Николай Бахрошин - Месть базилевса

• Название: Месть базилевса
• Автор: Николай Бахрошин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906716-83-5

Базилевса Юстиниана II свергли с престола, отрезали ему нос и отправили в заключение в далекий Крым. Сбежав из-под стражи, Юстиниан клянется отомстить за свой позор не только узурпатору трона, но всем бывшим подданным. Он ведет в империю наемное войско, во главе которого дружина северян, непобедимых викингов Мствельда, и конница болгарского хана Тервела, сына знаменитого Аспаруха.

Славянский воин Любеня тоже дает клятву богам – отомстить похитителям любимой и найти ее живой или мертвой. Он присоединяется к викингам и сражается в Византии, разыскивая девушку.

Удастся ли воину найти ее? Смогут ли войска базилевса взять штурмом неприступный Константинополь?

---

Ну, Весеня – не злой, просто глуповат малость, оттого и любит болтать невесть что. Такая натура – на ходу придумывает, заплетает языком кружева и первый же своим выдумкам верит. Хлебом его не корми, лишь бы слушали. Балабол он, даром что седого волоса в бороде уже больше, чем темного. Мамка Сельга однажды рассказала, посмеиваясь: когда-то Весеня отличился в схватках поличей с дружиной Рагнара Однорукого и с тех пор навсегда загордился. А гордость, известное дело, с умом частенько не ладит.

Ратмир… Этого сложнее понять… Вроде бы одна кровь течет в жилах – брат. И с виду – в отца пошел, могучего Ратня, такой же огромный, бугрящийся плечами в неполные семнадцать лет. Но характером не в отца. Дядька Ратень был умным и добрым, Любеня его до сих пор вспоминал. А у Ратмира взгляд хоть и похож на родительский, но звероватый какой-то. На красивом лице – усмешка вечная, что ни слово, то подковырка.

До возвращения старшего брата Ратмир считался первым силачом рода, верховодил парнями, даже на зрелых мужиков повышал голос. Боится он только матери Сельги, ну, так ее все боятся… Младший брат, кстати, сам подбил старшего показать воинское умение. Первый напал в азарте, и первый же полетел кубарем, перекинутый через бедро.

Обычный прием, в фиордах его дети малые знают. Неужели за такую чепуху злиться?

Зара, правда, обмолвилась как-то Любене, мол, слышала краем уха, Ратмир винил его перед парнями в смерти отца Ратня. Мол, Ратень, защищая Любеню, погиб, а этот, видишь ты, вернулся – сытый, гладкий, хитрый на всякие бойцовские штуки. И кто он после этого, как не свейский выкормыш?!

Получается, он, Любеня, сам виноват, что его, семилетнего, взяли в плен дружинники Рорика Неистового, увезли в чужую землю. Чуть не погиб там, мало что не зубами перегрыз рабскую колодку, голыми руками переломал хребет тяжкой доле – получил свободу, стал воином, вернулся.

Тот разговор с Заринкой запомнился. Любеня только собирался ответить, сказать все это, как девушка вдруг осеклась и перевела разговор на какие-то пустяки. Сообразила, видимо, что брату рассказывает про брата.

Хорошая она, Зара-Заринка, понимает многое…

В селенье Зару тоже считали чудной. И лес знает, как мужик-охотник, по седьмице пропадает там с луком, из которого бьет без промаха, и (не поверишь, паря!) никому из мужиков не дается. Четырнадцать лет уже минуло, в самый женский сок входит, а все свое девичество бережет.

Положа руку на сердце, однажды, вскоре после возвращения к родичам, Любеня сунулся к ней игриво, прихватил за небольшую мягкую грудку. И мгновенно получил такой удар точно в глаз, что яркие, белые искры пошли вокруг хороводом. Пока промигался, продрал глаза – ее нет рядом.

Боялся, обиделась, а она при следующей встрече даже не вспоминала, лишь улыбалась лукаво. Теплей к нему стала, совсем как сестренка. Чудная! Ну и он больше не совал руки, куда не просят… Может, потому Заринка завела с пришлым воином сестринскую дружбу, что оба они представляются родичам чудными?

Пусть! Зато с Заринкой можно было поболтать ни о чем, посмеяться над пустяками. А с Творей в его закопченной кузне можно хорошо, всласть помолчать.

Мамка Сельга, мудрая как сама Мокошь-богиня, прядущая судьбы, сочувствовала маете сына. Успокаивала: «Ничего, перемелется. Дай срок, родичи попривыкнут к тебе. Сам знаешь, сынок, как тяжелы они ко всему новому, камни – не люди… А для себя, сын, уясни – Древо Жизни не растет вниз. Каждый человек, следуя судьбе, отдает богам свое прошлое, а взамен от них получает будущее. Если держаться за прошлое, цепляться за него руками обеими, то и будущего от богов не получишь. Так ведь выходит? Думай об этом!»

Любеня понял: все замечающая мать и Ратмиру что-то сказала, младший брат перестал цеплять старшего. Начал выказывать положенное почтение. Хотя по-прежнему косился недобро.

Но – думай, сказала… Или он не думает?

Прошлое хорошо тем, что прошло. Так говорил его побратим и наставник в искусстве меча, непобедимый Гуннар Косильщик. Другие слова, а похожие…

Но ведь все изменилось! Алекса, оличанка, солнечная девочка, согрела его своими улыбками-лучиками, помогла задуматься не о прошлом – о будущем!

* * *

Как просто получилось, продолжал удивляться он. Просто – чудом, как в Весениных небывальщинах, которые неугомонный дядька плетет, кажется, прямо с ходу.

Свое селение оличи взялись обустраивать в двух днях пути по реке от угодий поличей. Новая деревня встретила Любеню и Творю суетой – обустраиваться на житье с женками, детьми, скотом и скарбом всегда долго. Мужики тюкали топорами, парни таскали из лесу бревна и жерди, бабы и девки сновали по своим надобностям. И уж совсем без надобности мельтешилась под ногами взрослых писклявая ребятня.

Гости сразу увидели: оличи обустраивают теперь общественные строения – амбары, коптильни для рыбы и мяса, загоны для скота. Свои дворы уже были готовы. Свежесрубленные избы блестели тесаными боками, вкусно сочились густым деревянным духом. Времянки, понятное дело. К следующему лету, когда мороз выжмет влагу из бревен, ветра и дожди заморят дерево, а жара высушит, наскоро зарубленные углы все равно поведет. Избы нужно будет снова раскатывать и перекладывать плотнее, уже насовсем. Пока же, при хороших печах-каменках, и так сойдет перезимовать.

С торговыми делами поличи управились быстро, обо всем было договорено заранее. Гости разгрузили товар, перетаскали его на двор кузнеца, потом, крякая и отдуваясь, вкатили в лодку четыре большие железные чушки. Потом кузнец оличей, косматый как медведь и такой же сильный с виду, с пятнами застарелых ожогов на длинных, с черной щетиной руках, зазвал их за стол. А как иначе – гостей приветить положено, не то домовник обидется на хозяина, начнет пакостить.

Посидели, подняли по три обязательные чары с медовой сурицей – за встречу, за гостеприимный дом, за предков в Ирии. И совсем уж собрались плыть назад, пока солнце еще высоко, но тут на Любеню налетел олич Витень. «Как же так, паря, в село пришел, а в мою избу носа не показал! Не хорошо это, не по-товарищески… Торопитесь? А куда торопиться? Река, чай, не обмелеет, железо ваше не проржавеет… Люди говорят – спешить не надо, а то успеешь!» – весело приставал он.

Когда-то их вместе везли в плен воины конунга Рорика. Давно было, и знали-то они друг друга день или два, – оличу удалось бежать, прыгнув в воду, – но он с тех пор Любеню как родного встречал. Почитал как потерянного и найденного друга.

Это удивляло сначала. Любеня не очень понимал, что тут помнить. Унижение плена, колодка на шее, поскрипывающий бег смолено-черных драккаров, чужие, меченные страшными шрамами лица воинов, неожиданный, безрассудный побег… Лишь потом догадался, что у семейного, домовитого Витеня ничего более памятного в жизни не было – только плен и побег.

Пришлось опять вылезать из лодки, снова садиться за стол. Отказаться от гостеприимства – обида не меньше, чем на порог плюнуть.

Вот тогда Любеня и увидел ее в первый раз.

Алекса, старшая дочь Витеня, до сих пор на глаза ему не попадалась, но вышла, глянула – как ошпарила. В первый миг ему показалось – Сангриль! Давняя, потерянная любовь… Ну да, те же золотистые завитки, распахнутая настежь синева глаз, пунцовая припухлость губ. И те же смешные конопушки на вздернутом носике…

Сангриль? Здесь?!

«Нет, откуда!» – не сразу, но опомнился он.

– Алекса, – сказал Витень. – Старшенькая моя. Вишь, друг Любеня, какая девка – на загляденье.

– Ты скажешь, батюшка… – голос ее был глубоким, чуть глуховатым, с волнующими переливами.

Любеня судорожно сглотнул и не нашел что ответить. А она улыбнулась, глянула быстро и тут же завесилась густыми ресницами. Ее улыбка сразу отпечаталась в сердце, как отпечатывается на груди кулачный удар…

Точно, будто ударило его! Оглоушило.

Потом, сидя за столом в избе Витеня, он уже плохо понимал, что ест, что пьет, о чем говорит. Исподтишка разглядывал девушку, ловко подававшую им на стол, все еще сравнивал ее с Сангриль и находил все больше отличий. Она и повыше будет, и плечами прямее, и гибче станом, играет им при ходьбе так мягко, словно ветка ивы колышется над водой. И волосы у Алексы чуть темнее, чем у девы фиордов, – в рыжину. И глаза – не как прозрачное небо, как васильки, скорее. И, главное, взгляд совсем не похожий – проще, доверчивее. Ласковее, наверное.

Но сначала был до боли поражен сходством.

Сангриль… Нет, Алекса!..

В лодке на обратном пути Любеня продолжал думать о красавице-оличанке. От кипения мыслей, от поселившегося внутри беспокойства выгребал против течения с такой ярой, напряженной сосредоточенностью, что Творя косился на него с недоумением. Пару раз даже удивился вслух, как это лодка бежит против течения быстрее, чем по нему. Мол, знал я, что свеи – мастера веслами работать, но чтоб так гребли… Любеня не отвечал, лишь греб не переставая, быстрыми движениями вытирая потное лицо о ворот рубахи. И рубаху-то насквозь промочил собственным потом…