов – как семь колоколов! На семи колоколах – колокольни…». Часто упоминаются ей и всевозможные знахарки, паломники, празднование православных торжеств как символ старой «настоящей» Москвы.

Эпилог стихотворения снова содержит тему смерти, часто встречающуюся во всем творчестве поэтессы. Она просит попа: «…Поп, крепче позаткни мне рот Колокольной землёй московскою!» – как просьбу похоронить в любимом городе. Однако эта просьба не была удовлетворена, поскольку скончалась поэтесса в Елабуге и была похоронена на Петропавловском кладбище. По иронии судьбы, точное место расположения ее могилы не известно до сих пор.

Кроме любви

Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.
Было все в нашем сне на любовь не похоже:
Ни причин, ни улик.
Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,
Только мы – ты и я – принесли ему жалобный стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность – других.
Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,
Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши
Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота
В пробужденьи души.
В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме…
(В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила, кроме
Самой грустной – любви.

Данное произведение является одним из первых для поэтессы, создано в 1906 году и входит в сборник «Вечерний альбом» в раздел «Любовь». По признанию самой поэтессы этот сборник – признание в любви человеку, которому иначе об этом сказать она не могла.

В стихотворении речь идет о Трехпрудном доме в Москве, где жила Цветаева и куда позже вернулась после смерти матери, поэтому она его описывает изнутри: «…Только нам этот образ кивнул из вечернего зала…», «…В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме…». Она говорит «наш дом»: «…В нашем доме, весною…», показывая, что ей он тоже очень дорог и памятен, хотя наследовали его старшие дети отца – Андрей и Валерия.

Это еще пробное, несмелое стихотворение. В нем нет классического «почерка» Цветаевой, нет никакой драмы, фатализма, мистики, душевного надрыва. Вместе с тем, оно просто в своем очаровании.

В раю

Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.
Где сонмы ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии и детский хор,
Где всё покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.
Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!
Воспоминанье слишком давит плечи,
Настанет миг, – я слез не утаю…
Ни здесь, ни там, – нигде не надо встречи,
И не для встреч проснемся мы в раю!

Стихотворение создано в 1910 году и изначально предназначалось для поэтического конкурса, устроенного Валерием Брюсовым. В нем она последовательно раскрывает свое видение места любви в жизни человека и отрицает, что любовь может победить смерть. Очередное произведение, посвященное фантазиям о загробной жизни.

Поэтесса уже в самом начале стиха упоминает о том, что ей довелось в жизни испытать много плохого, настолько много, что она не забудет об этом и на том свете: «…Воспоминанье слишком давит плечи, Я о земном заплачу и в раю…», упоминает о том, что всегда будет любить мужа – Сергея Эфронта и в случае их встречи там, она ему скажет все то же самое: «…Я старых слов при нашей новой встрече Не утаю…» и «…Где всё покой, я буду беспокойно Ловить твой взор…».

Одновременно, она чувствует, что если человек несчастлив на земле, то и в раю он счастья не обретет: «…Одна в кругу невинно-строгих дев, Я буду петь, земная и чужая…», поскольку любовь живет лишь до тех пор, пока жив сам человек. Этим она отвергает собственно идею вечности любви. В качестве эпилога, она говорит о том, что если во взаимоотношениях нет гармонии, то встречи и вовсе ни к чему, а также о том, что раю нет места земным любовным страстям: «…Ни здесь, ни там, – нигде не надо встречи, И не для встреч проснемся мы в раю!».

Эвридика – орфею

Для тех, отженивших последние клочья
Покрова (ни уст, ни ланит!..)
О, не превышение ли полномочий
Орфей, нисходящий в Аид?
Для тех, отрешивших последние звенья
Земного… На ложе из лож
Сложившим великую ложь лицезренья,
Внутрь зрящим – свидание нож.
Уплочено же – всеми розами крови
За этот просторный покрой
Бессмертья…
До самых летейских верховий
Любивший – мне нужен покой
Беспамятности… Ибо в призрачном доме
Сем – призрак ты, сущий, а явь –
Я, мертвая… Что же скажу тебе, кроме: –
«Ты это забудь и оставь!»
Ведь не растревожишь же! Не повлекуся!
Ни рук ведь! Ни уст, чтоб припасть
Устами! – С бессмертья змеиным укусом
Кончается женская страсть.
Уплочено же – вспомяни мои крики! –
За этот последний простор.
Не надо Орфею сходить к Эвридике
И братьям тревожить сестер.

Произведение создано в 1923 году и в его основе лежит авторское переосмысление мифа о том, как отважный Орфей отправился в Аид за своей любимой, погибшей от укуса змеи. Написано оно через год после эмиграции Цветаевой в Париж, который она очень не любила, скучала по родине, чувствовала себя глубоко несчастной.

В частности, она задается вопросом о том, насколько сама Эвридика хотела, чтобы ее спасали и сравнивает себя с ней – стоило ли покидать «царство мертвых» (Россию), чтобы вновь оказаться живой (в Париже) при том, что эта жизнь ей не нужна: «…Сем – призрак ты, сущий, а явь – Я, мертвая… Что же скажу тебе, кроме…» и «…О, не превышение ли полномочий Орфей, нисходящий в Аид?…». Поэтесса очень сожалеет о том, что позволила себя уговорить и уехала из любимой Москвы: «…Любивший – мне нужен покой Беспамятности… Ибо в призрачном доме…», признается, что больше не любит мужа и воспринимает его скорее как брата или друга: «…Внутрь зрящим – свидание нож…».

И эпилог стихотворения: «…Не надо Орфею сходить к Эвридике И братьям тревожить сестер» – говорит о том, что иногда не нужно вмешиваться в ход событий, пусть все идет своим чередом, людей нужно уметь отпускать, поскольку из благих намерений можно сделать только хуже, что и произошло с самой поэтессой.

И не спасут ни стансы, ни созвездья…

И не спасут ни стансы, ни созвездья.
А это называется – возмездье
За то, что каждый раз,
Стан разгибая над строкой упорной,
Искала я над лбом своим просторным
Звезд только, а не глаз.
Что самодержцем вас признав на веру, –
Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,
Без вас мне не был пуст!
Что по ночам, в торжественных туманах,
Искала я у нежных уст румяных –
Рифм только, а не уст.
Возмездие за то, что злейшим судьям
Была – как снег, что здесь, под левой грудью
Вечный апофеоз!
Что с глазу на глаз с молодым Востоком
Искала я на лбу своем высоком
Зорь только, а не роз!

Стихотворение написано в 1920 году и к этому моменту Цветаева уже сформировалась как автор, познала литературный успех. Но революция 1917 года задала новый вектор в литературе, которому поэтесса не соответствовала, а в сочетании с симпатиями к белогвардейцам и вовсе оказалось персоной нон-гранта. Она была одинокой, покинутой всеми и без средств к существованию, но изменять своим принципам в обмен на продуктовые карточки, упорно не желала.

Не желала она и становиться такой как все – писать социально-ориентированные стихи, оставаясь верной романтическому направлению. В этом она открыто признается: «…Искала я над лбом своим просторным Звезд только, а не глаз…». Поэзия по ее мнению – бессмертна и не может быть средством пропаганды, каковой ее пытались представить: «…Что самодержцем вас признав на веру…». В этом главное противоречие: есть ли смысл продолжать отдавать всю свою душу без остатка чему-то столь не постоянному? Осознав это, она просит прощения у мужа за былую холодность: «…Искала я у нежных уст румяных – Рифм только, а не уст…».

Поэтесса понимает, что бедственное материальное положение – это ее возмездие за преданность собственным идеалам, что она наказана за это: «…Возмездие за то, что злейшим судьям Была – как снег, что здесь, под левой грудью…» и «…Что с глазу на глаз с молодым Востоком Искала я на лбу своем высоком Зорь только, а не роз!». Но быть другой «угодной» власти она не могла, до конца оставаясь верной лишь себе самой.