Мария Буркова - Легенда о героях Галактики. Спасти Императора. Космоопера нового тысячелетия

• Название: Легенда о героях Галактики. Спасти Императора. Космоопера нового тысячелетия
• Автор: Мария Буркова
• Жанр: Научная Фантастика

Космоопера – это та Вселенная, что вобрала в себя все известные стили письма, начиная с древних памятников и заканчивая современностью. Удачно совмещающая в себе все жанры не только литературы, но театра и кинематографа. Вершина творческой мысли человечества – и закономерное развитие его истории… Наслаждайтесь – ибо сказано, что «никто не уйдёт голодным».

---

Чёрная тишина. Чёрная тишина, это вовсе не весело, это уже страшно. Сколько можно блуждать неизвестно где, должно же хоть что-нибудь измениться? Ну хоть что-то же происходить обязано, в любом случае, почему же ничего нет вообще? Нет, так нельзя. Надо что-то сделать, рвануться или попытаться крикнуть хотя бы. Крика не слышно. Странно, в чём дело? Не могло же всё горло сдавить спазмом, а даже если и так, должен родиться хотя бы кашель. Не мог ведь я умереть, не заметив этого – опыт уже есть, как ни грустно вспоминать этот позор, это явно что-то другое… Надо вдохнуть поглубже – и попробовать прыгнуть вперёд. Какая разница уже, что там впереди…

Так. Какая грустная беда – открываешь глаза, и тьма никуда не исчезает. Увы. Надо дождаться, однажды это должно пройти, жаль, неизвестно, когда оно наступит. Ну, что со мной – отчасти понятно, так и лежу в постели, болею, стало быть. Но ни жара, ни лихорадки – и на том спасибо. И как долго это продолжается? Честно говоря, давно не было так приятно лежать, сущее наслаждение, не из-за цветочного же оно запаха, в самом деле. Не могу ничего сказать, да и чувство времени отшибло полностью с этой слепотой, но, может быть, смогу вспомнить, что же было накануне? А оно мне надо, когда мне сейчас так хорошо, что тело наливается каким-то блаженным спокойствием, и явно требует, чтоб перерыва не было? Но всё-таки… Нельзя так, что за безответственность. Положим, потянуться и блаженно застонать от удовольствия не грех, наверное, но пора бы уже и собраться как положено…

Ага, вспомнил. Упал у себя в кабинете, нахлеставшись красного вина – с горя от того, что зрение снова пропало. Сослепу выпил слишком много – вряд ли Оберштайн стал бы мне лишнее выдумывать. Хорошая он взгрелка, признаемся уж себе молча, и вовремя явился. Что дальше? Похоже, я отключился снова. Потом… а ведь потом мы с ним куда-то двинулись, но у меня была вата в голове, и я помню только, как шёл, завалившись на его плечо. И то ладно, что ноги не заплетались – да-да, мы вышли, помню, как силился продышаться на открытом воздухе, не смог, снова рухнул, кажется. Укачало. А, стало быть, мы куда-то ехали. Дальше не помню. И куда, спрашивается, я мог направиться при этаком раскладе? Никаких вариантов. С другой стороны, Оберштайн мне дурить особо вряд ли позволил бы – так что скорее всего тут всё чисто, с пунктиком про мои неконтролируемые заскоки. Так, и я тут один, видимо – поворочаться успел уже вволю, но тишина – значит, валяться мне позволено пока что, и ничего страшного в моё отсутствие не случилось. Ну, и как долго я нежусь в постели, как последний из ленивых Гольденбаумов? Что-то, правда, не припомню, чтоб из них кто-то ослеп, как я. Что за несчастье! – то лихорадка, то смерть, то вот эта напасть… Нет, не могу я так, не могу уже просто, руки падают от изнеможения, а столько надо сделать. Даже крикнуть сейчас боюсь, право. Боюсь, что узнают, что я настолько беспомощен. Приехали, завоеватель Вселенной, только вот это ещё не финал – а то я, помнится, так по-детски хорохорился, мол, смерть не страшна, главное успеть сделать, что задумал… Хорошо меня с этой бравадой уронили после, поделом. Но где же я сейчас и сколько прошло времени?

Странный, едва заметный стук – а может, и послышалось… Пахнет, правда, чем-то уже новым – вроде как апельсины пополам со свежей морковью. Райнхард инстинктивно протянул руку навстречу новому запаху, и ладонь наткнулась на теплый шерстяной покров. Прикосновение было столь приятным, что он совсем по-детски засмеялся и протянул другую ладонь. Короткая, нежная шерсть, как у легавой собаки – и пыхтит животина очень похоже… Ого, как весело скулит – точно, это же собака! – какие у неё крепкие лапы и как нежно расположились у меня на плечах!… Молодой император снова почувствовал себя мальчишкой, и, радостно смеясь, крепко обнял нежданную гостью, а затем кувыркнулся с ней на постель, с удовольствием ощущая, как собачий язык гуляет у него по щекам и лбу. Какое-то время они радостно барахтались – Райхард без устали гладил животное, сам не свой от неожиданного счастья, а пёс осторожно лупил его лапами, то и дело стараясь снова достать по лицу языком. Потом затихли, уютно и неподвижно устроившись среди подушек. Райнхард не заметил, как уснул с ослепительной улыбкой, уткнувшись носом в собачий бок. Рослый далматинец дремал, не шевелясь, и лишь изредка поднимал голову, чтоб осторожно тронуть носом лоб подопечного и снова уложить её, вздыхая с явным удовлетворением – очевидно, его вполне устраивало происходящее. Так прошло ещё несколько часов – и наступивший вечер окрасил спальню и постель в слабые розоватые тона. Если бы Райнхард мог их видеть, он бы сразу вспомнил любимое перламутровое платье сестры из детства, казавшееся по поздней юности беззаботным и безоблачным. Но сейчас он был счастлив всего лишь оттого, что обнимается с чужой собакой, и даже не вспомнил о сестре, что так и не навестила его за полторы недели после того, как он резко встал со смертного одра, немало напугав этим всю смирившуюся с уходом венценосца державу. Зато вспомнил свирепую гримасу отца, когда малым ребёнком, почти сразу после похорон матери, просил того завести собаку: «Дармоедов мне не нужно!». А потом школа, мундир, война… И никого рядом.

Закатные краски погасли, и через открытое окно уже потянуло вечерней свежестью, когда в комнату стремительно вошёл Оберштайн, дабы закрыть окно и зажечь ночник. Пёс резко выпрыгнул из постели и взялся скакать вокруг хозяина, без устали виляя хвостом.

– Ступай, прогуляйся нынче сам, – тихо сказал ему тот, выпуская животное через вторую дверь, ведущую через небольшой коридор в сад.

Тем временем Райнхард во сне издал горестный вопль, ощутив, что снова остался один, и сам проснулся от этого, обнаружив, что лупит кулаками по постели, бурно выражая недовольство. Он приподнялся на локтях, глубоко и замученно дыша, и со стоном помотал головой.

– Что, чаю? – ледяным тоном осведомился Оберштайн, бесшумно очутившись у постели. – Рекс скоро вернётся, он самостоятельный и часто гуляет один.

Райнхард порадовался, что пышная грива длинных волос, сбившаяся в полный беспорядок, застит ему сейчас лицо и можно не смущаться, что он улыбается, как ребёнок, и истово закивал головой, а затем отчего-то снова рухнул на подушку. Оказывается, часы неизвестности, хоть и скрашенные приятным сном, порядком вымотали нервы, и сейчас, когда стало наконец ясно хоть что-то, эти скрученные в комок пружины ударили достаточно сильно. И всё же облегчение накатилось колоссальное – раз здесь Оберштайн, значит, он в безопасности, и не только он, стало быть. Сон ещё упорно манил в свои мягкие лапы, норовил хитро накинуть на лицо вкусное покрывало и заставить отключиться. Ну уж нет, жёстко решил Райнхард и резко поднялся на постели, упираясь руками, сел ровно, насколько оно получилось – сказать трудно, но надо же показать, что удалось очнуться… К счастью, Оберштайн почти сразу помог, аккуратно обняв за плечи, и поднёс тёплую чашку к губам:

– Пей, не торопись, всё в порядке, – должно быть, так мог бы говорить с ним родной отец, кабы он у него был на деле, вместо того подобия человека, что имелся в реальности.

Ах, как замечательно выхлебать всю кружку… Голова мигом налилась горячим теплом и взялась намекать на продолжение крепкого сна как на наиболее желательное развитие дальнейших событий, но шла бы она сейчас подальше с такой подлостью… Молодой император аккуратно высвободил руку и резко выбросил её в пространство, намереваясь ухватить своего главного советника за плечо, это ему вполне удалось.

– Что, подняться хочешь, или что? – прежним отеческим тоном осведомился тот, убрав уже куда-то опустевшую кружку и осторожно убирая с лица подопечного нахальную чёлку и остальные, не в меру длинные локоны, застилавшие глаза.

– Что со мной и где я? – тихо спросил Райнхард, сам не заметив, что крепко прижался к человеческим рукам, инстинктивно боясь, что снова упадёт в странную пустоту. – Я ничего не могу толком вспомнить.

– Эге, да тебе, видать, стало лучше, – усмехнулся Оберштайн с хорошо затаённой радостью. – Силён, быстро поднимешься, значит. Всё в порядке, не переживай, просто ты сорвался, но могло быть и хуже, поверь.

– Сорвался? – осторожно спросил Райнхард, испуганно вздохнув. – Я что, сильно бушевал, опьянев?

– Как раз по этому пункту полный порядок, – с ехидным смешком, но так же по-доброму ответил собеседник, обняв его за плечи уже двумя руками и аккуратно прижав к себе, как подросшего ребёнка, чему Райнхард был безумно рад, устав от одиночества в постели. – У тебя на это сил уже не было, так что бокалы у тебя в кабинете перебил я, для полноты образа.

– Ох, все разом, что ли? – удивился молодой человек. – И для чего? Что обо мне теперь подумают-то? Я ж больше двух никогда не бил, вообще-то…